– Вот как? -оживился парень, – А кто тебя сюда привел?
– Илья Астафьев, мой приятель по гимназии.
– Илья? Так ты тоже из Песчанска?
– Вы знакомы с Астафьевым? Я тоже песчанский. Разрешите представиться, Лев Баренбойм, недавно вернулся в Россию из Франции.
– А что ты там делал?
– Как что? Учился в университете. У меня диплом химического факультета.
В глазах у парня встрепенулся интерес, немедленно спрятанный под каменным выражением лица.
– Так ты химик? – произнес Левин собеседник с напускным равнодушием.
Именно это равнодушие задело самолюбие господина Баренбойма.
– Логично предположить, что на химическом факультете преподают именно химию, а не философию или романские языки.– процедил Левушка сквозь зубы, -К тому же это невежливо, милостивый государь, я назвал себя, а Вы со своей стороны проигнорировали…
– Простите, Лев, право, я не хотел Вас обидеть, -изобразил раскаяние его визави, – Я Громов, Нестор Громов, и это пока все, что я могу о себе сообщить.
Глава 38
Попив чаю в обществе нового знакомого, Лева засобирался домой. День обещал быть тяжёлым: он не появился на кафедре – такое с ним случилось впервые в жизни, но, положат руку на сердце, кого это волнует?
Профессор во время аудиенции специально предупредил, что в подведомств енной ему епархии опаздывать не принято.
– Самодисциплина – вот главный принцип для молодого ученого, – произнес он напоследок, – Расхлябанность и необязательность – не те качества, которые приведут к научному открытию. Опоздания у нас чреваты. Сам я, например, никогда не опаздываю.
Профессору легко рассуждать: во-первых, он занимает квартиру в доме при университете, и его дверь видна из окон лаборатории; во-вторых, он не посещает вечеринок, а в-третьих, его жизненные интересы в силу возраста совсем не те, что у его молодых подопечных, да и женат он давно и прочно на почтенной Марии Васильевне.
Левушка содрогнулся от мысли предстать перед профессором помятым после пьянки, поэтому решил отложить неизбежное до завтра. А сегодня он примет душ, отоспится и вообще приведет себя в порядок.
Немного мешало то, что Нестор Громов вызвался его проводить, а потом без приглашения ввалился в левино жилище, но, как оказалось, Лева зря расстраивался: Нестор не только не надоедал, а, напротив, навёл в доме порядок, не побрезговал даже помыть полы. Пока Лева отсыпался, Нестор успел сбегать на базар и приготовил незатейливый обед из трёх блюд.
За едой Левушка невольно посетовал на строгость профессора и собственный страх перед ним, особенно сейчас, когда он не представляет, чем оправдаться за прогул. Нестор не замедлил предложить помощь и научил приятеля, что отвечать завтра, представ пред ясные начальственные очи. Под вечер Громов ушел, пообещав заглянуть как-нибудь ещё.
Назавтра Лева Баренбойм имел возможность убедиться в необыкновенных способностях нового знакомого к вранью. Версия, озвученная с подачи Нестора, прошла без сучка и задоринки: профессор уже был готов закусить Левой, но неожиданно расслабился и даже посочувствовал милому молодому человеку, недавно приехавшему из Европы и ставшему жертвой местной шпаны.
А Лева живописал происшедшее с ним, повторяя слово в слово версию, придуманную на ходу Нестором – и как он вышел из дома, и как неизвестный попросил у него закурить, а затем напал внезапно и стал угрожать ножом, и как подоспели другие и били Леву, пока его не выручил дворник.
Молодой человек просил его извинить и высказывал сожаление о том, что за день его отсутствия на кафедре наука химия ушла далеко вперёд. Профессор поспешил заверить пострадавшего, что химия все ещё топчется на месте, но с его помощью старую науку ждёт прорыв, таким образом Левушку допустили к работе и не докучали чтением моралей.
С тех пор Лев Баренбойм и Нестор Громов подружились и стали проводить вместе почти все свободное время. Нестор сопровождал Левушку, плохо знающего столицу, по историческим местам. Кстати, список этих мест включал не только знаменитые музеи и театры, но и шикарные рестораны, публичные дома в районе Сименцов и тайные курильни опиума на Лиговке.
Жизнь в Санкт Петербурге начала двадцатого века била ключом и переливалась электричеством. Публика с ума сходила от пения Шаляпина и Вяльцевой, в «Бродячей собаке"поэты-футуристы читали какие-то непонятные стихи. По лицам слушателей угадывалось, что никто ничего не понимает, но выхода нет – нужно держать фасон, футуристы нынче в моде. На летней эстраде на Каменном острове выступал цыганский хор Ильи Тараканова – здесь было все без затей: томные романсы, дрожание плечами, красные плисовые рубашки и пестрые юбки.
Звонили трамваи, пели клаксоны новых авто. Воришки шныряли среди праздной публики в Гостином и Апраксином дворах, витрина Елисеевского магазина поражала воображение самых изысканных гурманов.
Зрители давились в очереди в синематограф, чтобы поплакать над чужими страстями, но и собственных страстей хватало с избытком, о чем ежевечерне повествовали в газетах хроникеры уголовных происшествий.
Сидеть дома по вечерам было не принято, а в гостях велись бесконечные разговоры о судьбе России, об избранности ее пути и преимуществах террора при решении политических вопросов.
Петербуржцы помещались на пророчествах и тайных знаках: из рук в руки передавались списки прогнозов некоего инока о грядущей войне, последующим за ней царстве Антихриста, где «брат пойдет на брата», а «иконами будут топить печи в доме Сатаны».
Спиритические сеансы стали всеобщим поветрием, а на вечеринки в качестве «изюминки» приглашали медиумов – людей, обладающих необыкновенными способностями.
Левушка и Нестор, будучи стойкими материалистами, игнорировали подобные сборища с примесью мистики, однако охотно посещали другие, где конца не было критике нашего политического развития. В самом деле, монархия – это анахронизм, и Великобритания нам не пример. Лучше уподобиться прекрасной Франции и выжечь всех паразитов очищающим огнем революции, отрубив голову царю и его семейству. Левушка при этом некстати вспоминал о том, что после Великой французской революции власть в стране захватил выскочка Наполеон, причинивший Франции немало бед. На него косились неодобрительно, и одиночный голос Левушки тонул в общем гуле восхваления революционной борьбы.
А российская Дума, являющаяся плохой копией развитого европейского парламентаризма, озабочена только одним – благополучием собственных депутатов, а не собственной страны. Локомотив под названием Россия на огромной скорости несётся в никуда, и остановить его можно только, подорвав рельсы.
Левушка соглашался с тем, что надо убрать прогнившее руководство страны, но опасался случайных жертв при совершении терактов. Разумеется, он рассуждал теоретически, не находя в себе ни сил, ни желания становиться бомбистом. Зачем? У него впереди карьера, он живёт в прекрасном городе и пользуется всеми благами цивилизации. Пусть прохвосты и неудачники бросают бомбы в царей и губернаторов, а потом фанатично идут на виселицу – Левушке хорошо и на этом свете, где так много соблазнов и удовольствий.
Примерно так же он высказался в беседе с Нестором. Друг как будто поддержал Левушку, но тут же перевел разговор на другое.
А через несколько дней, оставшись с ним наедине, без обиняков попросил изготовить взрывное устройство.
– Ты же химик, для тебя сделать бомбочку – все равно, что два пальца… это самое… – уговаривал Нестор, – И потом, мы хорошо заплатим.
– Кто это «мы»? -выдавил Левушка, на что Нестор отрезал:
– Много будешь знать… Впрочем, неважно.
В голове у химика прояснилось: какого же он сваляла дурака! Этот Нестор заинтересовался им, лишь узнав о его профессии, и в дружбе он проявлял инициативу, а Левушка предпочитал быть ведомым.
Левушке же почти ничего неизвестно о новом друге: Нестор умудрялся избегать прямых ответов на вопросы. И на квартире у Нестора не был…
А Левушка хорош – распустил язык, рассказал про богатого пару в Песчанске и сестер! Что же теперь делать? Если эти люди успешно охотятся на российскую верхушку, то уничтожить еврейское семейство из провинциального Песчанска – для них не вопрос. И как бы в подтверждение его мыслей, Нестор произнёс:
– Я бы не советовал тебе отказываться, Лева. У нас длинные руки, а твои сестры утром ходят в гимназию одной и той же дорогой.
Левушка ясно представил окровавленные тела на тротуаре, развороченный взрывом, гимназические портфели в грязи и затоптанные школьные тетрадки и… согласился.
– Только один раз, – предложил он, но по тому, как поспешно кивнул Нестор, понял, что в покое его не оставят.
Глава 39
Через неделю после того, как Нестор получил «посылку"от Левушки, щедро заплатив последнему, на шикарной даче в Териоках, принадлежащей крупному чиновнику министерства транспорта Сергею Ивановичу Костецкому, праздновали день ангела Надежды, младшей дочери хозяина дачи.
День был хорош, такой ясный и тёплый, какие чаще бывают в июле, а не в сентябре. Гладь залива проглядывала сквозь трепещущие кроны сосен, а вдоль садовых дорожек, спохватившись, расцвел шиповник. Его обманула теплынь, и он поспешно покрылся душистыми цветами.
С утра на дачу съезжались гости. Поздравив именинницу, они разбредались по саду или спускались к заливу. Белые зонтики мелькали среди осеннего многоцветья. В беседке молодежь пела под гитару, на веранде компания постоянных игроков затеяла партию в вист, а в залитой солнцем столовой шли последние приготовления к праздничному обеду.
Веселая хохотушка Наденька носилась по дому веретеном, зацелованная и затисканная со всех сторон. На нее пролился дождь подарков, а самое главное, ей подарили набор для тенниса, о чем она давно просила папу. Девочка в восторге показывала ракетки гостям и прислуге, раздавала конфеты в серебряных бумажках, обставила кухаркиного сына в игру в камешки и, запыхавшись, остановилась у зеркала в прихожей.
Она горделиво подняла голову и снисходительно посмотрела на своё отражение. Как она прекрасна в этом «взрослом"платье – ей можно дать в нем не пятнадцать, а все семнадцать лет! И прическу ей мамуля навертела взрослую, и повесила ожерелье. Наконец-то ей можно носить украшения – она и так перемерила все из маминой шкатулки. А сегодня на обеде она появится в настоящих изумрудах.
Наденька ещё немного покружилась перед зеркалом и вдруг заметила через раскрытую дверь, что от калитки к дому идёт посыльный. В руках у него был здоровенный пакет, перевязанный красной лентой, а это, несомненно, означало только одно -новый подарок!