Коллекция королевы

* * *

– Слушай, Натик, не в службу, а в дружбу, посмотри мне пожалуйста «пальчики» на этой писульке, а? Кто-то напускает туману. Скорее всего, белиберда, но, чтобы спать спокойно, как ты понимаешь, надо проверить. А это тебе, девочка. Как сядете с ребятами кофе пить, я думаю, не помешает.

– Вы че, товарищ майор, зачем? Спасибо, конечно, – лаборантка с удовольствием повертела в руках коробку дорогих шоколадных конфет и положила на окно. – Щас сделаем! Как управлюсь, я звякну. Будьте нате!

Девушка надела привычным движением прозрачные перчатки и взяла конверт с листочком. Затем она достала специальный порошок, взяла кисточку и обработала бумагу с обеих сторон. Рутинная работа не будила у неё любопытства так же, как и скучный суровый майор по прозвищу Рэм. Ей, кстати, и не положено такие вещи запоминать, но… пусто, совершенно нет отпечатков! Это, вообще, редко бывает!

Небольшой текст письма, казалось, отпечатали марсиане. Без всякого обращения на одной стороне стояло:

Вы занимаетесь завещанием «Кузнеца». У нас есть для Вас очень важная и ценная информация. Будьте добры позвонить по телефону 9785. 48. 6749 из таксофона. После ответа не называйте себя, произнесите только внятно четыре первые цифры: 9785. Сделайте это лично. Никому другому абонент не ответит. Вас будут ожидать в течение двух дней с 17 до 19 часов.

Лаборантка подошла к ксероксу, посомневалась минуту, а потом скопировала листок. После этого она подняла трубку и позвонила Рэму.

– Товарищ майор? Абсолютно ничего. Нет, я ручаюсь! Что, конверт? Так я и его посмотрела, но опять – дупель пусто! Не записывать в журнал? Ах, Вы считаете, что мужики засмеют? Нет, не беспокойтесь, ну если бы там у вас кто из картотеки оказался, то я обязана сообщить, а так… Всего хорошего! Да ну, какой коньяк, смеётесь! До свидания, я побежала, звонит другой телефон.

Рэм немного подумал, «стоит звонить, или нет.» – Его одолевало любопытство. – «Странный ход для информанта. На розыгрыш тоже непохоже. Некому его стало разыгрывать. Приятелей не осталось. Разве, сослуживцы… Тогда ставить себя в смешное положение не хотелось. Однако, если подальше от дома найти автомат? Хвоста он не приведет, не мальчик. Риск будет минимальный. Так он и поступил.»

– Здравствуйте, повторите пожалуйста номер телефона, не называя себя, – ответил мужской размеренный голос. – Благодарю вас. Всё правильно, вы опознаны. Вы откликнулись на наше предложение позвонить и будете вознаграждены. В банке «Инвестиции и развитие» на предъявителя открыт счёт. С завтрашнего дня вы можете туда обратиться и получить гонорар. Сегодня в вашем ящике снова будет конверт. В нём находится магнитная карта, по её предъявлении вам будут выплачены двенадцать тысяч долларов. Внимание! Вы не называете себя. Вы после обычного приветствия произносите первые четыре цифры телефона, потом показываете карту. В конверте Вы найдёте также новый номер и указания. До свидания.

– Что? Вы шутите, какие      ? Да подождите!

Рэм уставился на телефонную трубку, из которой донеслись короткие гудки. По крыше телефона в узком кривом переулке барабанил дождь. Он снова набрал номер, совершенно не надеясь на успех, но вдруг раздался щелчок.

«Этот номер не находится в зоне связи,» – услышал Рэм. «Этот номер не находится в зоне связи, не находится в зоне связи, не находится в зоне связи…»

Молодой человек в полосатом галстуке, хорошо сочетающемся с серым костюмом, вежливо кивнул.

– Вашу карту, будьте любезны! Отлично, одну минуту. Он вставил карту в приёмное устройство и негромко спросил. – У Вас всего двенадцать. Будете снимать?

– Нет, благодарю вас, сегодня нет. Я хотел убедиться, что всё в порядке. В таком случае в следующий раз вам достаточно только всё повторить. Не забудьте карту. Могу я быть вам чем-нибудь ещё полезен? Рэм покачал головой, поблагодарил, повернулся и вышел.

– Где у нас майор? Ему надо на профилактику, и потом для него из управления пришли бумаги. В отпуске? Ах, вот оно что… Ну, похороны, понятное дело, да ещё так далеко. А где? Какой-то Саранск… В наше время даже не знаешь, это ещё Россия, или уже нет. И тогда визы и прочие удовольствия. А кто? Ах дядя! Конечно, тоже жалко! Просто, слава богу, не дети или… Да нет, я только хочу сказать, как вернётся, пошлите его ко мне!

* * *

– Рэмка, да у тебя новая тачка появилась? Давай хвались! Ну и пусть подержанный, но зато Форд! Да я слышал, что у тебя дядя. Прими мои… Что ты говоришь? И кроме тебя никого? Да… «поздравляю» сказать в таком случае неприлично, но в конце концов – что такого? Все мы смертны! А Деньги – что ж… С собой не возьмешь, так лучше уж оставить родным!

– Здравствуйте, назовите пожалуйста…

– Спасибо, Вы опознаны. Вы получите там же следующий гонорар. Он составляет двадцать две тысячи. И больше эта связь работать не будет. Не пытайтесь ею воспользоваться. Вас не примут. До свидания.

* * *

Потянулись месяцы ожидания. Рэм сделал ремонт, заказал новую мебель. А при виде почтового ящика каждый раз испытывал чувство удушья. Будто не хватает кислорода. Он успокаивал себя на разный манер.

«Я никого не просил! И ничего не сделал! И я могу… Верно! А почему нет? Я могу вернуть эти деньги! Не сейчас, немного позже, вот только поменяю колёса и это, навигатор поставлю. Ещё новый компьютер куплю. Это непременно. Но потом отдам!»

Когда однажды у него дома в половине десятого в воскресение вечером зазвонил телефон, он был уже доведён до нужной кондиции, словно домашняя брага. Очень крепкий и опасный напиток… Пьёшь, как лимонад, получая удовольствие, а потом ноги не держат. Не можешь встать…

* * *

Комната, куда он вошёл, выглядела как кабинет канцелярского начальника средней руки прошлых лет. Двухтумбовый письменный стол с настольной лампой, книжный шкаф с какими-то старыми папками в беспорядке, стулья с чёрными сиденьями и даже слегка продавленная кушетка, оббитая шероховатым сукном. Всё в ней было бы обыденно как осенний мелкий дождь, если бы не стеклянная перегородка молочного цвета, разделившая её на две половины.

– Здравствуйте, вы можете сесть. Вы прошли через прихожую без помех, значит оружия и звукозаписывающей аппаратуры у вас нет. Здесь всё это было бы совершенно без пользы, но мы рады, что вы благоразумны.

«Голос был похож… Нет, всё-таки, пожалуй, не тот.» – Рэм покрылся испариной и сцепил руки перед собой

– Вы выслушали и пришли, значит вы согласны. Итак, изложите свои условия, но покороче, – продолжал голос из-за перегородки. – Отныне Вы будете получать деньги только за выполненную работу. Вы обдумали? Отвечайте.

– Я добуду то, что вам надо. Я составил план, который обещает успех. Но после выполнения задания хочу уехать из страны. Для этого мне нужны прежде всего новые надёжные документы. Кроме того, я хочу рабочее место, – Рэм судорожно сглотнул.

– Как, неужели ни слова про деньги? – с нескрываемой иронией осведомился невидимый собеседник. – Трудно себе представить подобное бескорыстие! Ведь вы сказали, для достижения цели могут потребоваться… Очень разные средства. Об этом, впрочем, я совершенно ничего не хочу знать! – поспешно добавил он.

– Что, не решаетесь вслух? Тогда напишите на бумаге, вы найдёте на столе всё для письма. Написали? Отлично. А теперь подсуньте под стекло.

Пауза, которая затем последовала, вогнала Рэма в дрожь.

– Вы получите ответ через несколько дней, а теперь можете идти. Надеюсь, вы понимаете, назад пути нет, – услышал он, наконец.

Глава 26

– Мне очень нравится твой немецкий. Трудно поверить, что ты в Германии никогда не был. И знаешь почему? Произношение отличное. Как тебе это удалось?

Папа Фельзер, вежливо посмеявшись над разочарованной миной гостя, сжалился над прибывшим и объяснил. На семейном совете решили, что он поедет в аэропорт. Прекрасная половина, его жена и Анна-Мари, ждёт их дома в Аугсбурге.

Часа через два обласканный молодой искусствовед полностью убедился в несовершенстве современной оптики и дигитальных систем. Они не смогли передать прелесть оригинала. Это была ОНА.

И девушка встретила его сердечно. Она немедленно включилась в работу и с увлечением принялась помогать молодому человеку. Шло время. Она держалась с ним очень дружески, но… И только. Теперь Анна-Мари и Стас сидели в Аугсбургском кафе «Эбер» на втором этаже у окна. Из него открывался прекрасный вид на ратушную площадь. Светильники, отражавшиеся в зеркалах, сияли так празднично! Снег, крупными хлопьями медленно падавший на булыжную мостовую, был кипенно-белым! Зелёные глаза Анны… или Мари?

– Что ты смеёшься, скажи пожалуйста, и не отвечаешь на мой вопрос?

Они как раз перешли на «ты», и совершенно околдованный Стас пребывал в состоянии блаженного идиотизма.

– Я… Извини, думаю просто обо всём сразу, и потому слегка обалдел. Кроме того, я не смеюсь, а улыбаюсь.

– Абальдель?

– Ну почти что. Ты тоже говоришь отлично.

– Опять не отвечаешь! Ты о чём думаешь?

Стас тихонько вздохнул и серьёзно спросил.

– Тебе прямо так честно и сказать?

Анна-Мари вспыхнула, брови её взлетели, она резко подняла голову вверх и собранные на затылке тяжёлые волосы упали ей на плечи.

– Я тебя про твой немецкий спросиль, спрашиваль… О-о-о! Was meinst du damit, Donnerwetter?

– Бог ты мой, ты обиделась? Сейчас-сейчас, да я просто… Ну думал, как мне тебя лучше называть, Анна или только Мари, если ты не против, конечно? А немецкий, так это у меня музыкальный слух абсолютный, поэтому произношение легко даётся. А ещё я с детства у соседа, Фридриха Рудольфовича учился, он был немец из Кёльна. Ну вот и всё!

Показалось или не показалось? Такой поворот девушке вроде тоже не очень понравился. Она, однако, посмотрела на него иронически, и перевела разговор на другую тему.

– Хорошо, давай с тобой о делах поговорим. Ты ведь мой город совсем не знаешь?

– Верно, я, к стыду своему – «ни города-ни огорода» – ничего не ведаю, как младенец.

– Но ты знаешь, что будешь искать?

– Я посижу в архивах, в библиотеках, вообще пошуршу, покопаю…

– Что такое «пошурушую?

– Извини, забылся. Это жаргон. Ты слишком всё хорошо понимаешь. Я не стараюсь говорить для тебя попроще, а болтаю, как болтал бы с друзьями. Я поработаю с документами, какие найду, и надеюсь что-нибудь обнаружить. Но у меня уже сейчас есть конкретное задание. Понимаешь, мой работодатель, заказчик… Это понятно?

– О да, я знаю, «заказчик» говорят не только, если надо кого-то… М-м-м…

– Укокошить? – дополнил Небылицын, и девушка захлопала в ладоши.

– Укокошить! Как я доволена, нет, довольна, что могу улучшивать мой русский с тобой. Ты же прямо из Москвы! Это значит – застрелить? Укокошить! Прима!

– «Улучшить», – машинально заметил Небылицын. – Ты, кстати, хочешь, чтобы я тебя поправлял? Тебя не раздражает?

– Нет-нет, поправляй. Но я тебя отвлекла.

– Так вот, мой заказчик очень богатый человек. Я о нём мало знаю, почти ничего. Но он повсюду, видимо, гонцов разослал. А ещё слух пошёл, что именно он ищет. Словом, сейчас речь идёт о дорожном наборе. Это в первую очередь, столовый прибор и другие всякие безделушки, позолоченное серебро с инкрустациями. Известен автор и время изготовления. Столовый прибор… Кстати, мне пришло в голову, что такого немецкого слова я не припомню.

– Ты, наверно, хочешь сказать – «das Besteck»?

Стас с облегчением закивал, и она продолжила.

– Столовый прибор – вилка, ножик, ложка, кофейная ложечка, ну что ещё? Хотя, тебе, наверно, важно, чтобы всё было «komplett», а такие вещи легко сломать, потерять.

– Ты даже не представляешь, как ты права. Не то слово, важно! Во-первых, заказчик почувствовал вкус к коллекционерству. Он, конечно, хочет «komplett»! Во-вторых, цена совсем другая, если чего-то недостаёт. В-третьих, он с трепетом к этим вещам относиться, потому что… Ох, подожди, я тебе сейчас загадаю загадку. Как ты думаешь, сколько там всего предметов, в этом наборе? Вот ты говоришь, вилка, ножик… Ну-ка, скажи?

Анна-Мари зашевелила губами и начала загибать пальчики как первоклассница.

– Я насчитала восемь. Если для мяса и рыбы отдельно, и для фруктов отдельно, и ещё кофе, десерт! – затараторила она и затеребила рукав Стаса. – Ну, угадала? А, угадала?

Небылицын поймал её ладошку, задержал в своей руке и внушительно промолвил:

– Пятьдесят два предмета, не считая футляра!

– Станислав, ты порочишь мою голову и это не может быть! Один человек… Для одного человека столовый прибор? Ты играешь меня!

Анна-Мари начала горячиться, её русский от волнения сделался много хуже, зато она совершенно забыла о ладошке, так и оставшейся в распоряжении молодого искусствоведа.

– Кто сказал, что это столовый прибор? – спросил он, явно с трудом возвращаясь к объекту беседы.

– Ты сказал, ты, Schelm!18 Кто же ещё? Стас поднёс её руку к губам, не в силах больше сопротивляться искушению, и попросил.

– Подожди, пожалуйста, я правда плохо соображаю. Давай по порядку. Это большой набор: прибор, комплект для путешествий, «GroBes Reiseservice». Там знаешь, всякие чудесные старинные вещички подсвечники, ножницы для чистки свечей, письменный прибор. А кроме того, конечно, чашки, тарелки и всё такое. Ты только послушай: «овальные коробочки для бисквитов»! Прелесть!

– Мне больше нравиться «письменный прибор». У моего… Сейчас… Прадедушки тоже был письменный набор.

– Нет, ты сначала правильно сказала, «прибор!» И я тебе расскажу, какой. Там есть чернильница, ручка-вставочка, песочница и колокольчик!

– Песочница… – Анна-Мари озадаченно посмотрела на Стаса. – В ней играют дети в песочек?

– Это ты просто слишком молодая. Написанное посыпали песком, чтобы чернила подсушить и не смазать. А ещё прадедушку вспомнила! Для тебя и авторучка – седая древность. Её раньше – «вечное перо» называли.

– Вау, посмотри, пожалуйста, в окно, – прервала его на полуслове Анна-Мари. – Снег всё идёт и идёт!

Она забрала, наконец, назад у Небылицына свою полузабытую собственность, словно ничего не заметив.

– Я хотела рассказать тебе про мой город. Прямо из окна тут видно… Rathaus. Я забыла русское слово.

– «Ратуша» – очень похоже. Кто её построил? Изумительное здание. Ренессанс, конечно.

– Его построил Элиас Холл, я даже знаю, когда. Это длилось почти десять лет с 1615 до 1624 года. А слева сторожевая башня. Она страшно высокая, особенно для своего 1616 года, больше семидесяти метров.

– Давай поднимемся вместе? Посмотрим на город сверху, – предложил Стас.

– Ты уверен, что ты этого хочешь? Это двести пятьдесят восемь ступеней вверх!

– Думаешь, и мы столько же будем ползти? Больше десяти? – засмеялся он.

– Ратушу больше десяти лет, а сторожевую башню вообще начали в тринадцатом веке! Холл её только переделали.

Девушка посмотрела на Стаса, улыбнулась каким-то своим мыслям и неожиданно предложила.

– А знаешь что? Можешь называть меня Машей. У меня есть русская подружка в Мюнхене. Я вас обязательно познакомлю. Так она зовёт меня Машкой.

– Тебя – Машкой? – ахнул молодой человек. Лучше не знакомь! Я её выдеру. Ладно, ты мне ещё про фонтан расскажи. Правда от него только верхушка торчит.

– Его закрыли просто, потому что зима. Это фонтан Императора Августа, того самого, по приказу которого в 15 году н. э. основали Аугсбург. Тебе, кстати, история моего города интересна, или только архитектура?

– История? Изобразительное искусство вообще, зодчество тоже, живопись, прикладное искусство в особенности! А история… Да нет, не очень, – честно признался Стас.

Анна-Мари непритворно опечалилась и пробурчала несколько слов по-немецки.

– Что-что? – переспросил он, – я не понял. Мой словарный запас не может, он не может…

– Кто не может? Чего не может? Поругать тебя, но по-русски!

– Вот уж не надо, пожалуйста! Тут я тебе не помощник, – противно захихикал критикуемый субъект. – Если очень хочется, лучше…

– Да, а что я такого сделал? – спохватился Стас и вопросительно уставился на свою собеседницу.

– Он ещё спрашивает! Когда дядя Оскар сказал, что ты приедешь, я приготовилась рассказать тебе обо всём. Я пошла в библиотеку, здесь и в Мюнхене тоже. Нам же больше двух тысяч лет, и мы… Они уже вышли из кафе и медленно брели по брусчатке по направлению к «старому городу», углубившись в узенький переулок. При последних словах девушки Стас остановился, взял её за плечи и проникновенно прошептал.

– Was Sie nicht sagen! Aber Sie sehen so wahnsinnig frisch aus… Zweitausend Jahre alt, meine Giite!

Любопытный наблюдатель, захотевший услышать ответ на этот возмутительный выпад, мог бы увидеть сначала только крепкий кулачок, колотивший Стаса по мускулистой спине. Он действовал энергично, однако не особенно долго. Потом раздалось слегка придушенное:

– Mein liebster Schatz, kiiss mich noch ein Mal! – И всё стихло.

Глава 27

Они вышли из подъезда и скоро свернули с Садового кольца в переулок, уходивший перпендикулярно к грохочущей Смоленской вглубь квартала. «Надо было сначала дойти до Кружка, потом повернуть и, упёршись в Арбат, двинуть налево. И вот он, Зоомагазин»

– Пожалуйте бриться!

– Почему бриться, Кирилл Игнатьевич? – старавшийся попасть в ногу с Кириллом Петька с любопытством воззрился на Бисера.

– Эх, плохой я стал совсем. Не гожусь в разведку. Что, опять вслух делился? – Кирилл, хмыкнув, с досадой глянул по сторонам.

– Да Вы только «бриться» сказали. Или нет, ещё вроде – «пожалуй».

– Это присказка, Петя, была – «пожалуйте бриться». А мы с тобой пришли. Он жил в Зоомагазине, наш Димка Мамаев. Э брат, какой там, к шутам, магазин! Дом-то, дом-то на что похож стал…

Димкин дом на Арбате знал каждый. Но что за жалкое впечатление производил он сейчас! Облупленная штукатурка на фронтоне соперничала в неухоженности с покорёженными завитушками некогда изящных балконных решёток. Дверь в подъезд слегка покосилась, краска на ней облезла. Зоомагазина, правда, не было и в помине. Кирилл вспомнил, как они забегали туда взглянуть на рыбок. Весь убогий, в сущности, «джентельменский набор» прежнего его достояния один-два хомячка, волнистые попугайчики, морская свинка да черепаха. Все же радовал душу среди унылого советского однообразия прочих прилавков.

Петька, проглотивший следующий ядовитый вопрос:

– Прямо в самом магазине, Кирилл Игнатьевич? – надавил плечом на ветхую дверь.

Лифт на этот раз не работал, и Бисер с некоторым удовлетворением решил, что картина без разнобоя.

– Ну Димку я узнаю. Пусть даже он тоже как я стал белый, а ещё потучнел, – заметил он.

На последних фотографиях школьной встречи яркие горячие чёрные глаза Мамаева светились, как и всегда, но густая шевелюра поседела и заметный животик оттягивал брючный ремень. И это было лет пять назад.

Старый дом с высокими потолками входные двери квартир имел тоже высокие, уходящие куда-то в неосвещённую темноту. Там гнездились, если уж и не совы, то, бесспорно, голуби с воробьями. Поднявшись по лестнице, они с недоумением увидели список жильцов у звонка с фарфоровой кнопкой.

– Батюшки светы, неужели это всё ещё коммуналка? Ну и где же тут наш Мамаев?

Кирилл озадаченно начал читать:

– Терентий Точёный – один звонок, Мухаметдиновы – два звонка, Булочкина Клавдия – три звонка. Так, что делать будем, друг Пётр?

– Смотрите, какая эта Клавдия вкусная.

– Какая Клавдия?

– А вот снизу, Хлебушкина.То есть я хотел сказать, Булочкина.

– Добро, вот ей и позвоним! – Бисер нажал кнопку звонка три раза.

Несколько минут протекло в ожидании. Потом послышались неспешные шаги и громкий густой голос насторожённо спросил:

– Вам кого?

– Извините, пожалуйста, – начал Кирилл, – здесь жил мой школьный товарищ Дима, Дмитрий Владимирович Мамаев. Вы что-нибудь о нём знаете? Может быть, его фамилии нет на двери, но сам он…?

– Подождите-ка, я сейчас отопру, – прозвучал ответ. Затем раздался скрип отодвигаемого засова и дребезжание цепочки. После этого дверь неожиданно бесшумно распахнулась и перед ними предстала сама обладательница голоса. Это была полная пожилая женщина с толстой чёрной с проседью косой вокруг головы, лунообразным лицом и весёлыми, живыми карими глазами.

– Заходите ребятки, – радушно пригласила она и Кирилл сразу понял – с высоты её возраста что он, что Петька – всё шантрапа, зелёная молодёжь. Вот и ладно. Почему нет?

Они прошествовали по огромному чистому коридору вдоль закрытых дверей, завернули за угол, и он вспомнил:

«Ну да! Сейчас будут димкины комнаты. Их было несколько. Две, три? Она туда и идёт. Так, это кто же? И как к ней обратиться? Не гражданка же Булочкина… Или госпожа? Госпожа, может, лучше, только я не привык.

Словно прочитав его мысли, хозяйка представилась:

– Меня зовут Глафира Савельевна. А вы можете тётей Глашей звать, я не обижусь. Я буду Димочкина тётя, мамы его Тони сестра.

– Очень приятно, Кирилл Бисер. А это Петя…, – Синица, хотел он добавить, и… Промолчал.

– Садитесь, пожалуйста. Я вам сейчас чайку поставлю. Вы какое варенье любите? – захлопотала старая женщина. Она распахнула створку буфета. А там! Десятки баночек с наклейками, надписанными крупным круглым почерком, открылись взорам непрошенных гостей. Белая и красная малина, черника, райские яблочки, абрикосы, фаршированные очищенными косточками, вишня «владимирка», крыжовник с орехами…

Довольная произведённым впечатлением, Глафира Савельевна дала им спокойно полюбоваться на всё это изобилие.

– А что такое «витамин»? – отважился, наконец, открыть рот Пётр, глаза которого, совершенно разбежавшись сначала, остановились на большом обливном бочонке с красной наклейкой.

– Эх ты, темнота современная! – ответил вместо старушки Кирилл. Берётся чёрная смородина, сахарный песок…

– Два к одному, – засияла Глафира Савельевна.

– Вот-вот. И пропускается через мясорубку. А потом всю зиму можно пить чай, по утрам с манной кашей лопать. Но главное! Главное – это, само-собой, пироги, да Глафира Савельевна?

Они болтали втроём о всякой всячине, будто знали друг друга с детства. Душистый янтарный чай и розетки с вареньем появились на большом круглом столе, покрытом клеёнкой в цветочек. Но при последних словах Кирилла старушка развела руками.

– Да кто же знал, что вы в гости пожалуете? Вот когда этот ваш Андрюша ко мне заходил, то и пироги были. С яблоками, не с витамином, но были.

– Какой Андрюша? Когда? – насторожился Кирилл и, вернувшись с небес на землю, сообразил, что не спросил и не услышал пока о Димке ни слова.

Старая женщина помолчала, расправила салфетку, потом налила себе в чашку ещё заварки и помешала ложечкой сахар.

– Так же вот, раз и в дамки, – сказала она, наконец. Было видно, что она должна сейчас приступить к рассказу, и это ей не легко.

– Кирочка, вот вы ждёте, а когда я скажу про Диму? Он что, совсем переехал? Или придёт попозже?

У Кирилла сжалось сердце. Он осмотрелся. «Что говорит тут о присутствии мужчины? Да нет, вот ведь книжные полки. Доброжелательная и неглупая Глафира Савельевна, полная достоинства и радушия. Но ясно же, это не её. Все эти «розовые стланцы», «монокристаллы – корунды», «медные залежи Гиндукуша», а рядом поэзия серебряного века и альбомы, альбомы, альбомы от Перуджино до Брака и Клее. И ещё стол. Это он помнил.»

«Глупо, но совершенно точно я уверен в одном. Большое керамическое блюдо с чудесной разноцветной галькой и ракушками, словно самоцветы, посверкивающими при освещении. Я подумал тогда, что за необыкновенные камни? Оказалось, весь фокус в том, что, они в воде» – вспомнил Бисер.

– Глафира Савельевна, эта плоская ваза там внизу с морской галькой, залитой водой. Это Димкина, с детства помню. И к тому же ещё все книги!

– Ну не все, но многие, верно, – тяжело вздохнула старушка и, видимо, решилась. – Нету уже никого, сыночек. Нету Тони, Диминой мамы, нет Артемия… Это отчим?

– Тёма был отец настоящий. Про него так сказать негоже.

Она опять вздохнула и вдруг тихо заплакала. Крупные слёзы стекали по её полным щекам и капали на красивую вязанную шаль. А Кирилл ждал, уже не надеясь. Он знал, что услышит дальше, только не ведал, как. И тётя Глаша рассказала, как умерли один за другим сестра и её муж. Большое горе, невозвратимая потеря, но хоть люди-то пожилые, что пожили на этом свете. Как Дима, женившийся в то время второй раз и переехавший к жене, поселил её у себя.

– Димочка, он такой заботливый мальчик. Часто забегал и помочь старался. Видишь, Кирочка… Ничего, что я на «ты»?

– Да что Вы, тётя Глаша, а как иначе?

– Думала я, будет кому меня, старуху похоронить. У меня своих детей нету. Народился младенчик в войну, а времена были-и-и… Господи! Голодуха, молоко у меня пропало. Что тебе сказать? Умер мой маленький, а через неделю похоронка пришла. Мужа моего на фронте убили. Я тогда, грешница, плакала, голосила. А соседка моя Тоська орала: «Не реви дурища, не гневи боженьку! Твой малой отмучился быстро. Это мы бабы, семижильные клячи, а мужики? У мужиков, от кишка тонка, Глашка!»