Песни разбитых сердец

Заточение

Свет был тусклым, теплым и постоянным, как дыхание спящего, но эта теплота не несла в себе успокоения, а скорее напоминала затхлый жар, исходящий от давно тлеющих углей. Она не помнила, когда в последний раз видела солнце, когда тепло его лучей ласкало ее кожу, когда яркий свет окрашивал мир в сочные краски. Здесь же, в этой комнате, свет был однообразным, монотонным, словно в камере пыток, где дни и ночи смешались в одну бесцветную массу. Было ощущение, что прошло целая вечность, что она пробыла здесь годы, увязнув во времени, словно муха в липкой паутине. И в то же время, словно вчера она шла по улице, полная надежд и планов, а теперь… Теперь она была пленницей в этом сером, убогом помещении. Комната была маленькой, пожалуй, слишком маленькой для любой человеческой души, с голыми, серыми стенами, выкрашенными в отвратительный оттенок, который, казалось, впитывал в себя весь свет, оставляя лишь удушливую темноту. Этот оттенок серого казался ей отголоском пыли, оставленной прошлыми обитателями этого жуткого места, и, в то же время, он был отпечатком ее собственного отчаяния. В углу, словно насмехаясь над ее положением, стоял тонкий матрас, явно давно не знавший стирки, и накрытый старым, затертым одеялом, пахнущим затхлостью, пылью и еще чем-то, от чего мутило. Этот запах, казалось, въелся в ее кожу, стал частью ее существования здесь. Она помнила, как ее сюда притащили, грубо и бесцеремонно. В памяти промелькивали обрывочные кадры, как на старой кинопленке: острая, пронизывающая боль в голове, как будто ее ударили чем-то тяжелым, чьи-то сильные, цепкие руки, сжимающие ее тело, темнота, от которой кружилась голова, и вот она здесь, в этом сером, безжалостном плену. Как именно это произошло, она не могла вспомнить во всех подробностях. Точнее, ее память отталкивала эти воспоминания, словно они были грязью, запачкавшей ее сознание, болезненным осколком, от которого она хотела отмахнуться.

Первые дни… Она даже не могла назвать это днями, скорее, они были похожи на бесконечную, тягучую муку, на сон без сновидений, наполненный лишь болью и безысходностью. Она забивалась в самый дальний угол комнаты, прижимая колени к груди, обхватывая их руками, словно пытаясь защитить себя от мира, от всего этого ужаса. Ее тело дрожало всем телом, словно от сильного холода, хотя температура в комнате была, скорее, душной и угнетающей. Сердце бешено колотилось, словно маленькая птичка, пойманная в капкан, рвущаяся на свободу, но понимающая, что все ее попытки тщетны. Каждая царапина на ее коже, каждый синяк на руках, оставшиеся после грубого захвата, напоминали о насилии, о потере ее прежней жизни, о том, что все, что она знала и любила, осталось где-то за пределами этих стен, за пределами этой двери, которая стала символом ее заточения. Она оглядывала комнату снова и снова, как будто в этом сером, унылом пространстве можно было найти какой-то выход, хоть какую-то щель, через которую можно было проскользнуть в спасительную свободу. Но ничего не было. Только дверь, массивная, металлическая, похожая на дверь в склеп, и, кажется, запертая на несколько замков. Эта дверь словно говорила ей о том, что нет никакой надежды.