Порох. Бабочки. Шипы
Но вместо этого я отправляюсь домой, где принимаю очередной ледяной душ, призванный взбодрить, а вместо ужина опрокидываю в себя банку с энергетиком. Почти сразу сердце начинает быстро и гулко колотиться в груди, зато спать хочется хоть немного меньше. Знаю, что это ненадолго, а, главное, очень вредно, но сейчас это мало меня волнует. Я все равно не собираюсь жить вечно.
К назначенному месту подъезжаю почти за четверть часа и оставляю байк в соседнем дворе – чтобы не палить. Серый, Гриша и Рик уже на месте, и я здороваюсь с каждым по очереди. Серёга дожидается прихода остальных и бегло вводит нас в курс дела: Сева караулит нашу жертву у работы, которую он вот-вот должен покинуть, и держит нас в курсе, движется ли он в сторону дома, где его уже дожидаемся мы.
Двор в это время тихий и безлюдный, а одинокие фонари почти не освещают тёмное пространство. Так что проблем быть не должно – быстро объясним незадачливому бизнесмену, почему ему нужно поскорее вернуть долг, и можно расходиться. Помешать тоже никто не должен, мало кто захочет связываться с десятком мужиков с кастетами.
Я закуриваю, краем уха слушая разговор Серого с Севой. Ничего не подозревающий мужчина уже движется прямо к нам в руки, и ждать остается совсем недолго. Минут через десять белый “фольц” заезжает во двор и паркуется недалеко от нас. Из него появляется мужчина лет тридцати с небольшим в рубашке и брюках. Он смотрит в экран телефона, пролистывая его большим пальцем, а вот по сторонам даже не оглядывается. Я усмехаюсь – будь он более внимательным, может, тогда у него появился бы шанс разглядеть компанию возле подъезда.
Но нам это только на руку. Серёга кивает головой, давая знак, что это наша цель, и мы синхронно натягиваем балаклавы, а я ещё и накидываю сверху капюшон от толстовки.
Двигаемся быстро и слаженно, и спустя несколько секунд, мужчина уже оказывается окружён со всех сторон. Он медленно поднимает голову от телефона, и в его глазах появляется чистый неприкрытый ужас. Он резко дергается вперед в попытке ухватиться за еще открытую дверцу машины и, нырнув внутрь, запереться изнутри. Но Вася оказывается быстрее, со всей силы шарахает дверью прямо перед носом парня и отрезает его от спасительного пространства салона. Тот интуитивно делает шаг назад, но упирается спиной в подступившего сзади Гришу.
– Что вам нужно? – срывающимся голосом произносит мужчина.
– А ты сам поразмысли, Алексей, – усмехается Серега. Выходит немного вперед, демонстративно покручивая в руках биту, от вида которой у Алексея по лбу сбегает тонкая струйка пота. Я-то знаю, что она скорее для устрашения и пускать ее в ход Серый вряд ли будет – он справится и без этого. Но нашему другу это неизвестно, поэтому он жмется спиной к машине и судорожно пытается попасть дрожащими пальцами по телефону.
Серега тоже это замечает и, сделав еще один шаг вперед, легко выхватывает у него из рук телефон и отбрасывает в траву.
– У меня нет денег, – с отчаянием выкрикивает Алексей, оказавшись на редкость догадливым. – Я уже сто раз говорил, что вложил все и прогорел.
– И что будем с этим делать? – обманчиво спокойно спрашивает Серега,склонив голову набок.
– Я всё отдам, честно! Но не сразу, мне нужно время.
– Нет у тебя времени. Деньги нужны до конца недели.
– Это же через три дня! Где я найду их за такое время? – со свистом выдыхает Алексей. С его лица уже сошли все краски, и он бледен, как лабораторная крыса. На мгновение мне даже становится его жаль, но я быстро выбрасываю это из головы. Я просто делаю то, за что мне платят деньги, и ничьи личные трагедии меня не волнуют.
– Можешь продать тачку, – советует Вася и хлопает огромной ручищей по бамперу.
– Ее даже на четверть долга не хватит!
– Квартира? – подсказывает Серый.
– Квартира матери, – быстро тараторит Алексей. – А у меня ничего нет, честное слово.
– Так иди к мамочке и попроси помочь. Не откажет же, на то она и мать.
Я бы поспорил с этим заявлением, но в случае Алексея это скорее всего правда, и его мать с готовностью продаст и квартиру, и душу дьяволу, если потребуется, чтобы вытащить нерадивого сына из неприятностей, в которые тот влез по своей же глупости. Меня это злит настолько, что даже растерянная и отчаявшаяся рожа Алексея перестает вызывать жалость. И теперь я испытываю только раздражение и желание вмазать ему посильнее, чтобы в следующий раз он думал прежде, чем влезать в долги.
Я медленно надеваю на руку кастет и несколько раз сжимаю и разжимаю пальцы. Лицо Алексея становится по оттенку близким к зеленому, а кадык нервно дергается. Он хочет отступить еще дальше, но его спина и так упирается в автомобиль. Затравленно оглядывается в поисках путей отступления, но не находит – нас много и кольцо слишком плотное. Приподнимает руки ладонями вперед и сдавленно сипит:
– Парни, пожалуйста. Я все верну, обещаю. Но за три дня даже квартиру продать нереально. Умоляю, мне нужно хоть немного времени!
Долгие разговоры – это по части Сереги, поэтому я перехожу к действиям и ударяю Алексея в лицо. Совсем несильно, хотя сдерживаться удается с трудом, но, когда металлический кастет сталкивается с тонкой кожей, она легко рвется, а мужчина вскрикивает от боли и неожиданности. Его голова резко дергается назад, и он заваливается на машину, а потом плавно сползает на землю. Серый неодобрительно косится на меня, а я пожимаю плечами – я только что сэкономил нам кучу времени.
Алексей жалобно скулит и держится за разбитое в кровь лицо. Серега опускается перед ним на корточки и хлопает по плечу.
– Три дня. У тебя есть ровно три дня, если не хочешь встретиться с нами снова. Но тогда мы уже поговорим по-другому. И если хоть одна живая душа узнает о нашем разговоре, тебе конец. А долги будем вытрясать со всех твоих родственников по порядку. Советую поторопиться. Все понятно?
Он быстро и суетливо кивает, и Серега, довольный его ответом, встает и дает знак уходить. Из двора мы исчезаем быстро, и отойдя подальше, я прячу кастет в карман и стаскиваю с головы балаклаву. Серый догоняет меня и идет рядом, подстраиваясь под мой темп.
– И что это было, малой? – тихо спрашивает он.
– Ничего. Достал ныть и оправдываться. А мне хотелось побыстрее свалить.
– Уверен?
– Уверен, Серег! – раздраженно выплевываю я.
На деле это только часть правды, но обсуждать это я не собираюсь. Можно было сдержаться, но недосып делает меня раздражительным и еще более неуправляемым. А от мысли, что даже у такого бесхребетного создания, как Алексей, есть человек, который будет за уши тянуть его из любой ямы, перед глазами и вовсе темнеет от злости. Вообще-то природой задумано, что у каждого должен быть такой человек, но иногда жизнь вносит свои коррективы.
Серега внимательно смотрит на меня и, кажется, понимает больше, чем я говорю вслух. Но от комментариев воздерживается, только замечает.
– Ты хреново выглядишь. Осунулся, глаза красные, синяки на пол лица. Ты когда последний раз нормально спал?
– Не помню, – честно отвечаю я.
– Отдохни, малой, – Серега вздыхает. – И проспись как следует.
Я молча киваю и, попрощавшись с парнями, ухожу, пока не взорвался окончательно от советов. Можно подумать, я сам этого не знаю. По дороге домой заезжаю в аптеку за препаратами посильнее – они не продаются без рецепта от врача, которого у меня и в помине нет. Но зато с фармацевтом сложилось взаимопонимание, и она спокойно закрывает на это глаза.
Заполучив заветные таблетки, я приезжаю домой и, быстро приняв душ, выпиваю. А затем падаю в кровать в надежде проспать хотя бы сутки.
Глава 8. Ответственность и долги
Саша
Первая учебная неделя пролетает со космической скоростью. Я даже не успеваю понять, когда успевает наступить пятница, а потом и выходные, которые тоже заканчиваются слишком быстро. В субботу я отправляюсь навестить родителей, а заодно забрать вещи, которые не взяла с собой сразу. А все воскресенье сначала отсыпаюсь, а затем раскладываю остатки вещей по шкафам под романтические комедии.
Если не брать во внимание Чайкину, то коллектив в школе оказался приятным и доброжелательным. И всего за неделю у меня получается неплохо в нем освоиться. Вверенный мне класс тоже пока ведет себя тихо, и за это время ребята еще ничего не выкинули, а на моих уроках сидят спокойно и делают вид, что слушают. Хотя, некоторые и правда искренне пытаются понять темы, и мне приходится прикладывать все свои знания и умения, чтобы не просто объяснить, но еще и заинтересовать.
Расстраивает только, что среди них нет Колмогорова. А ведь мне показалось, что он умный и сообразительный, просто не хочет этим пользоваться. Но я решаю пока не давить и не настаивать, довольствуясь тем, что он хотя бы тихо сидит на задней парте и не срывает уроки.
Зато среди интересующихся внезапно оказывается робкий и стеснительный парень с первой парты – Олег Мезенцев. Он выглядит в этом классе не совсем уместно – худой, долговязый, рыжеволосый, с россыпью веснушек на лице, и то и дело затравленно оглядывающийся по сторонам. Он явно способнее, чем хочет казаться, но специально подстраивается под общую успеваемость коллектива, и я с сожалением, но понимаю его. Здесь, как в логове зверей, или ты как все, или тебя сожрут. И Олег просто выбрал свою стратегию выживания среди хищников. Непонятно только, почему не перевелся в другой класс – то ли испугался, то ли привык.
Второй неожиданно оказывается самая разукрашенная девчонка в классе Ксения Ласкина. Тени на ее глазах всегда вызывающе яркого цвета – то синего, то зеленого, то фиолетового, а вот губы неизменно алые. Как и ногти, такой длины, что она с трудом может держать в них мел. Зато Ксюша легко схватывает новые темы, хоть и заметно, что пройденный ранее материал проседает, и обладает математическим складом ума. И, в отличие от Олега, который бледнеет каждый раз, давая правильный ответ, не боится показаться лучше других. Наверное, потому, что она, как и Колмогоров, на самой верхушке пищевой цепи.
А на вводной контрольной выясняется, что и две близняшки, которые на самом деле оказываются даже не сестрами, тоже неплохо разбираются в теме и разбавляют стройную шеренгу двоек твердыми тройками.
Поэтому в понедельник я просыпаюсь в приподнятом настроении. Утро стоит солнечное и теплое, и я, сварив себе ароматный кофе, подхожу к окну и выглядываю на улицу. Внизу, несмотря на раннее время, уже кипит жизнь: две молодые мамочки, зевая, стоят возле песочницы, в которой увлеченно копаются их малыши, высокая женщина в спортивном костюме выгуливает собаку. А Галина Петровна, с которой я успела познакомиться в первый же день, ходит кругами вокруг огромного мотоцикла, припаркованного прямо на земле под высоким тополем.
Видно, что она возмущена, но мне, к счастью, не слышно ее визгливого голоса. Зато она с легкостью нашла других слушателей в лице трех женщин, и теперь они с несчастными лицами вынуждены участвовать в ее выступлении. Мне становится интересно, и я, закутавшись в плед, открываю окно нараспашку, и в него сразу же врывается возмущенный голос Галины Петровны.
– Нет, вы только посмотрите, опять он газон портит! Ставит свою железяку, куда захочет!
Я придирчиво окидываю взглядом клочок земли под мотоциклом. Газоном там и не пахнет, а старый двор настолько маленький, что сюда едва влазит с десяток машин, и большинство из них припарковано колесом то на бордюре, то на пешеходных дорожках, то на траве. Реалии современного мира – советские строители, проектировавшие эти жилые районы, никак не планировали, что через несколько десятков лет в каждой семье будет по машине, да еще и не по одной. Поэтому байк, стоящий в углу двора и почти незаметный под тенью дерева, меня не особо беспокоит. Судя по лицам случайных слушательниц, их тоже, но Галину не останавливает такая мелочь.
– Я уже позвонила участковому, пусть приходит разбирается, – воинственно заявляет она.
– Галина Петровна, – замечает одна из мамочек, – он и так к нам каждую неделю ходит, а мотоцикл все еще на месте.
– Ничего, пусть ходит. Это его работа, и он за нее зарплату получает. С наших налогов, между прочим. Я всю жизнь отпахала на заводе на благо государства, так пусть теперь оно позаботится обо мне.
– Да отстаньте вы уже от него, – вставляет другая. – Пусть паркует свой мотоцикл здесь. Там под ним травы уже давно нет, голая земля, и, к тому же, укатанная, как асфальт.
– Так потому и нет, что всякие наркоманы на нее свои драндулеты ставят! – взрывается Галина Петровна. – Если ему все с рук спускать, то он квартиры пойдет вскрывать. Или убьет кого. По нему давно колония плачет.
– Ой, да ладно вам, Галина Петровна, – кривится от ее слов первая. – Он вообще ходит, как тень. Я этот мотоцикл чаще вижу, чем его.
– Ага, а кто гулянку очередную затеял несколько дней назад? – победно вскидывает указательный палец старушка. – Песни горланил во все горло? Проституток в дом привел?
– Это дело молодое, – философски вставляет собачница. – Если за каждую гулянку в колонию, то у нас можно полдома пересажать. Особенно Храмцова с третьего подъезда, у того вообще каждые выходные пьянка.
Молодые мамочки согласно кивают, поддерживая соседку, и Галина Петровна со злостью упирает руки в бока.
– Ну в такой семейке не мог вырасти нормальный человек, – уверенно заявляет она. – Папаша такой же уголовник, мамаша проститутка, а он идет по их стопам.
Я захлопываю окно, не став слушать дальше. Во-первых, терпеть не могу, когда человека поливают грязью за спиной, а, во-вторых, Галина Петровна явно относится к Ярославу предвзято. Догадаться, что речь идет именно о нем не так уж сложно – мотоцикл под деревом его, а второго столь ненавистного соседке наркомана и уголовника я не знаю. Парень, с которым я познакомилась на днях, конечно, вызывает двоякие чувства. Он далеко не образец благопристойности и вежливости, пошло шутит и не стесняется в выражениях, костяшки его пальцев сбиты, а на правой кисти я заметила кусочек татуировки, спускающейся с руки. Он не выглядит как пай-мальчик, но не думаю, что характеристика Галины верна. По крайней мере, пока нет доказательств вины, я предпочитаю видеть в людях лучшее.
Быстро собравшись, я выбегаю из дома. Торопливо проскочив мимо Галины Петровны, все еще бродящей вокруг мотоцикла Ярослава, но уже потерявшей слушателей, спешу к школе, полная энтузиазма. Но неприятности не заставляют себя долго ждать, и на втором уроке, ко мне стучится Алевтина Николаевна, невысокая и полненькая, напоминающая собой шарик, учительница по черчению.
– Александра Дмитриевна, – сочувствующим голосом произносит она. – Пожалуйста, загляните к директору. Это срочно.
Я мгновенно напрягаюсь и перевожу взгляд с женщины на притихших семиклашек, у которых сейчас идет урок. Она вздыхает и проходит в кабинет.
– Оставьте задание, а я посижу с ними. У меня все равно сейчас окно.
Я благодарно киваю и, раздав детям, примеры, которые нужно решить к моему возвращению, отправляюсь в кабинет директора. Сердце гулко стучит, и я пытаюсь угадать, где успела провиниться и что сделала не так. А, главное, в чем такая срочность?
Но, когда я, коротко постучавшись, оказываюсь в кабинете Анатолия Семеновича, вопрос отпадает сам собой. Кроме него, там уже сидят Чайкина и Артем Колмогоров. Завуч раскраснелась от злости, и из ее ушей едва не идет пар, а парень, как ни в чем не бывало, развалился на стуле, закинув ногу на ногу.
– Всем добрый день, – здороваюсь я и, окинув взглядом всех присутствующих, останавливаюсь на Курбатове: – Что случилось?
– Колмогоров у нас снова случился, – восклицает Жанна Аркадьевна. – Я все еще считаю, что нужно отчислить его и дело с концом! Ну сколько можно терпеть его выходки?
– Подождите, Жанна Аркадьевна, – директор морщится и трет пальцами переносицу. – Александра Дмитриевна классный руководитель Колмогорова и должна быть в курсе происходящего.
– Что он натворил? – сухо интересуюсь я.
– Курил прямо в коридоре во время первого урока, – возмущенно делится Чайкина. – А когда я его увидела, даже не попытался скрыться и извиниться, наглец! Просто продолжил курить и послал меня отборным матом. Он совсем страх потерял, Анатолий Семенович. Ему не место среди нормальных людей. Вышвырнуть его вон и дело с концом! И пусть идет в коррекционку. Хотя, зачем ему вообще образование? Все равно лес валить отправится, а там знания не нужны.
Я мысленно морщусь на ее совсем непедагогичное заявление и пытаюсь поймать взгляд Колмогорова. Но он невозмутимо смотрит в окно и ни один мускул на его лице не дергается в ответ на тираду Жанны Аркадьевны.
– Это вопиющее нарушение правил поведения в школе, и я уже молчу про опасность пожара, – продолжает завуч. – Поэтому предлагаю отчислить немедленно. Вызовите отца в школу, пусть забирает своего выродка.
– Жанна Аркадьевна! – не выдерживаю я. – Давайте обойдемся без грубостей. Все-таки мы говорим о ребенке.
– Да какой там ребенок. Это настоящее исчадие Ада.
– Действительно, Жанна Аркадьевна, давайте успокоимся и выдохнем, – встает на мою сторону Курбатов и устало протирает лоб носовым платочком. А потом обращается ко мне: – Что вы предлагаете?
– Давайте выслушаем Артема, – предлагаю я. – Артем, тебе есть, что сказать?
Колмогоров впервые за все время, что я нахожусь в кабинете, отрывается от созерцания вида за окном и переводит взгляд на меня. И в нем проскальзывает удивление, словно я первая, кому вообще стало интересно, что он думает по этому поводу. Но отвечать он не торопится, и Чайкина снова взрывается:
– Да что его слушать! Разве он вообще может сказать что-то вразумительное?
– Анатолий Семенович, давайте обойдемся без отчисления? Я поговорю с Артемом и еще раз напомню о недопустимом поведении в школе. И сама свяжусь с родителями, – я игнорирую возмущения Жабы и обращаюсь только к Курбатову.
Не знаю, зачем я это делаю. Наверное, будет проще, если Артема и правда выставят из школы. Может быть, даже класс, оставшись без лидера и зачинщика беспорядков, станет более управляемым. Но мне никак не удается договориться с совестью и избавиться от парня, даже не попробовав разобраться, в чем причины его поведения.
– Вы уверены? – брови Курбатова ползут вверх.
– Да, – быстро киваю головой, не давая себе шанса передумать. И добавляю: – Пожалуйста. Я его классный руководитель, вы сами меня назначили, так дайте теперь возможность решить эту проблему. Под мою ответственность.
Последняя моя фраза заставляет директора озадаченно кивнуть, соглашаясь. Я понятия не имею, к чему мне такая ответственность и только надеюсь, что Колмогоров не заставит меня пожалеть об этих словах.
– Спасибо, – благодарно выдыхаю я и, круто развернувшись на каблуках, выхожу из кабинета, бросив на ходу: – Идем со мной, Артем.
Я скорее чувствую, что он идет следом, чем слышу. Его шаги тонут в звуке моих, зато спиной я очень хорошо ощущаю его присутствие – Колмогоров решил прожечь во мне дыру насквозь. В кабинет мы возвращаемся к самому концу урока. Алевтина Николаевна тут же торопливо исчезает, а я хмуро бросаю Артему через плечо:
– Подожди здесь.
Он приваливается спиной к стене и наблюдает, как я, пообещав проверить примеры на следующем уроке, даю ученикам домашнее задание и жду, пока они покинут кабинет. Как только за последним из них закрывается дверь, я выдыхаю и указываю Колмогорову на парту перед моим столом.
– Садись.
Он послушно опускается на стул, и я тоже сажусь, оказавшись прямо напротив него. Наши глаза оказываются на одном уровне, мы встречаемся взглядами и несколько минут просто молчим. Первым тишину нарушает Артем:
– Зачем вы это сделали?
– Что именно?
– Отмазали меня.
– А тебе не терпелось быть отчисленным? – фыркаю я. – Если это так, вполне могу устроить.
– Нет, такое пока не входило в мои планы.
– Да? Потому что твое поведение говорит о прямо противоположном.
– Я слышу про отчисление уже который год, но все еще здесь, – хмыкает мальчишка.
– Любому везению рано или поздно приходит конец.
– Это не везение. Отец дал Курбатову немаленькую сумму, чтобы я закончил девятый класс и получил аттестат.
Он говорит это так просто, а у меня едва челюсть на стол не падает от его заявления. Вот уж не подумала бы, что директор может проворачивать такие махинации. А с виду – божий одуванчик.
– И ты так легко мне об этом говоришь?
– А что такого? – Артем пожимает плечами. – Что вы сделаете? Расскажете Курбатову?
Я бы могла придумать ему как минимум несколько вариантов, куда можно отправиться с этой информацией, о которых он не задумывается в силу возраста, беспечности или пофигизма. Но сейчас мне гораздо важнее другое.
– И почему тогда ты всеми силами этому противишься?
– Ну а что, нормальная тема получается. Батя уже заплатил и хочет получить результат, Курбатов связан по рукам и ногам – хочешь не хочешь, придется выполнять обещание. А вот Жаба осталась не при делах, с ней Курбатов забыл поделиться, или она вообще не в курсе сделки. И теперь он между двух огней: с одной стороны отец, с другой злобная Жаба, которая хочет вышвырнуть меня вон. А мне остается только подливать масла в этот огонь и наслаждаться зрелищем.
– Тебе-то в чем выгода, Артем? – я качаю головой и подпираю ее рукой. – Или просто нравится доводить людей?
– Терпеть не могу Жабу, – серьезно говорит он. – А еще не могу отказать себе в удовольствии насладиться лицом бати каждый раз, когда его вызывают в школу. А Курбатову просто не повезло оказаться на своем месте.
– Жанну Аркадьевну, – устало поправляю я. – Артем, послушай, ты взрослый человек, и я сейчас даже не буду лезть в твои отношения с отцом. Но использовать для их выяснения других людей и устраивать поле битвы в стенах школы неправильно. Как и портить человеку жизнь только потому, что он тебе не нравится. В твоей жизни еще будет полно таких людей, но нужно держать себя в руках и решать проблемы по-взрослому. А сейчас ты ведешь себя, как ребенок.
– Ой, только давайте без промывки мозгов, Александра Дмитриевна, – морщится Колмогоров и откидывается на спинку стула. – Я достаточно посетил мозгоправов, не тратьте время. Просто скажите – что хотите за то, что отмазали?
– Оказывается, тебя бы и так не отчислили, так что, получается, единственный, кому я помогла – это директор. Иначе ему бы пришлось бы придумывать другую причину для жаждущей твоей крови Жанны Аркадьевны.
Колмогоров усмехается, а в его глазах появляются яркие огоньки.
– Но вы-то об этом не знали. А все равно вписались за меня.
– Понимаешь, Артем, я привыкла давать людям шанс проявить себя и измениться. В каждом из нас есть что-то хорошее и что-то плохое. Просто в определенный период времени в силу разных обстоятельств начинает преобладать то или другое. Но всегда можно встать на верный путь, даже если сбился с него. И кто бы что ни говорил, учитель в школе – это не только человек, который учит читать, писать, считать или ориентироваться в химических элементах. Это человек, который помогает разобраться в том, какой путь на самом деле твой. И ты можешь со мной не согласиться, но я уверена, сейчас ты идёшь по чужому.
Артем задумчиво отводит взгляд и, к моему удивлению, не вставляет колкого замечания. Только тихо спрашивает:
– Вы не ответили. Что вы хотите? Не люблю быть должным.
– Вообще-то я ничего не хотела, но, если ты настаиваешь, то я прошу взамен, чтобы ты посещал мои дополнительные занятия.
– Чего? – его лицо даже вытягивается от удивления.
– Два раза в неделю. По понедельникам и четвергам седьмым уроком. Первое уже сегодня.
– Да вы, блин, издеваетесь! – Артем всплескивает руками и ударяет ладонями о парту.
– Никто тебя за язык не тянул, – улыбаюсь я.
– Ладно, уговор, – хмуро бросает он и поднимается, подняв с пола брошенный рюкзак. – Бате скажете?
– Нет, – я улыбаюсь еще шире. – Не доставлю тебе такого удовольствия.
Он раздраженно дергает плечом и, буркнув себе под нос прощание, размашистым шагом выходит из кабинета.
Глава 9. Лед тронулся
Саша
После четвертого урока я иду в учительскую, надеясь выдохнуть и собраться с мыслями за время следующего свободного часа. А заодно выпить кофе. Но в уже опустевшем после звонка кабинете меня ждет сюрприз в виде Яна, который стоит возле закипающего чайника. Он оборачивается и, увидев меня, расплывается в улыбке.
– Привет.
– Привет, – я улыбаюсь в ответ.
– Хочешь кофе?
– Я как раз за ним и шла, – тихо смеюсь я в ответ.
Ян кивает и, достав вторую кружку, насыпает в нее растворимые гранулы. Я пытаюсь понять, когда мы успели перейти на “ты”. За всю предыдущую неделю мы ни разу не оставались наедине и последний раз виделись еще в пятницу здесь же, в переполненной учительской. И тогда Ян обращался ко мне исключительно “Александра Дмитриевна”.
