Оценить:
 Рейтинг: 0

Мультисенсорный музей: междисциплинарный взгляд на осязание, звук, запах, память и пространство

Год написания книги
2022
Теги
<< 1 2 3
На страницу:
3 из 3
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Как использовать мультисенсорное восприятие в искусстве

Боди-арт[99 - Боди-арт включает в себя шрамирование, пирсинг и другие виды телесных изменений (прим. науч. ред.).] представляет собой наглядный пример того, как визуальный опыт формирует телесные ощущения. Давайте рассмотрим знаменитый перформанс Джины Пане под названием «Сентиментальное действие» (1973). Во время перформанса художница до крови втыкала себе в руку шипы роз. В конце Пане бритвой вырезала у себя на ладони розовый бутон. Бросалось в глаза, что зрители перформанса испытывают боль и страх, – настолько, что теперь схожие изображения широко используются в нейронауке при изучения эмпатических реакций. Например, Алессио Авенанти с коллегами[100 - Avenanti A., Bueti D., Galati G., Aglioti S.M. (2005) Transcranial magnetic stimulation highlights the sensorimotor side of empathy for pain // Nature Neuroscience, № 8: 955–960.] измеряли возбудимость нервной системы, демонстрируя испытуемым видео, где в руку незнакомого человека глубоко втыкали иглу. Это зрелище провоцировало уменьшение сенсорно-моторной возбудимости; схожая реакция появляется, когда люди непосредственно испытывают боль[101 - Urban P.P., Solinski M., Best C., Rolke R., Hopf H.C., Dieterich M. (2004) Different short-term modulation of cortical motor output to distal and proximal upper-limb muscles during painful sensory nerve stimulation // Muscle Nerve, № 29: 663–669.]. Такой реакции не наблюдалось, когда испытуемым демонстрировали видео, в которых игла протыкала помидор или мягкая ватная палочка касалась руки человека. С помощью нейровизуализации (функциональной магнитно-резонансной томографии, или фМРТ), нейробиолог Таня Зингер и её коллеги[102 - Singer T., Seymour B., O’Doherty J., Kaube H., Dolan R.J., Frith C.D. (2004) Empathy for pain involves the affective but not sensory components of pain // Science, № 303: 1157–1162.] измерили мозговую активность женщин, которые наблюдали, как их партнерам-мужчинам причиняют боль. Исследования показали, что при непосредственных болевых ощущениях и при эмпатическом переживании боли приходят в активность одни и те же области мозга: передняя островковая доля, передняя поясная кора, ствол мозга и мозжечок. Эти зоны используются во время аффективной обработки боли. Таким образом, наблюдения за человеком, которому причиняют боль, могут вызвать у нас эмпатическое сенсорное и аффективное переживание боли. Судя по всему, при этом активируются те же участки мозга, что и при реальных болевых ощущениях[103 - Singer T., Lamm C. (2009) The social neuroscience of empathy // Annals of the New York Academy of Science, № 1156: 81–96.].

От перформанса Пане остались только фотографии, возможность потрогать их ничего не даст незрячим посетителям. Тем не менее они наверняка испытают сильные ощущения, если им устно опишут суть перформанса, в то же время прикасаясь к их рукам. Дополнят картину характерные для перформанса Пане звуки и, возможно, запах крови. Последние исследования в области нейровизуализации показывают, что подобная стратегия может оказаться весьма эффективной. Невролог Энтони Ланг со своими коллегами[104 - Lang S., Yu T., Markl A., M?ller F., Kotchoubey B. (2011) Hearing others’ pain: Neural activity related to empathy // Cognitive Affective Behavioral Neuroscience, № 11: 386–395.] проверили, могут ли восклицания, связанные с ощущением боли, вызывать у наблюдателей эмпатическое переживание боли. Испытуемым давали также послушать звуки, которые обычно оценивают как положительные (например, смех) или отрицательные (например, храп), но не связанные с физическими мучениями. Выяснилось, что только восклицания, связанные с болью, вызывают активацию областей мозга, обычно задействованных при переживании аффективной боли: вторичная соматосенсорная кора, передняя поясная кора, мозжечок и др. Получается, что зрительное и слуховое восприятие чужой боли активирует одни и те же участки мозга. Таким образом, подобное переживание оказывается мультисенсорным.

Разумеется, переживание боли в боди-арте – только один из множества примеров того, как мультисенсорное восприятие искусства может вызывать телесные ощущения. На выставке Энтони Макколла Five Minutes of Pure Sculpture («Пять минут чистой скульптуры»), показанной в августе 2012 года в берлинском Музее современного искусства Гамбургер Банхоф, были представлены световые инсталляции в темном зале, наполненном водяной пылью. На пол с потолка проецировались простые белые фигуры, и лучи света в воздухе образовывали нечто наподобие твердых скульптур. Все посетители неизменно пытались потрогать границу тени и света, словно она была осязаемой. Люди проходили сквозь скульптуры, таким образом еще раз осознавая, что те не имеют материальной формы. Тем не менее, ощущение, будто их можно потрогать, было слишком сильным, и посетители все равно протягивали руку в попытке это сделать. Было бы интересно создать аналогичную сенсорную игру для незрячих и слабовидящих людей, используя вместо света, например, струи горячего воздуха, которые рука может ощутить, но не пощупать.

Исследования показывают, что подобный «предвосхищаемый» опыт ожидаемого прикосновения может быть закодирован в нашем мозге, возможно, даже на уровне отдельных нейронов. В 1970-х годах финские нейропсихологи обнаружили в мозге макак нейроны, которые реагируют мультисенсорным образом[105 - Hyv?rinen J., Poranen A. (1974) Function of the parietal associative area 7 as revealed from cellular discharges in alert monkeys // Brain, № 97: 673–692.]. Эти нейроны активировались с помощью тактильных стимулов определенных участков кожи, но также и с помощью визуальных стимулов тех же самых участков. Например, если нейрон в мозге макаки реагировал на прикосновение к ее тыльной стороне руки, то он реагировал и в случае, если ученый просто подносил стимулятор достаточно близко к той же области (примерно на расстояние в 30 см). Позже были проведены более тщательные исследования, подтвердившие изначальные результаты: бимодальные зрительно-тактильные нейроны были обнаружены во множестве участков мозга макак[106 - Graziano M.S., Yap G.S., Gross C.G. (1994) Coding of visual space by premotor neurons // Science, № 266: 1054–1057. Rizzolatti G., Scandolara C., Matelli M., Gentilucci M. (1981) Afferent properties of periarcuate neurons in macaque monkeys. II. Visual responses // Behavioral Brain Research, № 2: 147–163.]. Кроме того, поведенческие и нейровизуализационные эксперименты над людьми привели ученых к похожим выводам[107 - Makin T.R., Holmes N.P., Zohary E. (2007) Is that near my hand? Multisensory representation of peripersonal space in human intraparietal sulcus // Journal of Neuroscience, № 27: 731–740.]. Если говорить о незрячих людях, интереснее всего вот что: аналогичные «предвосхищаемые» тактильные ощущения связаны не только со зрением, но и со слухом. У обезьян[108 - Graziano M.S., Reiss L.A., Gross C.G. (1999) A neuronal representation of the location of nearby sounds // Nature, № 397: 428–430.] и людей[109 - L?davas E., Pavani F., Farnе A. (2001) Auditory peripersonal space in humans: A case of auditory-tactile extinction // Neurocase, № 7: 97–103.] звуки, раздающиеся поблизости от тела, вызывают активную обработку осязательных стимулов – мозг словно бы воспринимает эти звуки как тактильные ощущения. Проще говоря, наш мозг по-особому воспринимает пространство вокруг нашего тела: все, что мы видим рядом с телом или слышим поблизости, мы расцениваем как прикосновения к нашей коже. Это «прикосновение до прикосновения», вероятно, существует для того, чтобы мы могли предвидеть контакт с приближающимся предметом и вовремя увернуться или защититься. Кроме того, так мы можем точнее планировать взаимодействие с окружающим миром. Особое пространство вокруг нашего тела нейроученые называют периперсональным[110 - Rizzolatti G. et al. 1981.].

Значение периперсонального пространства для человеческого поведения и для искусства не ограничивается предвосхищением прикосновений. Сейчас перед исследователями человеческого поведения стоит такой вопрос: связано ли периперсональное пространство и ощущение, будто окружающая обстановка нас подавляет? Стелла Лоуренсо и ее коллеги из Эморийского университета в США выяснили, что у людей с более широким периперсональным пространством закрытые пространства вызывают более интенсивную клаустрофобию[111 - Lourenco S.F., Longo M.R., Pathman T. (2011) Near space and its relation to claustrophobic fear // Cognition, № 119: 448–453.]. Стремясь исследовать подобные реакции, Вурм создал одну из своих работ для проекта «Я – дом?»: инсталляцию «Узкий дом», показанную в 2010 году в Центре современного искусства в Малаге в Испании. Художник воссоздал в натуральную величину дом, где провел детство, однако изменил его ширину: по мере того, как зрители продвигаются вглубь, пространство становится все уже. У посетителя возникает ощущение, будто дом смыкается вокруг. Когда мебель вторгается в периперсональное пространство, становится некомфортно, а в ванной посетителя охватывает настоящая клаустрофобия: чтобы стены не стиснули его со всех сторон, приходится изгибаться и уворачиваться. Именно это неприятное предчувствие – что дом слишком сузится и стены нас сожмут – и раскрывает смысл и выразительный потенциал работы.

Стены и предметы вокруг нас – не просто внешние стимулы, которые вторгаются в наше периперсональное пространство. Также они представляют собой визуальные подсказки, помогающие нашему телу ориентироваться в пространстве. Скульптор Ричард Серра знаменит своими масштабными скульптурами из стали, такими, как серия The Matter of Time («Материя времени»), представленная в Музее Гуггенхайма в Бильбао. Композиция состоит из восьми больших скульптур от 3,6 до 4,2 метров в высоту, созданных в 1998–2005 годах. Серра располагает огромные изогнутые пластины из кортеновской стали более или менее (но не совсем) параллельно друг другу, часто наклоняя их так, чтобы они не стояли перпендикулярно к полу. Художник показывает зрителю архитектуру, которая не соответствует нашим перцептивным ожиданиям и нашим привычным представлениям о рукотворном пространстве. Когда человек ходит по этим каньонам или узким коридорам, его охватывает легкое недоумение и головокружение; возникает потребность подержаться за скульптуру, чтобы сохранить равновесие. Очевидно, что Серру интересуют «физические особенности пространства… которое меняет форму непредсказуемым образом по мере того, как посетители проходят мимо них. Эти скульптуры производят неожиданное впечатление за счет пространства и собственной сбалансированности и создают головокружительное ощущение, будто сталь и пространство находятся в движении»[112 - FMGB Guggenheim Bilbao Museoa (https://www.guggenheim-bilbao.eus/exposiciones/ richard-serra).]. Чтобы сделать произведения искусства доступными для любой аудитории, Серре, Вурму и другим скульпторам следовало бы указать, что их работы можно трогать, – судя по всему, те вполне выдержат осторожные прикосновения. Эстетические последствия таких прикосновений могут оказаться интересными и для самих авторов. Такие практики помогут правильной интерпретации искусства, поскольку смысл произведений передается именно через динамическое взаимодействие человеческого тела и скульптуры.

В завершение разговора о телесных ощущениях и мультисенсорном искусстве хочется обратить внимание на следующий факт: моторная система и чувственное восприятие тесно связаны. В последние два десятилетия обсуждение того, что зрение и другие чувства вызывают реакцию двигательной системы, а также того, как мы используем свою двигательную систему для ознакомления с окружающей средой, велось прежде всего в контексте зеркальных нейронов и зеркальных систем мозга[113 - Rizzolatti G., Craighero L. (2004) The mirror-neuron system // Annual Review of Neuroscience, № 27: 169–192.]. Однако теория о постоянном двунаправленном взаимодействии между восприятием и движениями тела сформировалась задолго до открытия зеркальных нейронов. Например, психолог Джеймс Джером Гибсон одним из первых заметил, что афферентный сигнал от рецепторов помогает двигательному исследованию среды и постоянно меняется под воздействием этого исследования[114 - Gibson J.J. (1966) The Senses Considered as Perceptual Systems. Boston, MA: Houghton Mifflin.]. А еще раньше французский психофизиолог Анри Пьерон высказал предположение: мы считаем, что имеем пять чувств только из-за того, что есть пять основных действий, с помощью которых мы активно познаем окружающий мир – смотрим, щупаем, слушаем, нюхаем и пробуем на вкус[115 - Pie?ron H. (1953) La Sensation. Paris: Presses Universitaries de France.]. Роль двигательной системы для восприятия искусства подчеркивали и другие исследователи[116 - См., например: Gallese V. (2011) Mirror neurons and art // Art and the Senses / Bacci F., Melcher D. (Eds.) Oxford: Oxford University Press: 455–463.]. Соглашаясь с ними, мы также утверждаем, что сенсорно-моторное восприятие искусства может существовать в отрыве от визуальных стимулов. Используя эту особенность человеческого организма, многие звуковые художники создают произведения потрясающей силы и красоты – как, например, инсталляция FOREST (for a thousand years…) («ЛЕС (на протяжении тысячи лет…)») Джанет Кардифф и Джорджа Бёрса Миллера 2012 года. В этой работе, выставленной в настоящем лесу, стирается грань между звуками, которые исходят от окружающей природы и которые льются из динамиков. Инсталляция издает «звуки военных действий: пронзительный скрип, громкие взрывы, тарахтение пулемета. Потом – короткий, но жуткий вскрик, треск ломающегося дерева, голоса матери и ребенка, бряцание металла. Слышится пение, но вскоре стихает. А потом вы слышите шум ветра в кронах деревьев, стрекот сверчков и птичьи трели»[117 - Volk G.A Walk in the Park. Documentary // Art in America. 2012, June 15.].

Способность выносить суждения об искусстве, используя сенсорно-моторную систему, так же хорошо работает и в городской среде. Парадоксальным примером такого рода является большая инсталляция Дэйва Коула Cranes Knitting («Вязальная машина»), показанная в Массачусетском музее современного искусства (Mass MoCA) в 2005 году. Работа представляла собой два экскаватора на электронном управлении, которые вязали огромный американский флаг спицами размером с фонарный столб. Успех этой инсталляции у публики отчасти объяснялся тем, что две машины, предназначенные для громоздких и тяжелых работ, таких, как копание земли или подъем бетонных блоков, внезапно оказывались заняты типично женским, но в то же время механическим делом. Те, кто пробовал вязать, знают, что это ритмичный и монотонный процесс, который способен практически превратить человека в живую машину (и наоборот: в данной работе машины почти очеловечиваются). Если оставить в стороне интеллектуальный анализ работы – как размышление о скоротечности времени и национальной идентичности – именно сенсомоторные знания о вязании передают ее содержание. Непосредственно перед показом инсталляции можно было бы провести занятие по вязанию для зрителей: тогда смысл работы раскрылся бы через телесный опыт, что могло бы оказаться более эффективным, чем простое словесное описание. Кроме того, зрителям можно было бы предложить поуправлять спицами-гигантами, чтобы осознать сюрреалистический масштаб работы.

Трогать или нет?

Если телесные ощущения не ограничиваются осязанием и представляют собой часть общего мультисенсорного опыта, то прикосновение – не обязательно лучший вариант для незрячих посетителей музеев. Несомненно, люди, которым зрение недоступно, натренированы и привыкли познавать окружающий мир с помощью осязания. Однако важно помнить: восприятие искусства порой кардинально отличается от любого повседневного опыта. Произведение искусства раскрывает свой смысл посредством особых, специально подобранных каналов коммуникации. Как правило, посмотрев на какой-либо бытовой предмет, мы можем предсказать, каким он будет на ощупь, поскольку с этим предметом мы уже не раз имели дело. Эта предсказуемость на уровне разных чувств обычно невозможна для произведений искусства. Таким образом, недостаточно просто разрешить незрячим посетителям трогать экспонаты: часто это вовсе не лучший способ понять их содержание. Поиск новых способов перевести одно ощущение в другое требует увлеченности, изобретательности и глубокого понимания, что такое чувства, – а также непоколебимого желания передать смысл и посыл, заключенные в произведении искусства.

Рассмотрим наглядный пример ситуации, при которой ощупывание предмета не дает возможности оценить произведение искусства по достоинству. Дуэйн Хансон получил заслуженную известность как автор гиперреалистичных скульптур, изображающих обычных людей. Фигуры домохозяйки с продуктовой тележкой или гуляющих туристов производят ошеломительный визуальный эффект, поскольку их чрезвычайно легко принять за живых людей (и они действительно изображают реальных моделей, отобранных в ходе специального кастинга). Если воспринимать эти скульптуры с помощью зрения, они вызовут желание прикоснуться к ним только по одной причине: чтобы удостовериться, что это действительно ненастоящие люди. Однако осязание не сможет передать это поразительное ощущение жизнеподобия. На ощупь лицо скульптуры будет совсем не похоже на человеческое, и тут не помогут такие яркие визуальные характеристики, как румянец на щеках и реалистичный оттенок кожи. Работы Хансона точно воспроизводят цвет и форму оригинала, но сделаны из стеклопластика и бронзы, иногда из полиэфирных волокон. Разумеется, эти материалы вызывают совсем не такие тактильные ощущения, как человеческое тело. Чтобы не потерялось ключевое свойство этого произведения – мимесис[118 - От др. – греч. ??????? – подобие, воспроизведение, подражание – принцип подражания искусства действительности.] – незрячим людям необходимо предложить какой-то другой способ познания.

Заключение: большие перемены начинаются с малого

Было бы хорошо, если бы музеи, приобретая произведение современного искусства, имели обыкновение уточнять у художника, можно ли трогать его работу. Достаточно просто составить анкету с набором стандартных вопросов и добавлять ее к остальной информации, которая обычно сопровождает экспонат: можно ли трогать объект? Если да, то всем или только незрячим и слабовидящим посетителям? Можно ли для кого-то делать исключение? Если нет, то как художник намерен передавать содержание работы с помощью альтернативных модальностей?

Если такая процедура станет обычной практикой, мы получим сразу два преимущества.

Во-первых, художникам придется самим думать о том, какими органами чувств можно воспринимать их работу (сейчас этим обычно занимаются музейные работники, а они склонны запрещать, а не разрешать). В конце концов, большинство произведений современного искусства находятся в частных коллекциях, и к ним постоянно прикасаются, – а когда нужно, реставрируют.

Во-вторых, в музеях будет появляться все больше экспонатов, доступных прикосновению, а значит, повысится общая осведомленность о проблемах и потребностях разных категорий публики.

Возможно, музейным педагогам было бы полезно узнать больше о том, какие чувства и ощущения на самом деле скрываются за широким термином «осязание», а также поразмыслить над тем, как каждое из этих ощущений помогает нам воспринимать музейные экспонаты. Несколько подобных примеров мы разобрали выше. Так мы сможем улучшить невизуальную коммуникацию между посетителями и произведениями искусства.

Творчество как мультисенсорное взаимодействие: примеры из практики Музея современного искусства (Нью-Йорк)

Кэрри МакГи и Франческа Розенберг

Музей современного искусства (MoMA) в Нью-Йорке обладает многолетним опытом создания практико-ориентированных образовательных программ. В 1940-х и 1950-х годах Образовательный отдел музея стал лабораторией по разработке новых техник и методик проведения творческих занятий. MoMA превратился в связующее звено между искусством и образованием. В период с 1937 по 1969 год под руководством Виктора Д’Амико, первого директора по вопросам образования MoMA, для посетителей в музее были созданы различные интерактивные пространства и проекты, включая Молодежную галерею, Народный центр искусства и Детский художественный карнавал. В основе этих инициатив лежит образовательная философия ориентации на потребности ребенка и экспериментальный подход к обучению. В 1944 году был создан Центр искусств ветеранов войны. Его задачей стала помощь в реабилитации и предпрофессиональной подготовке с помощью искусства тысячам вернувшихся с фронта ветеранов Второй мировой войны. Занятия вели художники, работавшие с разными видами искусства, – от живописи и скульптуры до гончарного и ювелирного дела, а также дизайна. В 1952 и 1953 годах музей принял участие в съемках телесериала «Сквозь волшебные врата». В этом шоу Д’Амико показывал детям на съемочной площадке и тем, кто смотрел его по телевизору, творческие эксперименты с использованием простых материалов, которые можно было найти в каждом доме.

Сегодня Образовательный отдел MoMA, опираясь на многолетний опыт создания творческих программ, предлагает посетителям познакомиться с различными материалами и художественными практикам в ходе создания собственных произведений искусства. Такие творческие занятия требуют физического, социального, эмоционального и интеллектуального вовлечения. Этот процесс задействует как тело, так и разум; как зрение, так и осязание, а зачастую также слух, обоняние и даже вкусовые ощущения. Понимание того, как и почему было создано то или иное произведение искусства, делает его более доступным и интересным для посетителя.

Кроме того, изучение художественных процессов развивает навыки, которые можно применять и в других сферах жизни. С недавних пор эксперты в области образования и экономики говорят о важности развития творческого потенциала как отдельных людей, так и целых сообществ. Так как мы часто проводим время, глядя в экраны, возможность творческого взаимодействия, которое носит физический, социальный и интеллектуальный характер, становится как никогда важна, и мы считаем, что художественные музеи могут предоставить эту уникальную возможность. Многие музеи принимают вызов и находят новые способы стать более партиципаторными – с помощью публичных программ, практических семинаров, выставок, ориентированных на вовлечение зрителя, интерактивных пространств для детей и иных мероприятий.

Музеи признают, что современная аудитория не однородна – существуют разные типы посетителей с разными запросами и ожиданиями от визита. Сегодня, более чем когда-либо, музеи должны быть гибкими и креативными, чтобы удовлетворять потребности аудитории, которая все чаще ищет большего, чем просто созерцательный опыт. Именно с этой целью мы в MoMA работаем над созданием программ и интерактивных пространств, в которых люди всех возрастов и способностей могли бы участвовать в практическом изучении художественных материалов и процессов. Три нижеперечисленных примера продемонстрируют, как подобный мультисенсорный музейный опыт посредством социального, эмоционального, физического и интеллектуального вовлечения позволяет посетителям лучше понять современное искусство.

Пример 1:

Создание художественной мастерской для незрячих и слабовидящих взрослых

MoMA уже довольно давно работает с такой категорией, как незрячие и слабовидящие посетители. С момента проведения в 1972 году первых «Тактильных экскурсий» (Touch Tours), во время которых незрячим и слабовидящим разрешалось трогать скульптуры из коллекции, музей работал над тем, чтобы стать лидером в области создания доступной среды. Сегодня мы продолжаем проводить такие экскурсии, но за эти годы мы пришли к пониманию, что наши незрячие и слабовидящие посетители хотят получить доступ ко всем частям коллекции MoMA и специальным выставкам, включая картины, рисунки, гравюры и фотографии, которые трогать нельзя. В 1990-х годах мы начали предлагать восьминедельные курсы углубленного изучения искусства, в ходе которых проводились различные творческие занятия, в том числе с использованием тактильной графики и словесных описаний. Эти курсы проходили в одной из учебных аудиторий музея и были посвящены конкретному художнику или теме в области искусства. В ходе анализа программы мы узнали, что многие участники хотели бы проводить меньше времени в аудитории и больше – в самом выставочном пространстве, а также иметь возможность посещать временные выставки. Одновременно с этим Образовательный отдел MoMA отказался от программ, основанных на традиционном лекционном формате, в пользу семинаров и обсуждений, которые побуждают участников к более внимательному изучению темы и диалогу. В 2003 году в сотрудничестве с общественными организациями мы начали в пилотном формате проводить дискуссионные программы для незрячих и слабовидящих посетителей, а в 2005 году запустили ежемесячную программу Art inSight[119 - Игра слов от in sight – «в поле зрения» и insight – «понимание».], рассчитанную на широкую публику. В рамках данной программы специально обученные искусствоведы дают подробные словесные описания объектов и дополняют их исторической информацией, которая стимулирует дальнейшую дискуссию. Каждый месяц мы фокусируемся на разных темах или конкретных выставках. Участники слушают описания произведений искусства, а затем участвуют в обсуждении, делясь собственными интерпретациями и идеями. По возможности мы позволяем участникам тактильно изучать скульптуры или предметы дизайна. В ситуациях, когда на выставке отсутствуют работы, которые можно трогать, мы часто приносим другие объекты, связанные с творчеством художника (например, холст, расписанный в определенной художественной технике, блок для гравюры или кусок гипса), которые они могли бы взять в руки. В связи с популярностью программы мы стали разделять участников на две группы. С тех пор каждый месяц к нам приходят более сорока посетителей.

За последние пару лет несколько участников программы Art inSight проявили желание к творчеству. Мы хотели помочь посетителям удовлетворить их интерес, но в то же самое время были немного растеряны. Как должна выглядеть успешная художественная мастерская для незрячих и слабовидящих взрослых? Для того, чтобы ответить на этот вопрос нам предстояло решить несколько проблем.

Прежде всего, участники сильно различались по своему предыдущему художественному опыту, интересу к практическим занятиям и степени потери зрения. В программе участвовали самые разные люди: те, которые только начинали терять зрение и незрячие с рождения, профессиональные дизайнеры ювелирных изделий и люди, которые никогда в жизни не создавали произведений искусства. Среди «завсегдатаев» были также несколько человек, которые очень хорошо знали историю искусства, но скептически относились к самостоятельному творчеству. Вдобавок ко всему, каждый месяц к нам приходили новые участники, о которых мы почти ничего не знали. Задача заключалась в том, чтобы создать художественную мастерскую, которая гармонично учитывала бы потребности всех, не была бы слишком детской, но оставалась доступной. Нам было важно, чтобы участники с разными особенностями зрения и с различным опытом чувствовали себя комфортно.

Поскольку двух часов вряд ли хватит, чтобы закончить даже один набросок, не говоря уже о создании полноценного шедевра, мы должны были реалистично оценить, что можно сделать за имеющееся время. Мы решили, что мастерская должна быть посвящена художественным идеям и процессам, а не обсуждению готовых работ, и надеялись, что это позволит всем участникам достичь более глубокого понимания современного искусства, независимо от того, насколько они будут довольны результатом своей работы. Мы решили сосредоточиться на теме «Символических автопортретов» и создать скульптурные объекты из белой бумажной глины, которая почти не пахнет, приятна по текстуре, не липнет к рукам, с ней легко работать, в том числе создавать мелкие детали. Некоторые бумажные глины серые и очень легкие, а нам нужна была такая, которая была бы похожа на фарфор по цвету и весу, поэтому мы искали ярко-белую бумажную глину с ощутимым весом. Мы выбрали именно создание символических автопортретов из глины в качестве темы для занятий по нескольким причинам.

Во-первых, нам хотелось, чтобы участники не тратили время, которое было и так ограничено, на воспроизведение точного физического сходства со своим внешним видом. Скорее, мы хотели обсудить, как художники могут использовать символизм в своей работе.


<< 1 2 3
На страницу:
3 из 3