Коллекция королевы

– Тогда что-то экзотическое – эсперанто, например.

– Тоже холодно, но ты гадай сразу по двум направлениям – как пишут и на чём. Или сказать?

– Подождите, шеф, может догадаюсь. Постойте, а кто может прочитать этот один «Листок»? «Теснейший круг» – всё-таки не один человек, но один листок нельзя разослать.

– Нет, дело в том, что у коллекционеров есть международный клуб «Чудаки». Он находится в богатом предместье Лондона, где у них проходит годовое собрание. Вот там-то в обстановке строжайшей секретности правление клуба может – я подчёркиваю, именно «может», так как они не обязаны это делать – прочитать и принять к сведению информацию «Листка».

– И они пишут на санскрите и используют папирус или пергамен.

– Ага, пергамен, выделанный из телячьих кож? Вот теперь теплее. Они пишут на глиняных табличках

– Неужто клинописью?

– Почти. На древнегреческом по сырой глине!

– Я даже почти не удивился. Каждый сходит с ума по своему. Главный вопрос, конечно, зачем?

– Что касается табличек и прочего антуража – чудаки и есть чудаки. Однако, секретность там совершенно всерьёз. Иначе эти пожелания и мечты набобов спровоцируют лавину фальшивок, а также воровства и разбоя, понятно?

– Ничего не понятно! Мы всё обсуждаем – как и на чём, а вот «о чём» там пишут, Вы мне сказать забыли.

– Верно, брат, извини. У «Листка» есть ещё название «dream», то есть, мечта – на этот раз по-английски. Действительные члены клуба – а это надо заслужить, там ещё и очень высокий имущественный ценз требуется – пишут, что они хотели, о-о-о-чччень хотели б иметь и что готовы за это дать. Самое удивительное, объект может более в природе не существовать или находиться в Британском музее – это никого не интересует. Расчёт на чудо, счастливую случайность… Или на то, что кто-то этот случай организует! И да, и нет. Никто их этих людей ничего общего с криминальными делами иметь не хочет.

– В обстановке строжайшей секретности, Вы сказали… И откуда же мы об этом знаем, глубокоуважаемый шеф?

– Странный вопрос для сотрудника нашего ведомства в чине майора. У нас есть всюду свои источники. Слушай Рэм, такие курьёзные штуки бывают… Я тебе обязательно расскажу. Что-нибудь по нашей линии? Всенепременно. Эх, я должен бежать. Ты мне напомни, ведь о твоей группе, ну… «Кузнецы» тоже есть кое-что в этом вот «dream». Ну бывай, до скорого, Рэм. Пока!

Глава 60

– Курт, мы можем совершенно спокойно поговорить. Жена с детьми уехала в горы. Мне начальство поручило тебя в курс дела ввести. Вот мы сейчас приятное с полезным и соединим. Погляди, эта бутылочка Бордо отличного урожая. Давай попробуем, я её специально припрятал.

– Спасибо, с удовольствием. Ёзеф, я с нетерпением жду, что ты скажешь. Меня включили в группу «Наследство» сразу по приезде из командировки и сказали – подробности потом.

– Ты что, знаешь, откуда мне начинать? – Ёзеф отпил глаток вина и поставил бокал на стол.

– Очень мало. Я в последнее время всё в Америке сидел из-за дела о двух украденных работах Миро. А потом в Нидерландах. Там стащили этюд Ван Гога. Только что прибыл, – вздохнул Курт.

– А, теперь понятно, почему они тебя сразу на «Наследство» определили. Ты меня после информационного совещания спросил, что мы ищем?

– Вот-вот, – воодушевился тот. – Музеи – это понятно. Беэндешники наши связями гебистов и ШТАЗИ заинтересовались – тоже понятно. А теперь что за фаза?

– Смотри, дело было так. Звонит это однажды их человек, я его знаю, Линде такой, шефу и говорит. Вы ищите «Золотого Генриха» или я ошибаюсь? Не моя, говорит, епархия, но слухом земля полнится.

– Линде? Слышал, как же, он у них в БНД зав. отделом. Ну-ну…?

– Этот Линде в отпуске на Искии был и случайно натолкнулся на сообщение. Он и спрашивает: у вашего Генриха такое-то и такое-то, мол, клеймо? Дальше ты знаешь. Про этого Siniza, то что было в докладе.

– Верно, теперь слушай. Парня самого ухлопали, местные детективы упустили – это раз. Следствие ещё идёт, не всё ясно. Мало того, потом при задержании по горячим следам на этой Искии местные дебилы снова одного угробили. Они там русского подозреваемого по кличке Ден расстреляли просто, ты представляешь? Померещилось какому-то дилетанту, новоиспечённому борцу с гангстеризмом, что он за карман схватился и сейчас будет стрелять. Так он на опережение сработал. Дружок этого Дена тем временем спокойно утёк. А наши горе – борцы с преступностью – не зря говорят: везёт дуракам – обнаружили у этого бедолаги изумруды! Крупные изумруды и старинную трубку. Самое смешное, в трубке-то всё и дело.

– Я про изумруды только всего и знаю, что они зелёные. Лягушки тоже зелёные! – пожал плечами Курт. – Бриллианты как-то понятней.

– Изумруды дороже, потому что реже встречаются, а эти ещё чистейшей воды и великолепной огранки.

– Но ты говоришь, дело не в этом?

– В том-то и фокус. Перед погибшим в ресторане трубка лежала, а на ней скромненько так, медью по дереву «Большой Гольдшмидт» или…

– «Золотой Генрих» – кому что нравиться – изображён! Что началось! Да, я забыл тебе сказать, в группе захвата один из наших был. Итальянец?

– Да, но наш гражданин, офицер, всё как надо. Он из себя красную девицу строил и никуда не лез. Но тут уж мы все сведения вполне грамотно получили, и я могу тебе внятно сказать, какая теперь у нас фаза. Я собрал всю информацию по делу, и пришло время анализа. Мы подведём итоги в ближайшие дни, и тогда ты отправишься в Россию. А пока все это должно отлежаться, созреть как зреет сыр! Знаешь, мой дед был сыроваром. У нас до сих пор в Альгое есть сыроварня. Там дядька работает с сыновьями. И я тебе так скажу, молодой сыр вкусная штука, но зрелый! Тут и аромат, и ореховый привкус, и цвет, и острота… эй, ты чего хохочешь?

– Я, понимаешь, подумал, надо было группу так назвать – «Зрелый сыр» или «Сыр в мышеловке» – поди плохо? А то – «Наследство». Совершенно банально.

– Хорошая мысль. Надо будет предложить. Кстати, знаешь как в Москве группу назвали?

– Только не говори, что именно «Сыр», всё равно не поверю.

– На такую наивность коллеги трудно рассчитывать, дорогой! Группу назвали тоже незатейливо, но многозначительно: «Кузнецы». Вот скажи, а ты помнишь, откуда есть пошли кузнецы вообще и кто был первый кузнец?

– С плохой памятью у нас было бы трудно работать, хотя до тебя мне далеко, ты у нас гибрид компьютера с энциклопедией.

– Гибрид, говоришь? Тогда слушай анекдот:

«Дети двух биологов хвалятся друг перед другом. Один говорит. Мой папа скрестил почтовый ящик с поросёнком, и получилась свинья-копилка! Это что, – отвечает другой, – а мой папа скрестил солитёра с ежом и получилась колючая проволока!»

– Один ноль в твою пользу, Езеф. Теперь моя очередь. Слушай про компьютер.

«Дядя, почему компьютер на любой вопрос отвечает? – спросил ребёнок лет десяти. Потому, что это такой аппарат, который прямо-таки всё знает. Правда, если его правильно кормят. Ой, – опечалился школьник, – значит папа и мама меня ну совсем неправильно кормят!» Смейся давай теперь. Кстати, на чём это мы остановились? Да, на кузнецах.

Курт с видом первого ученика, натянувшего нос самому учителю, прищурился.

– Первым кузнецом был, конечно, Гефест – хромоногий сын Зевса и Геры и супруг богини любви Афродиты. На острове Лемнос долго был действующий вулкан. Греки считали, что в нём-то и находится кузница этого бога огня и кузнечного дела. А он всё умел! Он ковал молнии отцу – громовержцу, чинил колесницу солнцу. И золотые украшения богиням делал тоже Гефест. Ах вот оно что… вот куда ты клонишь?

– Я тебя немножко дополню. В Афинах в октябре отмечались ХалкЕи -праздник кузнецов. А в честь Гефеста совершались ЛампадофОрии -бег с факелами пеших и конных. Они ещё и жертвы приносили, само собой, но жертвы богу огня сжигались полностью.

– Значит, октябрь, золотых дел мастер, огонь… Не назвать ли нам…

– «Кошку – кошкой?» – очень серьёзно с расстановкой спросил Ёзеф.

Глава 61

Дамы и господа, мы собрались здесь, чтобы поговорить об открывшейся для нашей национальной баварской сокровищницы перспективе пополнить своё собрание коллекцией ювелирных изделий знаменитогой аугсбургской династии ювелиров, основатель который был учеником и последователем великого Телотта. Глубокоуважаемым членам художественого совета хранилища, доверенным лицам и члену Городского совета был два дня назад предоставлен текст завещания последнего прямого наследника германской ветви семьи Гольдшмидт. Мы рады приветствовать здесь корреспондентов газет и журналов, проявивших к нам интерес, и готовы ответить на Ваши вопросы.

– Простите, но не могли бы Вы мне эти слова пояснить. Как это – «германской ветви»? Разве есть и какие-то иные? – немедленно раздался первый вопрос. Худой высокий председатель в очках без оправы откашлялся:

– Существовала ещё российская ветвь семьи. Дядя Отто Гольдшмидта, старший брат его отца Вильям был приглашён в Россию в 1839 году ко двору ради бракосочетания принца Максимилиана Лейхтенбергского и великой княжны Марии Николаевны чтобы принять участия в изготовлении украшений с свадьбе. Ему было в это время сорок восемь лет. Он приехал «с чадами и домочадцами» и остался навсегда в Питербурге. Мы мало знаем о том, что случилось с этой семьёй после Октябрьского переворота. Насколько мне известно, они все погибли. Выяснить, так это или не так – одна из наших задач.

С вашего разрешения – несколько слов о завещателе, пока наш глубокоуважаемый господин нотариус Ротенбург не приступит к своим обязанностям. Господин Отто Гольдшмидт дожил до девяноста трёх лет и скончался в Мюнхене. Он прожил всю жизнь один, начинал, как ювелир, но затем счёл себя недостаточно талантливым для поддержания фамильной славы, оставил ремесло и больше никогда к нему не возвращался. Зато Отто начал собирать и приумножать семейную коллекцию работ своих предшественников и преуспел. Судьбе было угодно, чтобы он пережил всех своих родных, за исключением российских. Его старший брат видел дядю в 1906 году в последний раз, а потом после семнадцатого года потерял с его семьёй связь.

Отто Гольдшмидт был очень состоятельный и предусмотрительный человек. Он составил завещание задолго до кончины и почти не вносил в него изменений последние четверь века. Присутствующие тут юристы знают, насколько редко простые смертные поступают так в обыденной жизни, а уж если речь идёт о нескольких миллионах…

Слушатели, до сих пор сидевшие затаив дыхани, зашевелились, задвигались и по рядам пробежал смешок.

– Я вижу, мы понимаем друг друга, – улыбнулся докладчик. – Не хочу Вас утомлять. Сейчас услышите текст из первоисточника. Я должен только сказать, что Отто поместил свою часть коллекции в банк. Он велел выждать ровно пятьдесят лет и затем открыть завещание. Это замечательное событие как раз сейчас и произошло. И вот что мы узнали. Первое, что следует сделать согласно его воле, это убедиться в существовании или отсутствии законных наследников. Если таковые не обнаружаться, он распорядился передать свою коллекцию в Мюнхенскую национальную сокровищницу «Резиденц» и – внимание! – отыскать и отдать туда же часть фамильной коллекции, находящуюся в России. На это ассигнованы очень большие деньги и предусмотрены специальные премии.

– А известно, что он имел в виду? Фамильная коллекция – очень расплывчатая формулировка.

– Справедливо. Есть перечень и детальное описание работ. Не забудьте, речь идёт о ювелирах, известных всей Европе. Многое тайны не составляет, специалисты хорошо знают где это и у кого. Что делать в таком случае, тоже понятно.

– Интересно! И что же?

– Покупать, если можно. Если надо – доказывать, и судиться. Иногда придётся уговаривать, иногда и бороться.

– А что касается российской части?

– Я могу внести некоторую ясность, – поднялся со своего места солидный господин в строгом синем костюме. – Я навел справки по просьбе комитета по наследству. Это предварительные сведения, требующие, конечно, уточнений. Одним словом, была в Питербурге а потом Петрограде когда-то большая семья, страдавшая от всех исторических катаклизмов. Они гибли на фронтах первой мировой и гражданских войн, в сталинских тюрьмах и лагерях. В конце концов, остался один военврач, по имени Михаэль, переживший последнюю войну, но тоже после неё попавший в лагерь вместе с женой и детьми. Известно, что они там и нашли свой конец. А вот о нём самом пока достоверных сведений нет. Что ж, будем искать!

«Это знаменитый специалист по розыску наследников и наследств господин Кляйст!» – зашептались вокруг.

– Скажите пожалуйста, а экспонаты – это ювелирные изделия? Я хочу сказать, украшения? И еще дилетанский вопрос, если позволите. «Это очень ценные вещи сами по себе или они скорее интересны с точки зрения истории искусств?» —спросила бойкая молоденькая журналистка из СиНН.

– По-разному. Есть, конечно, такие, что важны больше для знатоков. Видите, само это клеймо знает весь мир узких специалистов, другим не интересно. Есть вещи отличной работы из драгоценных металлов с великолепными камнями, они очень дорогие. Ну и наконец, четыре уникальных предмета – а именно, колье «Мария», статуэтка «Римский заказ», «Шифр фрейлины» и «Портрет Империатрицы» в довершение. Поясните пожалуйста! Расскажите! Нельзя-ли поподробней? -посыпались вопросы.

Особенно настойчиво тянул руку худой кудрявый француз. Председатель наконец дал ему слово, и он спросил.

– «Великолепные камни», это обычно, бриллианты. Послушайте, а что такое, собственно, бриллиант?

– Бриллиант – результат обработки алмаза, который сначала специалист раскалывает по так называемым «граням спаянности». Бриллинт должен иметь пятьдесят семь граней, его величину измеряют в каратах.

– Все знаменитые драгоценные камни, конечно, очень крупные?

– Безусловно. Начиная с пятидесяти каратов им присваивают собственные имена.

– Наверное в наше время, после создания «циркониа» (фианита) появились много подделок. А как отличить от них диаманты?

– Ювелир видит разницу с помошью лупы. И для нас с вами тоже есть способ. С бриллиантовой грани испарина исчезает мгновенно, а с фианитовой нет.

После француза инициатива перешла к мюнхенским корреспондентам.

– Мне хотелось бы узнать, что такое «шифр»? – осведомилась «Ежедневная газета».

– И ожерелье, пожалуйста, опишите, если можно, «Марию»! Известно-ли, где оно может находиться? – волновалась «Вечерня».

– Ожерелье? Оно было изготовлено по византийским образцам из золота, бериллов, лунных камней и пяти жёлтых бриллиантов, так называемых диамантов «Великий Могол», среди которых один получил имя «Тамерлан». Его величина составляла семьдесят три карата. Золотые соцветия из драгоценных камней венчал центральный цветок, сердцевиной которого и был Тамерлан. Но ожерелье, как раз, никто не ищет. Оно было утрачено во время пожара в Аничковом дворце, то есть перестало существовать, как произведение искусства. Бриллианты, однако, не горят и «Великий Могол» были впоследствии распроданы по одиночке. Все четыре.

– Вы ещё не ответили, что означает слово «шифр», – обиделась «Дневная».

Председатель извинился и пояснил.

– О, это любопытно. В России в девятнадцатом веке мало-помалу стали возникать образовательные учреждения для девочек. Они патронировались членами царской семьи. Там обучались девочки из привилегированных, но впрочем, не обязательно богатых семейств. Так вот те, кто успешно окончил курс, получали отличие. Можно было окончить его с «золотым шифром», то есть с вензелем царствующей империатрицы из золота. Он вручался лучшим институткам. Его носили на левом плече на полосатой ленте, завязанной бантом. Местонахождение «шифра» известно. Его купила княгиня Галицкая, а потом продала в Женевский музей.

Журналисты оживлённо обменивались впечатлениями и продолжали свои расспросы, публика, по большей части состоящая из искусствоведов, юристов и коллекционеров внимательно выслушав текст завещания, тоже начала было дискутировать, но тут с кафедры раздалось:

– Господа, наше время истекло. Мы благодарим всех за внимание. Мы с удовольствием будем информировать Вас о ходе поисков и нашей дальнейший работе.

– Эх, жалко, я как раз хотел спросить о статуэтке… – посетовал, поднимаясь, бородатый телевизиощик Марк Кляйн с Баварского канала.

– Да, до статуэтки мы не добрались. А ты заметил Марк, он сказал – все четыре бриллианта «Великий Могол» уцелели после пожара и проданы в частные руки. Но по-моему, их было пять? – отозвался его приятель из «Зеркала».

Глава 62

В восемь часов утра было весьма прохладно. По небу бежали лёгкие облака. Они бежали быстро, гонимые западным ветром, и это могло обещать что угодно – влажное потепление, холод или сухой и ясный полдень.

Сильный ветер нам совсем без надобности. Придут рабочие продолжать разбивать газоны. Другие доставят рассаду из питомника, а потом эту облепиху без шипов! Отличная идея была с облепихой! Такая декоративная – словно капельки солнца, когда спеет, и без жутких, ранящих руки длинных игл. Перед домом стало уже как надо. Всё, как я и задумала, радует глаз. А сегодня возьмёмся всерьёз за правое крыло рядом с летней беседкой и наметим фонтаны.

Серафима завтракала в одиночестве на террасе – Карп простудился и хотел подольше поспать. Сима решила выпить чаю с сотовым мёдом, попросила варенья разных сортов и сейчас с удовольствием пробовала их одно за другим, уплетая золотистые гренки. Со второго этажа было особенно приятно видеть результаты её усилий – мастерски высеянные и подстриженные газоны образовавали пятна мягких, округлых форм, словно шкура гигантского ягуара экзотической «зелёной» породы. Они были строго монохромны внутри. Но – и в этом как раз состоял весь интерес – четыре разных оттенка – от «тёмного малахита» до «молодого салата» – причудливой мозаикой устилали землю перед фасадом. Внутри пятен были разбросаны по одному, по два алые, синие или жёлтые с лиловым мазки. Куст махровых далий и соцветия септастерна, грозди лилий и звёздочки регий – совершенные интенсивные их цвета создавали звучный, лаконичный контраст со своим бархатистым однородным и ухоженным фоном.

Серафима ещё немного понежилась, полистала глянцевый американский журнал «Регулярный парк и сельский коттедж» и позвонила, что можно всё убирать. Она поспешила вниз и добрых два часа наблюдала за работой приехавших из Москвы и Пушкина садовников и строителей. Давала указания, искала компромиссы, подбирала оттенки керамики, заказывала японские лианы, что цепляются за гладкую плоскость и осенью меняют цвет.

Погода, определённо, портилась и, наконец, Сима продрогла. Она взбежала по лестнице на второй этаж и увидела, что Карп уже встал.

– Карпуша, с добрым утром. Как ты себя чувствуешь? Сказать, чтобы завтрак подали?

– Спасибо, с утра получше. Надо, конечно, поесть, хотя аппетита особого нет. Но если ты со мной посидишь… ты посидишь?

– Конечно, что за вопрос. Я сама подмёрзла, пока за планировкой следила. Хочешь, я нам какао сварю? – ласково предложила Серафима.

– Да брось, давай поболтаем, позвони лучше. Я вообще не хочу, чтобы ты переутомлялась. Я тут сидел и смотрел вниз на твоё произведение и любовался. Всё-таки я тоже поклонник лаконичных и нетрадиционных форм. Я не хочу «Версаля», что бы там мне не говорили…

– Карпуша, а почему «всё-таки» и кто говорит? – девушка вопросительно поглядел на Карпа и её лицо сразу сделалось грустным. Но собеседник нечего не заметил. Он закутал горло мягким вязанным шарфом и уселся в плетёное кресло напротив.

– Позавчера вечером пока тебя не было, Ирина Тюрина привозила ко мне литейщиков с Уралмаша. У меня температура была, и я не хотел выходить, а надо было поговорить, и кроме того… ну, ты понимаешь – следовало принять! Вот она их и доставила… не всех, ясное дело. Она посмотрела и сказала, мол у Гриневича французский парк у дома. Ты помнишь, это парень, что бензином торгует.

– О, конечно, станет Ирина со всеми якшаться, как же. Она снисходит только к начальству. А уж Её просвещённое мнение об ландшафтной архитектуре!

– Она отличный работник. Немного заносчива, не спорю, не в меру честолюбива, но и технолог, и исполнитель, и организатор прекрасный. Она, кстати в тот же день улетела в Липецк – очень прилежная, эта Ирина. Ты напрасно её не любишь.

– А ты, Карпуша… ты её…? – еле слышно проговорила Серафима.

В этот момент дверь открылась, и жена Палыча внесла благоухающий, заставленный тарелочками поднос. Сам же Палыч экскортировал даму и доставил какао. Разговор, принявший мало симпатичное направление, тем самым, прервался. Супруги вдвоём захлопотали вокруг больного Карпа, наперебой расспрашивая и советуя разные домашние средства. Карп пригласил их присесть, а Неделько замкнулась и хмуро просидела весь карпов завтрак в углу. В конце-концов решено было выпить по рюмочке вишнёвки и после этого Карпу лечь в постель – почитать, или лучше того, ещё подремать. Они глянули было в этот самый угол, чтобы предложить девушке присоединиться, однако её и след простыл, никто и не заметил, когда.

Ирина Тюрина появился в конторе Кубанского около года назад и вызвала бурю эмоций. Она выдержал конкурс, прошла собеседование сначала с психологом, а потом и с самим Карпом и приступила к работе как профессиональный военачальник к сражению, после которого упадёт звезда на погоны.

Преуспевающие родители её не торопили. И Ира после института прошла несколько практик, успела даже в хорошем американской колледже английский отшлифовать. Она очень следила за своей внешностью, ходила регулярно в тренажерный зал… Подающая надежды специалист, и ещё без вредных привычек! Но девочки в офисе, нежно относившиеся к индифферентной Неделько, сразу дружно Ирину. Она же в свою очередь отличала одну Евгению Безрук и, казалось, слышала и видела только и единственно шефа.

И тот её оценил. Красивая, толковая, холодная, решительная молодая помощница стала сопровождать Кубанского в командировках, получила право докладывать порой самому и участвовать в ответственных совещаниях. Неделько, Ира почти демонстративно не замечала, хоть была и оскорбительно вежлива при личных встречах.

И Серафима стала страдать. Она вздрагивала от телефонных звонков. Тревожно вглядывалась в лицо друга в поисках изменений, вслушивалась в его голос. А уж проклятые совместные поездки Карпа и Тюриной… По возвращении Кубанского она каждый раз ожидала, что тот однажды скажет ей примерно так.

– Сима, прости! У нас с тобой было замечательно, но жизнь идёт. Понимаешь, я встретил одного человека…

– И мы знаем этого человека! – мрачно шутила сама с собой бедняга Неделько, перефразируя старый, брежневских времён анекдот.

Она выскользнула из комнаты, отметив с горечью, что Карп продолжал как ни в чём не бывало болтать, и, в надежде отвлечься, отправилась в библиотеку поработать с биографией Ольги Николавны Романовой. Сима села за стол, обложилась книгами, включила компьютер и углубилась в пожелтевшие фолианты.

Ну что без толку переживать, я ничего не могу изменить. Лучше делом заняться. Итак, у нас сейчас 1842 год. Ну посмотрим, сейчас посмотрим… а вот, ага: Олли сопровождала Империатрицу повсюду, они вместе инспектировали институты и женские школы. Та, что подчинялась ей лично, была на Литейном. У великой княжны уже было мало уроков, только несколько часов русского и французского чтения, и она много писала маслом. Начались приготовления к серебряной свадьбе её родителей. В июне приехали Вильгельм Прусский, Генрих Нидерландский и герцоги Вюртембергские… оба, как бишь их? Ах да, Адам и Евгений. А вот и подарки: Николай подарил жене нет, это и перечислить невозможно. Туалеты, шляпы, ожерелье из двадцати пяти отборных бриллиантов и т. д. и т. п. О, наконец-то! От папы каждая сестра получила по браслету синей эмали со словом «bonheur» в цветных камнях, отделённых друг от друга жемчужинами. Надо будет сделать адресный запрос, и если нам повезёт, то мы получим браслет! За последнее время коллекция так хорошо пополнялась: и бокал, и черепаховый веер, и кинжал – всё это не вызывает сомнений.

Зазвонил телефон, Серафима досадливо поморщилась и встала. Надо было пересечь просторное помещение. Она уже пошла к ореховой этажерке, где стоял красивый старый аппарат, но телефон ещё раз тренькнул и замолчал. Зато почти сразу откликнулся её мобильный. Делать нечего – Неделько потянулась и нажала на кнопку. Заговорили на английском, но Серафима, узнав собеседника, предложила перейти на родной. И действительно, тот довольно свободно смог продолжить по-русски, впрочем, с сильным акцентом и ошибками в ударениях. Это был Штефан Кренце, выросший в Германии сын эмигрантов из Казахстана, сосланных когда-то туда в начале войны из родной Украины.

– Здравствуйте, Серафима. Как дела? С утра Вас ищу, и только сейчас дозвонился. У меня для Вас хорошие новости.