Пять жизней и одна смерть

– Прекрасно. Я пью наивкуснейший чай с прекрасной девушкой. А у тебя?

– Тоже сойдет.

Он молчит и смотрит на меня внимательно, словно изучает.

– Просто не люблю, когда… когда лезут в мою жизнь, – произношу я резче, чем собиралась.

– Я не хотел. Не знал, что там что-то важное. Пытался скоротать время. Ну и я же адвокат, наглость – издержка профессии.

– Наверное. Может, это и мое упущение, просто я не ждала гостей.

– А я вот напросился. Предлагаю начать все сначала. Я Альберт, двадцать семь лет, работаю адвокатом, одинок, хотел бы завести собаку, потому что люблю собак, но знаю, что у меня не хватит на нее времени.

Напряжение понемногу рассасывается, я откидываюсь на спинку дивана и делаю глоток ароматного жасминового напитка.

– Прямо как в клубе анонимных одиночек. Ну а меня зовут Л… – Я немного запинаюсь и давлюсь чаем.

– Эй, ты чего, аккуратнее. Дать воды? Постучать по спине? – тараторит он в унисон моим кряхтениям.

– Нет, нет, все хорошо, – успокаиваю его я, откашливаясь. – Давай я начну сначала.

«Чуть расслабишься – и все, попала. Вот поэтому не стоит заводить знакомства, друзей и возлюбленных».

– Попробую еще разок. Итак, меня зовут Анна, мне двадцать, работаю официанткой, ну и признание века, но я должна это сказать, а ты должен это знать, раз решил со мной связаться: я странная.

Альберт усмехается, но я вижу, что моя оговорка не прошла мимо его ушей.

– И в чем же ты странная, Анна?

– Во многом, – отвечаю я, ни капельки не смутившись. – И вообще, сейчас моя очередь задавать вопросы. Скажите, Альберт, – я демонстративно принимаю вид думающего философа, стучу пальцем по лбу, будто осмысливаю тайны Вселенной, и продолжаю: – Кем вы хотели стать, когда были ребенком?

– Да уж, Анна, такого вопроса я не ожидал. Дай-ка подумать. Так-так-так… Надо вспомнить. Я хотел быть… барабанная дробь… ветеринаром! – громко произносит он, словно объявляя победителя лотереи. – Да, именно ветеринаром, я знаю, что это банально, и вижу твою хитрую улыбочку. Конечно, тебе смешно, но я правда представлял, как буду спасать животных, лечить кошек и собак, ну и так далее. – И тут в его взгляде проскальзывает грусть, но он молниеносно смахивает ее ресницами, натягивает широкую улыбку и делает глоток чая.

– Но зато ты спасаешь людей, а это тоже неплохо, – выдаю я, словно в утешение. Хотя, зачем его утешаю, я и сама не знаю.

– Не всегда тех, кто заслуживает, но да, фактически так и есть, – произносит он, немного оправдываясь. – А ты? Кем ты хотела стать?

– Я?

В такие моменты я вспоминала себя: Лину – девочку, мечтавшую о многом.

– Я мечтала быть художником.

– Оу, ты рисуешь? Где ты тогда прячешь все свои картины, краски и все такое? Почему я их еще не заметил?

– Я уже не рисую… – с горечью в голосе отвечаю я.

Глава 4

В такие моменты я вспоминала себя: Лину – девочку, мечтавшую о многом.

Три года назад

Молодость – самое волшебное, незабываемое, ошеломительное время.

Это был конец лета, тогда я еще просыпалась в своем теле. Каждое утро, открывая глаза, знала, где я, кто я, знала свое тело, самое любимое и родное, пусть и неидеальное. Сложно описывать саму себя: обычная, невысокая, среднего телосложения, с серыми глазами и светло-русыми волосами. Такие же светлые брови и ресницы, бледно-розовые губы – как по мне, так тонковаты для моего курносого носа. И да, у меня была особенность, как называли ее родители. Хотя называть хромоту из-за разной длины ног «особенностью» – ну так себе.

Тем летом мне было семнадцать, и я с отличием окончила школу, после чего не без помощи родителей поступила на самый престижный архитектурный факультет в университете нашего города Мэя. Что бы я действительно хотела рассказать о той себе – больше всего в жизни я любила рисовать. Просто обожала водить цветом по белому листу. А еще я была влюблена в карандаши и кисти, в льняные и хлопковые холсты, в свой мольберт и альбом для графических зарисовок. У меня не было друзей. После аварии я стала стесняться и избегать сверстников. Рисунки заменяли мне реальную жизнь, в них существовал совершенно другой, идеальный, мир, где я могла быть уверенной в себе.

В любое свободное время я брала в руки карандаш, который протягивал линии по безукоризненному полотну. Я была словно первооткрыватель, строитель железной дороги на необжитых территориях. И вот на чистом, пустом месте зарождается жизнь, деятельность, персонажи и события. Я любила чувствовать, что мои руки могут создавать. Создавать – это прекрасно, божественно, волшебно. Никто, кроме тебя, этого не сделает. Внутри все оживало. Это индивидуальность, потенциал, твоя, и только твоя, реальность.

Был первый день в университете, и я безумно переживала. Папа подвез меня к главному входу, пожелал прекрасного дня, заставил чмокнуть его в щетинистую щеку и умчался по делам. А я, в длинном легком лимонном платье, в обнимку с альбомом, осталась стоять перед величественным строением, вход в которое был теперь для меня открыт. Светило солнце, одевая кожу позолотой. В воздухе витал сладковатый запах поспевающих яблок из сада, раскинувшегося рядом с основным корпусом университета. В душе царило лето.

Я зашла в прохладу вековых каменных стен, по рукам побежали мурашки – то ли от холодка в тени, то ли от небольшого страха перед новым этапом жизни, полным неизвестности. Неуверенными, осторожными шагами в новых специальных ортопедических туфлях, одна из которых была с платформой в восемь сантиметров, я прошла прямо по длинному коридору к стене объявлений. Там висели распечатанные списки фамилий по факультетам с номерами аудиторий, где будет проходить «вводный инструктаж» в студенческую жизнь. Нашла свою и поспешила туда.

Время неумолимо бежало вперед, я же пыталась поспеть за ним, теряясь в незнакомых коридорах, этажах и кабинетах. Когда я наконец отыскала нужную аудиторию, она оказалась почти целиком заполнена молодыми, полными энтузиазма созданиями. Девушки казались мне яркими вспышками цвета, а парни, наоборот, имели сдержанный и спокойный вид. Я незаметно просочилась к свободному месту в самом последнем ряду и присела за длинную парту на деревянную скамью. Я представлялась самой себе одинокой шлюпкой в бушующем море жизни, в море, которое шумит и колышет меня на волнах. Внезапно наступил полный штиль – я увидела, что по залу уверенно идет высокий статный мужчина с темными, модно подстриженными волосами. Он гордо шествовал к кафедре в своем безукоризненном темно-синем костюме, а в его до блеска начищенных черных ботинках отражались лучи солнца. За ним следовали две женщины. Одна – невысокая худая блондинка в строгой юбке серого цвета и в белой блузке. Вторая же была полной противоположностью первой, со своими пышными формами и цветным, абсолютно не подходящим к обстановке платьем-разлетайкой. Поднявшись на невысокий помост, мужчина поправил очки в золотой оправе и внимательно оглядел аудиторию.

– Добро пожаловать, – прозвучал его величественный голос. – Меня зовут Давид Инмаск, я ваш декан. Справа от меня, – он показал на строгую маленькую женщину, – мой заместитель и по совместительству ваш педагог по основам архитектуры. Слева от меня – наш идейный вдохновитель и преподаватель композиции, она будет подбадривать вас и поможет вам развить потенциал.

По залу разлетелись аплодисменты, но декан успокоил толпу одним жестом руки.

– Спасибо, но мы не театральная труппа.

«Строгий», – подумала я. Инмаск же продолжил свою речь:

– В первом ряду сидят старосты, они раздадут вам ваше расписание и расскажут основы, правила и все, что следует знать, если вы хотите у нас учиться. На этом заканчиваю и спасибо за внимание. – Декан доброжелательно улыбнулся впервые за все время своей речи.

Он спустился с постамента в сопровождении женщин, а студенты начали скапливаться у столов первого ряда. Я же осталась сидеть, впитывая в себя ощущение чего-то значимого и величественного, к чему я теперь имею непосредственное отношение.

После собрания, одной из последних взяв расписание занятий и правила университетской жизни, я побрела осматривать корпус. Занятий не было и, пройдя длинные коридоры, я спустилась на первый этаж, где и обнаружила настоящее сокровище – дворик с тяжелым многолетним дубом.

«Архитектор – однозначно гений», – сказала я себе. И убеждалась в этом каждый день, проводя время в главном здании. Он создал суровую, непробиваемую оболочку, но оставил живым сердце каменного создания. Я чувствовала, как университет дышит, как он устремляется к свету и засыпает по ночам. Мне нравились толстые глухие стены, меня привлекали их рельеф и структура. Каждое здание должно иметь свою душу, красоту, и это может передать лишь камень или дерево – два по-настоящему уникальных и живых материала. Ведь они созданы самой природой. Нарисованы ею.

В тот день я отдохнула под тенью большого дуба, изучила расписание и поехала домой. Так начался мой путь архитектора, и я полностью погрузилась в учебу. Я проводила все время в стенах факультета, впитывая новые знания, восхищаясь талантами педагогов и бросаясь в течение – в водоворот творчества, молодости и энтузиазма. Так пролетели два самых насыщенных и удивительных года моей прошлой жизни. По крайней мере, именно так мой мозг их воспроизводит в памяти.

Сегодня

Я давно не думала о своем странном одиночестве, на которое сама же себя обрекла, не размышляла о себе как о личности, как о девушке, которая мечтала рисовать.

Облако дружеского общения как-то внезапно рассеялось. Альберт с грустью смотрит на меня, так и не решаясь продолжить разговор. А у меня зарождается очередное желание остаться одной, в привычной тишине, нарушаемой только собственным дыханием. Он все понимает и решает сменить тему.

– А ты знала профессора Олда? – спрашивает невзначай.

– Я?

– Ну да. У тебя лежали его статьи на столе. Мне очень жаль.

– Что? Я его не знала. Нет. Мы не были знакомы, – лепечу я, пытаясь скрыть правду.