А почему? Что-нибудь случилось? – Соломон и не подумал оторвать взгляд от книги.
–
Нет. Просто мне надо побыть в тишине и одиночестве.
–
А чего спрашиваешь? – Соломон перевернул страницу. – Надо? Езжай!
–
Можешь дать мне машину? Или ехать в автобусе?
–
Спроси у Имы, – он снова перевернул страницу книги. – Я хожу на работу пешком. Машина сейчас может быть нужна только ей.
–
Спасибо! – Лев встал, перевернул отцу страницу, приложился щекой к его лысой макушке и пошёл в комнату Натали Арье.
–
Бери машину, – ответила на просьбу своего любимца Има. – Ты едешь с Тамарой?
–
Нет. Один.
–
Поговорим? – она так хотела пообщаться, узнать
причину его добровольного отшельничества, облегчить вероятное чувство разочарования в предмете страсти.
–
Молча, – ответил Лев.
–
С Богом! – напутствовала старая материалистка.
Има научила его молча переносить обиды. И сейчас она
не посмела нарушить эти устои. А сердце сжалось и забилось в конвульсиях. Больно! Но такова плата за самостоятельность
–
право на свободу.
Когда сын вышел от Натали, Нана позвала его из кухни:
–
Всё! Леванчик! Хинкали на столе, ждут тебя.
Нет на свете такого мужчины, который способен отказаться от хинкали в исполнении Наны.
–
Давай! – Леван присел за стол на кухне. – Пожалуйста, мама, побыстрей. Я очень спешу.
–
Всё! Всё готово. Садись.
Большая тарелка с хинкали испаряла такие запахи, что у Льва рот наполнился слюной. Однако не вкусил он и парочку из двадцати дымящихся, полных сока и прекрасного фарша пельмешек, как пожалел, что попался на приманку: за это время мать успела задать несколько вопросов, на которые сын не собирался отвечать, а теперь вплотную подобралась к его «душевным проблемам».
–
Мама! Дорогая! Дай мне доесть, пожалуйста, – приостановил Лев процесс поглощения хинкали.
–
Всё, всё, – засуетилась мать. Она отошла от стола, повернулась к плите и стала причитать: – Никто со мной не делится. Я всегда всё узнаю последней. А когда что-нибудь случается, меня спрашивают: «Где ты была?» Как: где я была? Тут. Но со мной никто даже разговаривать не желает. Был маленький: «Мама!.. Мама!.. Мама!» А теперь? Вот каким стал! Теперь ему мама не нужна. – Она помолчала, а плечи вдруг стали вздрагивать. – Ты прости меня, сын. Я понимаю – ты взрослый. Но не выбрасывай меня из своей жизни. Может, я тебе и не нужна… уже. Но ты как был мне нужен ещё до того, как увидел свет, так и сейчас – без тебя мне жизни нет. – Комок, образовавшийся в горле, давил её так, что слёзы и истерика готовы были вступить в бой с чёрствым и неблагодарным сыном.
–
Мама! Я сейчас еду в деревню, – уловив состояние и представив себе продолжение, Лев решил успокоить мать.
–
Мне нужно многое обдумать. Вот вернусь, мы с тобой ся
дем и обо всём, что нас интересует, будем говорить. А сейчас у меня куча нерешённых дел и говорить о них – преждевременно. Я тебе клянусь, что обговорю с тобой все проблемы на год вперёд. – Он вытер губы, положил салфетку, подошёл к матери, обнял её и стал мурлыкать старую колыбельную песню. Полные благодарных слёз глаза глядели снизу вверх, и материнская обида вдруг обернулась материнским счастьем.
–
Я еду в деревню, – ответил Лев на вопрос Тамар.
–
Надолго? – спокойно спросила она.
–
Не знаю.