Порох. Бабочки. Шипы
Наверное, этот вопрос отпечатывается у меня на лице, потому что, повернувшись ко мне с кружкой дымящегося кофе, он усмехается и спрашивает:
– Ничего, что я на “ты”? Не против?
Я совсем не против, поэтому согласно киваю и принимаю у него из рук кружку. Случайно касаюсь его пальцев и ловлю на себе внимательный взгляд зеленых глаз. Выглядит Ян, как и обычно, шикарно: отлично сидящие на нем темно-синие брюки и белая рубашка с закатанными до локтя рукавами, обтягивающая крепкие плечи. Мне так и хочется их коснуться, чтобы проверить действительно ли мускулы настолько твердые, какими кажутся. Я тут же прогоняю из головы это неуместное желание и отвечаю:
– Я не против.
– Как ты? – он делает глоток кофе из своей кружки и опирается спиной на стол, вытянув вперед ноги. – Слышал, опять с Колмогоровым проблемы?
Об этом уже слышала вся школа. Лара даже успела прислать мне сообщение со словами поддержки и обещанием встретиться после уроков.
– Никаких проблем, – заверяю я его.
– Разве? – он недоверчиво приподнимает бровь.
– Мы с ним пришли, – я делаю небольшую паузу, подбирая слово, – к взаимопониманию.
– Взаимопониманию? – брови Яна взлетают еще выше, словно он не понимает, как у меня получилось использовать это слово в отношении Колмогорова.
– Да. Думаю, он не такой хулиган, каким хочет казаться. И за его поведением кроется вполне определенный протест.
– Ты ошибаешься, Саш, – голос Яна звучит уверенно и даже раздраженно. – Он просто избалованный мальчишка, который издевается над всеми вокруг ради забавы. Ничего он не пытается доказать, у таких, как он, нет вообще никакой позиции, которую они хотели бы отстоять. Только желание привлечь к себе побольше внимания.
Мне так и хочется спросить, знает ли он о деньгах, которые взял его отец за то, чтобы Артем остался в школе, но решаю, что это плохая идея. И вместо этого говорю:
– У желания привлечь внимание тоже всегда есть причины. Что ты знаешь о его семье?
Ян морщится, явно несогласный со мной, но все-таки отвечает:
– Обычная семья. Его воспитывает только отец, мать умерла много лет назад. У него сеть ювелирных магазинов по области, так что проблем с деньгами нет. Он полностью обеспечивает сына.
– Обеспечивать – это ведь еще не все. А какие у них отношения?
– Понятия не имею. Саш, не пытайся найти проблему там, где ее нет. Парень просто с жиру бесится, чувствует свою вседозволенность и то, что папа всегда прикроет. Вот и развлекается. Не церемонься с ним, он не понимает нормального языка.
– А мне кажется, все он понимает, нужно только найти к нему подход, – я пожимаю плечами и понимаю, что мой голос звучит обиженно.
Или я еще не поняла того, что знают все остальные, или никто не хочет замечать того, что вижу я. Артем ясно дал понять: своим поведением он пытается задеть именно отца, а, значит, проблема кроется в этом. И никто не хочет разобраться, почему мальчик из обеспеченной и благополучной с виду семьи ведет себя подобным образом? Не хотят связываться? И если поведение той же Жанны Аркадьевны не вызывает вопросов – она слишком ненавидит всех вокруг, чтобы разбираться в чужих проблемах, то слова Яна неприятно оседают внутри.
– Он неуправляем и асоциален, – проводит жесткую черту Ян. – К нему уже несколько лет пытаются найти подход, но ничего не меняется.
Видела я сегодня, какой “подход” пытается найти Чайкина. Унижение, оскорбление и желание продемонстрировать свою власть.
– А ты сам никогда не пытался?
– Саш, – он вздыхает и хмурится, а этот разговор начинает его утомлять. – Я здесь, чтобы учить физике, а не решать подростковые проблемы. Для этого есть психологи, а у меня нет соответствующего образования. И это школа, а он здесь не единственный ученик, и у каждого в этих стенах есть какие-то проблемы. Но у большинства хватает ума держать их при себе. Те, кто не может и не хочет учиться существовать в социуме, в конечном итоге оказываются в местах не столь отдаленных. Или находят другой выход из реальности, – он неожиданно улыбается, и голос его становится мягче и нежнее. – Ты вторую неделю в школе, я понимаю твой энтузиазм, и это очень мило. Расслабься, скоро желание помочь всем и каждому пройдет. Есть люди недостойные спасения.
Я в корне не согласна с его мнением, почему мы находимся в школе. И мне не хочется верить, что через несколько лет я выгорю настолько, что буду рассуждать также. Знаю только, что, пока желание быть для детей не просто источником знаний не угасло, буду делать все возможное.
Ян делает шаг вперед и сокращает расстояние между нами. Оказывается так близко, что я ощущаю аромат его парфюма с нотками цитрусовых. Он забирает у меня из рук опустевшую кружку и ставит на стол, а потом аккуратно заправляет за ухо прядь волос.
– Давай сменим тему разговора. Не хочу с тобой ссориться, особенно из-за Колмогорова. Может, сходим куда-нибудь вечером? Я знаю прекрасный ресторанчик неподалеку.
– Извини, сегодня я не смогу.
– Тогда завтра?
Я делаю почти неуловимый шаг назад и думаю, как бы объяснить ему, что завтра я тоже не захочу с ним никуда идти. Несмотря на все его достоинства, наши с ним взгляды на жизнь в этой точке времени кардинально различаются, и у меня даже не возникает вопроса, чьи выбрать – его или свои.
– Завтра тоже вряд ли получится, – отвечаю я.
– Хорошо, – он широко улыбается, словно мой отказ только раззадорил его. А потом добавляет: – Я все равно добиваюсь своего, рано или поздно. И уговорю тебя сходить со мной на свидание.
И, подмигнув мне на прощание, выходит из кабинета.
***
Седьмой урок начался пять минут назад, а Колмогорова все еще нет. Я постукиваю ручкой по столу и размышляю, какова вероятность, что он не придёт. Да, он обещал, но с чего я решила, что Артем из тех, кто держит свои слова?
Еще через пять минут дверь в кабинет открывается, и наконец-то показывается Колмогоров. Даже не извинившись за опоздание, он проходит внутрь и, с грохотом бросив рюкзак в проход между рядами, садится за первую парту.
– Ты опоздал, – замечаю я.
– Извините, – лениво отзывается он, хотя раскаяния в лице ни капли. – Были срочные дела.
Судя по тому, что от него исходит стойкий запах сигарет, “срочным делом” было покурить, и хорошо, если в этот раз вне здания школы, а не внутри.
– Ладно, – я решаю не останавливаться на этом, потому что от урока уже и так прошло слишком много времени, а если продолжать выяснять причину его опоздания, пройдёт ещё больше. – Я сейчас дам тебе несколько заданий, а тебе нужно их быстро решить.
– Я не понял, вы меня на дополнительные занятия позвали или контрошки делать? – Колмогоров хмурится. – Я думал, вы будете объяснять, а я слушать.
– Для этого мне нужно выяснить, в каких темах у тебя пробелы, – стараясь сохранять терпение, объясняю я. – Давай, у тебя ровно пятнадцать минут.
Артем озадаченно смотрит в лист, который я кладу перед ним на парту и присвистывает:
– Да я этого и за час не решу! – возмущается он.
– А ты попробуй. Время пошло.
Колмогоров недовольно поджимает губы, но все-таки достаёт ручку и утыкается в листок. И на следующие пятнадцать минут в кабинете повисает тишина, прерываемая только пыхтением парня. Я буквально вижу, как ворочаются винтики в его голове в попытке найти верное решение, и он что-то быстро строчит на бумаге. Не сдаётся – уже хорошо.
Когда отведенное мной время заканчивается, я забираю у него работу и бегло пробегаюсь по ней глазами. Результаты неутешительные: из десяти заданий верно решены только два, но другого я и не ожидала. Колмогоров без слов понимает, что справился плохо и раздраженно отбрасывает в сторону ручку.
– Ничего, – подбадриваю его я. – Работы предстоит немало, но нет ничего невозможного.
– Да что вы ко мне привязались, Александра Дмитриевна, – со злостью цедит Артём. – Вам что, заняться больше нечем? Позанимайтесь с кем-нибудь другим, мне эта ваша алгебра вообще не сдалась!
– Артём, послушай меня, – резко прерываю его я. – Своим поведением ты делаешь хуже в первую очередь себе, а не отцу или кому-то ещё. Это ты выпустишься с аттестатом, в котором будут стоять одни тройки, и то только потому, что большинство поставит тебе их просто так, чтобы ты наконец ушел из школы и перестал трепать всем нервы. И это тебе потом нужно будет пытаться как-то устроиться в жизни без знаний и нормального образования. Ты же умный парень, многое схватываешь на лету, и у тебя есть все шансы закончить школу нормально.
– Не говорите так, будто знаете меня, – пренебрежительно морщится Артём. – Я слышал это уже сотни раз. Не собираюсь я никуда поступать.
– И чем же ты собираешься заниматься?
– Рисовать.
– Рисовать? – удивленно переспрашиваю я.
– Да. Для этого мне не нужна ваша математика.
– Это общее образование, Артём. И оно нужно всем. И если хочешь быть художником, то почему бы не поступить в профильное училище?
– Потому что мой отец скорее удавится, чем позволит мне поступить туда. А я скорее удавлюсь, чем пойду туда, куда хочет он.
– Закончится тем, что с твоими оценками ты вообще никуда не попадёшь, – я развожу руками. – Есть другие способы доказать отцу, что ты в состоянии сам выбрать себе специальность, кроме как завалиться на экзаменах.
– Ну и какие, например? – Колмогоров даже не смотрит на меня. Он упирается взглядом в сцепленные в замок руки, лежащие на столе, и говорит так, словно каждое слово весит по пол тонны.
– Например, вести себя по-взрослому, привести весомые доводы и аргументы, почему ты хочешь учиться именно там. А не вести себя как неразумный ребёнок.
– Достало! – его терпение лопается, как туго натянутая струна, и Артём резко распрямляется. В его взгляде арктический холод, и у меня по плечам бегут от него мурашки. – Мы вроде бы собрались для дополнительных по алгебре, а не для того, чтобы вправлять мне мозги. Отец дома лезет со своими нравоучениями, учителя каждый день зудят, ещё и вы теперь.
– Заметь, я, кроме этого, еще готова предложить свою помощь. Уверена, ты и сам сможешь разобраться с темами, но со мной будет быстрее.
– Не хочу я ни с чем разбираться…
– Так, хватит! До конца нашего занятия остается тридцать минут, и у меня нет желания потратить их на бесполезные споры. Держи, – я подталкиваю к нему поближе учебник по математике за восьмой класс. – Начнем вспоминать квадратный корень, ну или изучать заново. Судя по тому, что ты не решил простейшие уравнение, эта тема прошла мимо тебя.
И прежде чем он успевает возразить хоть слово встаю с места и начинаю объяснять материал. Колмогоров сначала сидит с отсутствующим лицом, но я то и дело стараюсь вовлечь его в процесс вопросами. К моему удовольствию, скоро он втягивается и принимается с энтузиазмом писать в тетрадке формулы, а через тридцать минут, когда наше занятие подходит к концу, безошибочно решает несколько написанных мной зданий. По его лицу расплывается довольная улыбка, а я радуюсь вместе с ним, ощущая прилив гордости и удовлетворения. Получив от меня домашнее задание, Артём уходит и даже не забывает попрощаться.
Похоже, лед тронулся.
Глава 10. Слезы и вина
Ярослав
Мне и правда удается проспать почти сутки, и в реальность меня возвращает звонок телефона. Я медленно открываю глаза и пытаюсь понять, где я и что происходит. Голова ватная, а тело с трудом слушается её приказов. Громкая трель звонка не прекращается, и больше всего мне хочется разбить телефон о стену, а еще лучше о голову звонящего. Наконец она смолкает и в комнате воцаряется долгожданная тишина.
Я ненавижу просыпаться после сильных снотворных. Организм вроде бы получает свою дозу сна, а вот мозг все еще разрывает от его недостатка. У меня ощущение, что я накачался наркотиками, и мир продолжает существовать в замедленной съёмке. А ещё вчера днем перебрал с энергетиками, и поэтому сон вышел поверхностный, и я почти не отдохнул.
С трудом нашариваю рукой телефон и поднимаю тяжелые веки. На часах уже почти семь вечера, а на экране висит пропущенный вызов от Марата. Не успеваю я даже подумать о том, что нужно перезвонить, как телефон снова взрывается мелодией вызова у меня в руках. А следом за ним взрывается и мой воспаленный мозг. Я ругаюсь сквозь зубы и хрипло отвечаю:
– Да, привет.
– Привет, братишка, – голос Мары как всегда громкий и весёлый. – Ты спишь что ли?
– Уже нет.
– Ну ты даёшь, Кот! – восклицает он. – Кто вообще спит в такое время? Только пенсионеры и детсадовцы. Ты себя к кому относишь?
– Ты чего хотел? – я игнорирую его вопрос и задаю свой. Сажусь на кровати, и все мышцы в теле отзываются ноющей болью от долгого лежания в неудобной позе.
– Тут такое дело, братишка! Очень нужна твоя помощь.
– А конкретнее? – я напрягаюсь. Просьбы Марата о помощи – это почти всегда плохо. И обычно заканчиваются очередным мордобоем.
– Расслабься, – друг смеётся, почувствовав моё напряжение. – Помнишь Настю?
– Настю?
Голова и так плохо соображает, а Мара ещё и пытается пробудить в ней какие-то воспоминания о девушке по имени Настя. Повисает пауза, и Марат нетерпеливо выдыхает:
– Ну Настя, подруга Лили. Мы на днях зависали у тебя.
Рыжеволосую Лилю я помню. А вот то, что ее подругу зовут Настя вспоминаю с трудом. И пока не понимаю, к чему вообще мне эта информация.
– И что?
– А то, что я хотел ещё немного зависнуть с Настей, а она уперлась, что приедет в гости только с подружкой. А Лиля поедет только, если будешь ты.
Я морщусь от громкого голоса Мары в трубке и того, как много условий нужно создать для их встречи.
– Кот, пожалуйста! Лилька запала на тебя, точно говорю. А я запал на Настю, она тако-о-ое вытворяет…
– Мар, что за тупость? Может, мы ещё на парное свидание сходим?
– Да жалко тебе что ли? Просто поразвлекай пару часов Лилю. Ну не могу я, прям прёт от неё!
Это он уже, конечно, про Настю. Марат хороший друг, и мы уже сто лет вместе, но каждую свою новую девчонку он любит так, что не замечает ничего вокруг. Правда, ненадолго. И уже через пару недель клянется в вечной любви другой.
Я даже не пытаюсь его переубедить, что Настя – не та самая. По крайней мере, скоро точно перестанет ей быть. И не обращаю его внимание на то, что, будь девушка заинтересована в нем, не ставила бы таких дурацких условий для встречи. Но Мара пока слишком ослеплен вспыхнувшими чувствами, чтобы это заметить, а вот Лиля не растерялась и организовала нам новую встречу.
Я дохожу до кухни, наливаю полный стакан воды и в пару глотков выпиваю половину. Слышу, как Марат недовольно пыхтит прямо в трубку, ожидая моего решения. Я не горю особым желанием снова встречаться с Лилей, но, с другой стороны, почему бы и нет? Она оказалась находчивой и настойчивой, а это по-своему заводит.
– Ладно, – соглашаюсь я.
– Ты настоящий друг, Кот! – радостно вопит Мара. – К девяти будем у тебя.
Он отключается быстрее, чем я успеваю возмутиться, почему встреча опять назначена у меня. Впрочем, Мара живёт с матерью и младшей сестрой – не у них же дома такое устраивать. И одним глотком допиваю воду в стакане.
***
Когда через пару часов Мара появляется у меня на пороге в обнимку с двумя смеющимися девушками и пакетом алкоголя наперевес, я уже не так рад, что согласился. Голова болит так, словно в нее засунули дрель и теперь пытаются просверлить насквозь, и к приходу друга я уже успел закинуться обезболом.
Мара протягивает мне пакет и заодно вручает Лилю, которая тут же с готовностью обвивает мою шею. Я приобнимаю девушку за талию, чтобы она не рухнула прямо в прихожей – кажется, девчонки уже успели неплохо выпить.
В этот раз Марат пожалел меня настолько, что вместо крепкого коньяка притащил десяток банок пива.
– Специально для тебя, – смеётся он, и девушки тут же подхватывают его смех.
Лиля прижимается ко мне ещё крепче, и её тело сотрясается от хохота, а мою шею обжигает горячим дыханием.
– Я соскучилась, – томно шепчет она и нежно прикусывает мочку уха.
Возбуждение тут же волной проходится по телу, и я неосознанно сжимаю пальцами её спину. А чертовка касается губами шеи, а затем плавно ведет вниз кончиком языка.
Я завожусь почти что мгновенно. Её движения развратные и чувственные, язык обжигает кожу, руки с силой сжимают плечи, а бедро ненавязчиво касается паха. Приподняв голову, она ловит мой взгляд и улыбается, закусив губу. А у меня в штанах становится тесно от её прикосновений, и не будь здесь сейчас наших друзей, я бы не сдержался.
– Идём, – я тяну её за руку за собой и, прихватив из пакета пару банок пива, отдаю остальное обратно Маре.
Сознательно игнорирую её слова о том, что она соскучилась. Я вообще избегаю таких слов. И таких привязанностей тоже. Давно знаю – быть одиночкой проще и спокойнее. А, главное, чем меньше вокруг людей, способных передать и сделать больно, тем лучше.
Лиля замечает это, но старается не подавать вид, что расстроена. А я стараюсь не обращать на это внимания – мы и так играем по её правилам, а чужие ожидания – не моя проблема.
Оставив Мару с Настей, я веду Лилю в спальню, и она послушно идёт следом. Не вижу смысла тянуть и пару часов разыгрывать спектакль, что мы не знаем, чем закончится этот вечер. Она пришла сюда с определённой целью, да и я совсем не против.
Я открываю одну из банок пива и протягиваю девушке. Она берет и тут же делает глоток, а я, открыв вторую, несколько секунд думаю, как сильно я пожалею завтра о выпитом. Коктейль в крови из энергетика, снотворного, обезболивающего и алкоголя – такое слишком даже для меня. И знаю, что только глубже закапываю себя в яму бессонницы и нервного срыва, но меня уже давно не беспокоит её глубина. Как и то, смогу ли вообще из неё когда-нибудь выбраться.
Делаю большой медленный глоток и не свожу глаз с Лили. Она оставляет свою банку на тумбочке и подходит ко мне вплотную. Перекидывает длинные волосы через одно плечо и, не разрывая зрительного контакта, опускается передо мной на колени. Ловко распутывает шнурок на спортивных штанах и тянет их вниз. Я прикрываю глаза и не сдерживаю тихий стон – не знаю, что там имел ввиду Марат, когда говорил, что Настя вытворяет что-то особенное, но её подружка тоже неплохо справляется. Отставляю пиво подальше – теперь уже не до него.
Когда я почти на пике, резко поднимаю ее и разворачиваю к себе спиной. Провожу рукой по шее, спускаюсь на грудь и двигаюсь дальше по животу, расстегиваю пуговицу на джинсах и ныряю под них. Лиля шумно выдыхает и откидывает голову мне на плечо. Я легко нахожу пальцами чувствительную точку, и девушка сладко стонет и выгибается. Я мягко подталкиваю ее в спину, заставляя опереться на кровать, и провожу рукой вдоль позвоночника. Лиля выгибается как кошка, и я нетерпеливо стягиваю вниз ее джинсы вместе с бельем. Отвлекаюсь только, чтобы достать из тумбочки презерватив, а потом резко и глубоко вхожу. Постепенно наращиваю скорость, и Лиля прогибается еще сильнее. Ее рыжие волосы разметались по спине, она негромко стонет и тяжело дышит.
Я ловлю темп, от которого она стонет сильнее, и чувствую, как она напрягается, с силой сжимая простыни. Я и сам почти на грани, но сдерживаюсь, давая ей возможность получить удовольствие первой. Наконец ее тело сотрясает мелкая дрожь и она, хрипло вскрикнув, утыкается лицом в кровать. А я еще несколько раз с силой вхожу в нее, отпускаю контроль и тоже взрываюсь.
Откидываюсь на кровать рядом с вытянувшейся Лилей и закрываю глаза. Состояние такое, что кажется, стоит только опустить веки, и тут же усну, но оно слишком обманчиво. Девушка прижимается ко мне и, пробравшись под футболку, которую я так и не снял, принимается пальцем вырисовывать какие-то фигуры на голой коже живота.
Я мгновенно напрягаюсь от ее легких прикосновений, и Лиля тоже чувствует, как каменеют мышцы под ее рукой. Она приподнимается на локте и заглядывает в лицо.
– В чем дело?
– Не люблю, когда меня касаются.
– Что? Почему? – ее рука останавливается в замешательстве, и я тут же пользуюсь этой секундной заминкой, чтобы сесть и поправить футболку.
– Просто не люблю, – расплывчато отвечаю я.
Я не хочу рассказывать почему. Может быть, Лиля не та, с кем мне хотелось бы поделиться, а, может быть, я и сам толком не знаю причины. В детстве никому не приходило в голову меня обнимать и целовать, а чужие прикосновения чаще всего оказывались ударом или шлепком. Этот жизненный урок я уяснил слишком хорошо, и он отпечатался где-то на подкорке. И теперь я уже сознательно избегаю лишних контактов, ненужных касаний и стараюсь никого не подпускать ближе, чем это необходимо. Поэтому я почти никогда не целую девушек – по крайне мере дольше, чем того требует банальная прелюдия, а еще радуюсь, когда удается вообще этого избежать, вот как сегодня.
– Ты колючий, как ежик, – резюмирует Лиля и гладит меня ладонью по спине через ткань футболки.
– Я серьезно, Лиль, – грубо обрываю я ее и дергаю плечом, сбрасывая руку.
Встаю с кровати и, взяв со стола пачку сигарет, достаю одну и предлагаю вторую Лиле. Она обиженно поджимает губы и отрицательно машет головой. Я прикуриваю, беру пиво и подхожу к окну, чтобы распахнуть форточку. В комнату тут же врывается порыв освежающего ветра и обдувает разгоряченное лицо. Лиля ежится и натягивает одеяло до плеч.
– Ты мне вообще не рад?
– А должен быть?
– Я на это надеялась.
– Мне казалось, я еще в прошлый раз сказал, что не вижу смысла больше встречаться. Мы перепили, и, признаю, было неплохо, но у этой истории нет продолжения. Но ты решила иначе, и снова оказалась здесь. Я принял твои правила игры, но ты опять недовольна.
– Мы могли хотя бы попробовать узнать друг друга получше…
– Нет, не могли бы. Этого должны хотеть оба.
– А ты, значит, не хочешь? – со злостью спрашивает она.
– Меня не интересуют отношения, я тебе сразу об этом сказал.
– Получается, просто использовал меня? Переспал и вышвырнул?
Я несколько раз глубоко вдыхаю и выдыхаю, чтобы не сорваться и не заорать. Черт бы побрал этих женщин, которые в любой ситуации способны оставить тебя виноватым.
– Я тебя не использовал, – глухо отвечаю я, чувствуя, как злость начинает бурлить внутри все сильнее. – Я тебя ни к чему не принуждал. Ни тогда, ни сейчас. И это ты поставила дурацкий ультиматум Марату, чтобы приехать сюда. И не говори, что оказалась здесь не за этим.
– Я думала, мы сначала хотя бы поговорим.
– Не заметил, чтобы ты сопротивлялась, – жестко бросаю я и, затушив окурок, выбрасываю его на улицу. Захлопываю форточку и поворачиваюсь к Лиле.
Она как фурия подпрыгивает с кровати, торопливо натягивает одежду и с третьей попытки застегивает джинсы.
– Придурок, – шипит она сквозь сцепленные зубы. – Какой же ты придурок.
Я молчу, даже не собираясь спорить. Допиваю остатки пива и наблюдаю, как Лиля, справившись с непослушной пуговицей, выбегает из комнаты. Слышу с кухни громкие голоса и, вздохнув, выхожу следом. Марат и Настя сидят на диване и, судя по тому, что футболка Мары уже валяется в стороне, а юбка девушки задрана слишком высоко, их прервали в самый неподходящий момент. Настя непонимающе хлопает глазами и смотрит на взбешенную подругу.
– Я уезжаю, Насть, – громко заявляет Лиля.
– Что? – Настя переводит непонимающий взгляд с Лили на меня, пытаясь понять, когда я успел так ее завести. – Ты же сама хотела…
– А теперь перехотела! – фыркает девушка. – Ты со мной?
– Я… – на лице Насти отражается сомнение.
Вижу, что ей хочется остаться с Маратом, и она тревожно закусывает нижнюю губу. Мара сжимает ее бедро, на котором по-хозяйски лежит его рука, и посылает мне возмущенный взгляд, так и говорящий, что я мог бы и лучше постараться и дать им с Настей еще немного времени.
– Все понятно, доеду сама, – презрительно бросает Лиля и, круто развернувшись, проходит мимо меня по коридору, даже не взглянув.
– Лиль! – кричит ей вслед Настя, но Лиля не оборачивается и, на ходу запрыгнув в туфли, хлопает входной дверью.
Мы переглядываемся, а Настя тяжело вздыхает и поправляет юбку.
– Наверное, мне нужно пойти за ней. А то еще натворит глупостей или нарвется на кого-нибудь по дороге. Она это умеет.
Я почти рычу от злости. В этот момент меня бесят все: Лиля, умудрившаяся обвинить меня в том, что я не оправдал ее ожиданий, Марат, решивший притащить их всех сюда, даже Настя, которая вообще ни в чем не виновата. Последние дни были слишком сложными, а из-за недосыпа я завожусь с полоборота. Хочется вышвырнуть отсюда вообще всех и напиться в полном одиночестве, но вместо этого я с трудом сглатываю ком злости, вставший в горле, и говорю:
– Оставайся. Я отвезу ее домой.
– Правда? – лицо Насти светлеет. – Спасибо, Ярослав!
Не знаю, зачем я это делаю. То ли все-таки чувствую себя виноватым перед Лилей, то ли не хочу портить вечер другу. Но разворачиваюсь и, пока не успел передумать, хватаю с вешалки куртку и сбегаю вниз по лестнице.
