Не этот вопрос я ожидала. Опускаю руки и смотрю подруге прямо в глаза, надеясь найти…что-то…не знаю, осуждение что ли. Но ничего подобного там нет.
– Ну, на данный момент, я хочу, чтобы хотя бы половина из блоггеров согласились прийти на открытие.
– А потом что?
– Не знаю, так далеко в будущее я не заглядываю.
– Неплохое начало, не думаешь?
– Да, может быть.
Неужели у меня и вправду появилась цель? Я так долго жила мыслями других, что кажется, напрочь забыла, как звучит мой собственный голос. Сейчас он кричит мне спасаться бегством.
– Мне страшно. – признаюсь я.
– Значит, ты все делаешь правильно. Нам всегда страшно, когда приходится делать что-то важное для себя и других. И преодолевая этот страх, ты становишься сильнее, забираясь выше. Это называется жизнь, подруга.
– Значит, мне страшно жить.
Она начинает смеяться.
– Добро пожаловать во взрослую жизнь. Здесь всегда так. Иногда хреново, но иногда, – она придвигается ближе, опускаясь до шепота. – чертовски восхитительно.
Мы обе начинаем смеяться в один голос.
– Чем мы вообще тут занимаемся? – вдруг выпрямляется она.
– Ну, я пытаюсь предотвратить паническую атаку, а ты может, помогаешь мне?
– Раз я – скорая помощь, тогда мы прямо сейчас идем в бар.
Она тут же подрывается на ноги.
– Что? Нет. Я сегодня не в настроении для веселья и…
– И что? – внимательно смотрит на меня.
– Подожди, я пытаюсь придумать еще одну отговорку.
Она закатывает глаза и тянет меня за руку.
– Ты пока подумай, а я выберу, что тебе надеть.
Её руки толкают меня в спину, и я буквально вваливаюсь в спальню. Подруга распахивает шкаф и принимается внимательно изучать содержимое.
– Почему у тебя все платья такие длинные?
– Шону не нравится, когда я слишком сильно оголяюсь.
Её голова тут же оборачивается ко мне с испепеляющим взглядом.
– Тащи ножницы.
– Зачем?– с ужасом спрашиваю я.
– Будем творить искусство.
Я отлично понимаю, что если не принесу ей ножницы сама, она в любом случае их найдет рано или поздно. Поэтому просто повинуюсь ей и всему, что она собирается сделать. Мне и самой не нравятся эти платья только из-за их длины. Мои ноги в них кажутся короче.
Эмма достает темно-синее платье на бретельках и опускается с ним на пол, вооружившись ножницами.
– Отойди, – приказывает она. – Ты мне свет загораживаешь.
Я сажусь на кровать, внимательно наблюдая за тем, как её руки с хирургической точностью обрезают платье прямо по середине, сантиметр за сантиметром.
– Готово! – заявляет она. – Надевай!
– Слушаюсь и повинуюсь. – бормочу я и срываю с себя такие удобные шортики с футболкой.
Тонкая ткань струится по моему телу и опускается на середину бедра, нет, даже выше.
– Черт, я же не надеваю белье под него. А теперь еще и нагнуться не смогу.
– Бесшовных трусов нет?
– Нет.
– Тогда идешь так.
– Ты издеваешься?
– Нет, я серьезно.
И судя по выражению её лица, возражений она тоже не примет. Так что я просто соглашаюсь. Да и к тому же, идея немного выпустить пар начинает приобретать новые очертания. А мои ноги и правда выглядят просто шикарно в этом платье.
Мы вместе делаем себе вечерний макияж. Она надевает один из моих топов с открытой спиной.
– Не пойму, ты сказала, что Шону не нравится, когда ты оголяешься, но этот топ…
– Я не надеваю его, когда я с ним. – отвечаю я, думая, какие босоножки надеть.
– Ты хоть понимаешь, как дико это звучит?
– Это не проблема для меня. – пожимаю плечами и наношу немного духов на запястья и шею. Серебряные. Надену серебряные босоножки.
– Ты рассказывала, что твоя мать тоже полностью контролировала твой гардероб.
– Да, и я в тайне от неё покупала себе юбки и топы.