Алтарь Отечества. Альманах. Том 4
Она дала полотенце, налила горячего чая.
– А вот к чаю у меня ничего нет, – смущённо сказала жена моряка.
– У меня есть хлеб, консервы, сахар, – сказал Егор и достал из чемоданчика, – кушайте, пожалуйста.
– Нет, это вам на паёк дали, кушайте сами.
Егор настойчиво усадил её за стол. Из приличия она отломила крохотный кусочек хлеба, постелила постель и ушла. Егор моментально заснул.
Ночью проснулся от страшного взрыва бомбы. По радио передавали: «Покинуть квартиры, перейти в бомбоубежище!». Из другой комнаты пришла хозяйка и в тревоге спросила:
– Вы разве не пойдёте в бомбоубежище?
– Никуда я не пойду, – резонно ответил Егор
– Я тоже не всегда ухожу, – сказала хозяйка, – притерпелись ко всему, пообвыкли и к тревогам и к бомбёжкам.
Рано утром, когда окна стали совсем светлыми, Егор оделся, сердечно поблагодарил хозяйку и вышел на улицу. Первое, что он увидел – соседний дом был разрушен авиабомбой. Стена отвалилась, были видны кровати, домашний скарб. Он шёл по Невскому, который тогда назывался Проспект 25-го Октября. Люди встречались, торопились на работу. Трамваи не ходили. В утренней тишине звучала грустная мелодия песни «Прощай, любимый город». Дошёл пешком до пункта сбора пассажиров, адрес его дали на аэродроме. Подошла автомашина с брезентовым кузовом. Первыми сели в неё дети и с ними воспитательница. Егор посмотрел на детей, им было примерно 11–12 лет, но они были настолько худы и хрупки, выглядели, как восьмилетние.
– В чём только душа держится! – подумал Егор.
Егор взобрался, сел, достал из кармана последний кусочек хлеба и отдал мальчику. Тот не стал его есть, разделил по маленькому кусочку всем поровну. Они сидели молча, будто экономили на этом свою энергию. Смотрели на всех печальным, недетским взглядом.
Въехали на лёд «дороги жизни». Снег растаял, лёд покрылся талой водой. Шофёру трудно было найти обозначенный тракт, где когда-то стояли вешки, снег растаял, и они упали в воду. Шофёр надеялся только на свою память, ему приходилось ежедневно пересекать этот лёд.
Вдруг машину качнуло, пассажиры попадали друг на друга. Остановились. Егор выпрыгнул из машины и увидел, как переднее колесо попало в залитую водой воронку от взорвавшейся авиабомбы. Шофёр сидел бледный, держась за ручной тормоз. Из кузова выскочили несколько исхудавших мужчин, помогли выкатить колесо из проруби. Поехали дальше. Ноги были мокрые, но холода никто не чувствовал. Доехали до Кобоны, вышли из машины. Егор подошёл к шофёру, пожал ему руку и сказал:
– Спасибо. Этот рейс запомнится надолго. Как вас звать?
– Николай Симонов, – ответил шофёр, – родом из Ковылкина Мордовской республики.
– О! Так мы с тобой земляки, я из Чамзинки, из села Соколов Гарт. Вот так встреча!
Долго разговаривать не пришлось, Николай спешил подать машину под загрузку. К Егору подошёл старик интеллигентного вида, в длинном пальто, с резной клюшкой в руке.
– Пожалуйста, найдите мне какого-нибудь еврея, – сказал старик.
– Почему именно еврея? – спросил Егор.
– Сутки сижу здесь и не могу добиться, чтобы меня отправили в тыл.
Этот разговор услышал мужчина с кавказскими усиками. Он взял старика под руку и отвёл в диспетчерскую, оттуда его отправили по назначению. Егор нашёл попутную машину и уехал в Новую Ладогу.
В новой Ладоге
12-я КОИАЭ оставалась на аэродроме Новая Ладога. Лётное поле было шириной примерно 90 метров и длиной 800–900 метров. Эта взлётная полоса тянулась вдоль реки Волхова. Техническому составу здесь было легче, имелись капониры – земляные укрытия для самолётов. Это спасало при штурмовых налётах вражеской авиации и предохраняло от сильных ветров. Но это было не самое главное. Отрадно было то, что питание было нормальное, по фронтовой второй норме. Первоначально не давали наедаться досыта, могли быть плохие последствия после перенесённой дистрофии. Егору принесли сразу восемь писем от Любушки. В блокадный Ленинград их не везли, продовольствие было нужнее, его старались доставить как можно больше. Писем накопилось мешками. Егор пытался связаться телеграфом, но он тоже не работал, и Егор ничего не знал о своей беременной жене. Надо представить радость, когда Егор увидел эти письма. Люба писала:
Мы тебя очень любим и ждём!
«Здравствуй, дорогой и любимый Егорушка! Родной мой, как ты живёшь? Все мысли только о тебе. Закрою глаза, ты стоишь рядом, что-либо делаю, ты подсказываешь. На улицу выйду, ты стоишь за углом и ждёшь меня, а подойду – тебя нет. Я не могу привыкнуть к такой жизни без тебя. Скоро у нас будет ребёнок. Если будет мальчик, назову твоим именем, пусть он будет похож на тебя во всём. Милый, лишь бы победить врага, чтобы снова жить так, как мы жили и любили. Лучшего ничего не надо. Целую, обнимаю, твоя Любушка».
Егор открыл другое письмо:
«Здравствуй, дорогой Егорушка! Любимый мой, у нас родилась дочка. Я назвала её Ниночкой, простое скромное имя, пусть оно принесёт ей счастье. В её крохотном личике я вижу твои черты, и мне радостно ощущать, что теперь нас трое. Это наша кроха, от нас с тобой, и я приложу все силы, чтобы она была здорова. Аты бей врага, чтобы поскорее кончилась война».
В следующем письме Егор узнаёт:
«Егорушка, сообщаю тебе, что я переехала в твоё родное село Соколов Гарт, и начала работать заведующей школой. Здесь всё напоминает о тебе. Представляю, как ты сидел за партой, ходил в лес, вспоминаю, как мы были здесь счастливы. Все думы только о тебе. Доченька наша растёт спокойная, вся в тебя, мой родной.
Желаем тебе бить врага до полной победы».
В другом письме:
«Дорогой Егорушка, письма твои получаю часто, они меня согревают. Сегодня снова ходила с учениками в лес заготавливать дрова для школы. Мужчины почти все ушли на фронт, остались одни женщины. При школе есть земельный участок, как станет теплее, думаю вскопать и посадить какие-нибудь овощи. Мне, как учительнице дают паёк, но он очень скудный. Плохо то, что не смогла взять во время эвакуации тёплых вещей. Всю зиму хожу в демисезонном пальто. Но я согласна перенести все муки, лишь бы ты вернулся домой с победой». И ещё в письме от Любушки: «Егорушка, любимый, ты пишешь, что переезжали Ладожское озеро и попали с автомашиной в воронку от разрыва бомбы.
Знаю, что победа будет трудной,Трудным будет и последний бой.Но легко пройдёшь все испытанья,Потому что сердцем я с тобой.Целую и обнимаю, твоя Люба».
Эти письма Егор зачитал до дыр, прошло много лет, а он их помнил наизусть. Они приносили ему счастье и радость. Счастье сознавать себя отцом, что есть любимый человек, который ждёт, что есть дочка. Но одно счастье в жизни не бывает, рядом с ним идёт грусть и внутренняя тревога, боязнь потерять друг друга. Это заставляет бороться за жизнь всеми силами, претерпеть всё. А для этого надо победить врага.
Дочурка
Дочка Ниночка 1943 г.
Долго не мог уснуть Егор после того, как увидел впервые во сне свою дочь. Приснилась она не двухлетней, какова была на самом деле, а девочкой четырёх-пяти лет. Она бежала к нему в летнем платьице, как лёгкий ветерок. Он присел, чтобы поймать её, как птичку. Она ударилась о его руки и тихо сказала:
– Мы с мамой ждём тебя!
Прошёл час, Егор лежал без сна, скрипнула дверь в землянке. Миниатюрная лампочка тускло освещала солдатские одеяла, под которыми спали техники.
– Ты чего не спишь? – спросил лежавший рядом техник Алексей Художилов.
– Дочку во сне увидел, после этого не могу заснуть, – ответил Егор.
– Девчонки снятся не к добру, наверно, немцы прилетят бомбить. Жди беды.
– Этот сон добрый, мне бы её видеть каждую ночь!
В маленькое окошко землянки голубым светом заглянуло утро. Техники вставали, быстро умывались и бежали к своим самолётам. Егор увидел возле своего самолёта множество одуванчиков. Жёлтые головки, будто фонарики, радовали глаз и с тоской напоминали о мирной жизни. Он сорвал один, поднёс к лицу и почувствовал детский запах.
– Это дочка мне подарила! – сказал он, но никто его не слышал.
Сделав всё, чтобы самолёт был подготовлен к боевому вылету, сел на
тормозную колодку и начал писать. Писал не в бортжурнале, а в блокноте для стихов. Сами собой складывались строфы:
Побежишь, девчонка,
Садиком – ложбинкой И своей ручонкой Мамочке любимой Наберёшь цветов.
Мамочка за это Нежно приласкает,
К моему портрету Твой букет поставит,
Погрустит без слов.
А меня ты знаешь Только на портрете Часто повторяешь «Папочку бы встретить»,
А меня всё нет.
Папочка в тревоге,
О тебе скучает.
Он сейчас на фронте Родину спасает.
Победит – придёт.
Последние строчки писались в момент, когда лётчики показались на аэродроме. Предстоял боевой лётный день по охране «Дороги жизни».
Военная весна 1942 года
Ласковое солнышко проглядывало в разрывах хмурых туч, играя лучами на зеркальной поверхности красавицы Невы. Город очистился от зимних завалов и грязи, серые громадины-колонны снова приобрели величие и мощь. Окна многих домов застеклили.
Город заметно опустел, по улицам шли редкие прохожие, не было довоенной сутолоки на вокзалах. Основные заводы были эвакуированы вместе с рабочими. Многих стариков, детей, инвалидов и раненых перевезли через Ладожское озеро вглубь страны. Эвакуировались научные работники, студенты, учащиеся ремесленных училищ.
С 24 ноября 1941 года по 21 апреля 1942 года через Ладожское озеро в Ленинград было перевезено 361109 тонн различных грузов, в том числе 262419 тонн продовольствия, 8357 тонн фуража, 22818 тонн угля, 34717 тонн горюче-смазочных материалов, 31910 тонн боеприпасов и вооружения и другие предметы первой необходимости. Обратными рейсами из Ленинграда к 15 апреля 1942 года было эвакуировано 590304 человека, а также заводское оборудование, материальные и культурные ценности. (Данные из книги В.Е.Зубакова «Героический Ленинград»)
К июню 1942 года жители города окрепли, повеселели, стали работоспособнее. Город выстоял! Спасли героические защитники «Дороги жизни».
Личный состав 12-й КОИАЭ производил боевые действия с аэродрома Гражданка. Это было почти в черте города Ленинграда. Полёты производились в основном на отражение налётов вражеской авиации. Аэродром был построен во время войны, многого недоставало для нормальной работы. Рейфуги для укрытия самолётов были маленькие, только для истребителей И-16, а Миг-3 вмещался только до кабины. С мая начались обложные дожди, грунтовая взлётно-посадочная площадка размокла и стала непригодной для полётов. Боевые действия авиации на аэродроме Гражданка прекратились.
Аэродром Выстав. Личный состав 12-й КОИАЭ.1942 г.
Третьего августа поступило распоряжение перебазироваться на аэродром Выстав.
Перелетели. В Выставе площадка оказалась сухой, но не было рейфуг, и была большая запылённость.
Немцев не устраивало нахождение советских истребителей в Выставе. Они готовились к нападению на аэродром, каждый день утром и вечером на высоте 4000 метров можно было видеть фашистского самолёта-разведчика. Назрела необходимость избавиться от шпиона.
Двадцать первого августа два Миг-3 с ведущим Н.Хромовым стали преследовать разведчика. В районе над Путилово они его атаковали, убили стрелка-радиста, но самолёт ушёл на свою территорию. Второго разведчика атаковали успешно в районе Назия. Ведущим пары Миг-3 был Иван Гореликов. Самолёт упал около реки Дунай. Восьмого сентября лётчики Б.Копьёв и В. Корнилов сбили два Ме-109. Потом немцы совершили шесть групповых налётов на Выстав, в каждой группе было от десяти до двадцати семи самолётов. Однако самолёты от штурмовок не пострадали.
Рассказывает лётчик 12-й КОИАЭ Иван Гореликов
Командир авиазвена, заместитель секретаря комсомольской организации 12-й КОИАЭ Иван Фролович Гореликов. 1942 г.
Сижу в кабине самолёта МиГ-3 уже двое суток, с рассвета дотемна, вместе со своим ведомым Борисом Копьёвым, охотимся за самолётом-разведчиком Ме-110.
14 августа 1942 года. Аэродром Новая Ладога.
Погода лётная, фонарь кабины открыт, дышать легко.
Тихо-тихо. Только тиканье часов на приборной доске, будто собственный пульс отсчитывает время, да боль в суставах и спине дают о себе знать.
Часовая стрелка подходит к восемнадцати часам.
– Товарищ командир, ракета! – кричит моторист.
– Запуск! – отвечаю я.
Мой авиатехник Борис Безруков проворным движением помогает запустить и контролирует приборы. Вылетаю. Следом за мной летит Борис Копьёв. Слышу в наушниках шлемофона задание, куда лететь. Прилетаем в квадрат номер 18 – самолёта-разведчика нет. Летим в квадрат номер 22. И там нет. Летим южнее перевалочной базы Кобона. Ниже нас на высоте 2000 метров появилась маленькая крапинка. Она постепенно растет. Это и был самолёт-шпион Ме-110. Делаем резкий разворот вправо, в сторону солнца. Наш манёвр удался. Лишь в последний момент, перед нашей атакой, фашистские лётчики увидели, что сверху на них валятся два русских истребителя. Задний стрелок фашистов огрызается пулемётными выстрелами. Надо срочно уничтожить заднего стрелка. Даю команду ведомому:
– Произвести атаку!
Застеклённый выступ кабины, оттуда торчат стволы пушек, вот моя цель. В прицеле туша разведчика, она растёт молниеносно. Дистанция семьдесят, пятьдесят метров. Атака!
Вижу, как над турелью повисло тело стрелка-радиста. Этому крышка. Разведчик со снижением и разворотом вправо взял курс к линии фронта Синявино.
Мой ведомый начал атаку сверху. Я выхожу из пике и снова набираю высоту, ловлю в прицел серое брюхо, грязное от масляных пятен, нажимаю на гашетки пулемётов. Фашист задымил каким-то непонятным сизо-белым дымом. Я приоткрыл фонарь, посмотреть, что там и невольно вдохнул этот дым, почувствовал во рту кисло-сладкий привкус, и меня потянуло на рвоту.
Отвернул влево, чтобы отдышаться. Фашист с правым креном уходил в сторону фронта, теряя высоту. Я нахожусь выше его, делаю пике, набираю максимальную скорость, делаю боевой правый разворот, догоняю разведчика и атакую сверху по кабине и моторам. После меня атакует мой ведомый с хвоста, воздух расцвечен трассирующими пулями. Видно, как они вонзаются в дюралевый корпус. После наших атак вражеский самолёт потерял движение вперёд. Как утка от выстрела охотника, стал беспорядочно кувыркаться. Упал за линией фронта на нейтральной полосе. Так не стало самолёта-шпиона, который в течение недели точно по графику пролетал над базами «дороги жизни». По разведывательным данным этого шпиона, вылетали штурмовики бомбардировщики Ю-88 на Кобону и «дорогу жизни». Победа над опытным стервятником удвоила силы и веру в скорую победу на Ленинградском фронте.
Истребитель МИГ-3 в клещах
Рассказ лётчика И.Ф.Гореликова
Храбрый не тот, который не боится,
Храбрый тот, который умеет свою трусость подавить.
А.Макаренко.В июне 1942 года 12-я КОИАЭ базировалась на аэродроме около деревни Выстав, выполняла задачу по охране «Дороги жизни» и её перевалочных баз.
Сентябрь 1942 года.
Четыре самолёта МиГ-3 с лётчиками: ведущими Г.В.Крайновым и А.А.Трошиным, ведомыми Н.П.Хромовым и И.Ф Гореликовым, были подняты в воздух на отражение налёта фашистских самолётов Ю-88, летающих над трассой и угрожающих кораблям, которые доставляют груз в Ленинград. Прилетели на трассу. Всё было спокойно. В небе кучевая облачность, в окна между облаков просвечивало солнце. И, вдруг, на расстоянии одного километра выскочили из облаков шесть вражеских «юнкерсов». Они летели под нижней кромкой облаков на высоте 2000 метров. Истребителей прикрытия рядом не было.
Ведущие передали команды: «Всем сразу перейти в атаку. Каждый выбирает себе цель самостоятельно».
Перешли в атаку, но единого кулака не получилось. Это была ошибка. Все азартно увлеклись атакой, позабыв про самозащиту от нападения истребителей. К увлечённому атакой И.Гореликову зашли в хвост невесть откуда взявшиеся два фашиста на Ме-109, один справа, другой – слева. Летели параллельно на близком расстоянии, видны были их лица и даже заклёпки самолётов. Атаку бомбардировщиков пришлось прекратить. Надо было думать, как выбраться из «клещей» фашистских лётчиков. Фашист справа показывает рукой следовать вперёд по прямой.
– Как я мог так увлечься атакой, – казнил себя Иван, – полтора года войны провоевал, командир комсомольского экипажа, на борту самолёта комсомольский значок. Как выйти из этой ситуации? Думай, Иван, думай.
Иван крутил головой, искал своих лётчиков, а «телохранители» слева и справа неотступно следовали на самом близком расстоянии.
– Новичок, – ругал себя Иван, – цыплёнок!
Фашист ещё раз показал рукой направление полёта в сторону линии фронта, где неподалеку был их аэродром.
– В плен хотят взять, гады, меня, замсекретаря комсомольской организации!
Иван посмотрел вниз, увидел сторожевой корабль – канонерскую лодку и решил воспользоваться её помощью. Принял маневр полёта терять высоту скольжением без крена, чтобы приблизиться к лодке.
«Моряки отгонят фашистов выстрелами из орудий», – подумал Иван.
Теперь Иван продолжит рассказ сам:
– Фашистские лётчики разгадали мой манёвр. Левый «телохранитель» дал короткую очередь из пулемётов и показал рукой направление полёта. Для убедительности провёл рукой по горлу, дескать, будет «капут», если буду вертеться. Что делать? Думай, Иван, думай!
– Надо идти на таран, – придумал я. Врезаться в бок левого фашиста, если останусь жив, спущусь на парашюте. Моряки канонерской лодки подберут. Правого вижу плохо, ослепляет солнце, левого – хорошо. С левого надо начинать, он меня видит плохо. Жду момента, когда левый перестанет смотреть на меня. Он смотрел и прикрывал глаза ладонью от солнца. Настроение у него весёлое.
Посмотрел на правого, тот смотрел и тоже улыбался от удовольствия. Оба смотрели только на меня. Я крутил головой во все стороны, хотелось увидеть своих лётчиков. Вспомнил, как вражеские бомбардировщики бросали бомбы куда попало при виде нас. Боятся, гады!
Жду момента, когда левый отвернётся от меня, но он не отворачивает голову. Кручу головой во все стороны, и это действует им на нервы. Левый немец не выдержал и повернул голову влево. Тогда я мгновенно перевёл ручное и ножное управление влево, самолёт стремительно повернулся на «мессера». Тот повернул голову в мою сторону и увидел летящий на него самолёт. Избегая моего удара, он резко взмыл вверх. Тогда я повторяю такой же маневр на правого. Правый, очевидно, не понял случившегося. Стал уходить в правую сторону. Тогда я стал уходить со снижением в сторону канонерской лодки, не выпуская из виду своих «телохранителей».
Первый момент я выиграл, вышел из «клещей». Помогло то, что противники летели очень близко ко мне, на расстоянии нескольких метров. Я не расслаблялся, знал, что они меня не оставят, будут стараться уничтожить. Их двое, я один. Левый, который ушёл вверх, стал атаковать меня сзади, и мне пришлось развернуться на 180 градусов, чтобы встретить его. Я был по высоте ниже его, он увеличил угол атаки, тем самым уменьшилась его вероятность попадания. На выходе из атаки он терял высоту, я оказался в выгодном положении. Атаковать его мне не удалось, второй «мессер», набрав высоту, атаковал меня сверху сзади. Я снова развернулся на 180 градусов в его сторону, уходить из-под атаки со снижением под самолёт атакующего. Он вынужден был сильно увеличить угол атаки. Он промахнулся и сильно провалился, стал ниже моего самолёта на 200 метров, я сделал резкий разворот на 180 градусов, разворот «на костыле», глубокий вираж (крен крыла равен 60 градусов), неправильный, ручка управления почти до борта влево и на себя, правая нога до упора вперёд, сектор газа до упора вперёд, лечу в сторону его пикирования. Он, очевидно, потерял меня из вида и стал выходить из пикирования, я уловил его в прицеле, нажал на гашетки. Трассирующие пули пулемётов Березина и «Шкас» прошлись по фашисту, он, будто нехотя, упал в воду. Второй видел неудавшуюся атаку напарника, отказался от атаки и ушёл за линию фронта. Я сделал круг, проводил своего «телохранителя», направил свой самолёт в сторону канонерской лодки. Моряки стреляли по фашистам, когда те пролетали над ними, и тем самым вели вместе со мной бой.
Я снизился на низкую высоту и пролетел вокруг канонерской лодки. Моряки приветствовали меня, сняв бескозырки и бросая их в воздух, я их приветствовал, покачав крыльями, и полетел на свой аэродром. Посмотрел на бортовые часы. Было 18 часов 20 минут. Небо было чистое.
Посадил самолёт нормально, зарулил на стоянку, снял парашют и положил на крыло. Подошли лётчики и техники. Закурили. Пошёл на КП доложить о выполнении полёта.
Победа с круглым счётом
– Ура! Ура! – кричал на всю самолётную стоянку моторист Александр Андреев, – наш командир сбил фашиста!
– Не кричи, – остановил его умеренный во всём воентехник Анатолий Бакшаев, – посты ВНОС пока не подтвердили эту победу.
– Подтвердят! – уверенно сказал Андреев, – Борис Сергеевич своими глазами видел, как падал «юнкере».
На лицах техников появились радостные улыбки.
Это событие начиналось так: в воздух поднялись два краснозвёздных истребителя 12-й КОИАЭ на охрану кораблей Ладожской военной флотилии, которые доставляли продовольствие в блокадный Ленинград. Это были старший лейтенант Александр Трошин и младший лейтенант Борис Копьёв.
Торжественный митинг по случаю 50-го сбитого вражеского самолёта с выносом боевого знамени 12-й КОИАЭ. Знамя в руках Вьюгина Я.М.
Лазурь Балтийского неба раскрыла перед ними необъятные просторы, белые чайки кржились над гребнями морских волн. Легко дышать, радостно парить над родными берегами. И вдруг, будто серая плесень, в кристальной лазури появились фашистские самолёты с чёрными крестами. Три «юнкерса» на высоте 3000 метров шли медленно, тяжело гружённые смертоносными бомбами, бомбить голодных детей Ленинграда. Чувство отвращения и ненависти охватило лётчиков, они обрушили на фашистов лавину огня из пулемётов и заставили сбросить бомбы бесприцельно. Затем Трошин атаковал головного, а Копьёв третьего, последнего. Под стремительными атаками Бориса фашист стал вертеть хвостом самолёта, давая возможность обоим хвостовым стрелкам стрелять из пушек. При очередной атаке трасса огненных пуль Бориса врезалась в хвост самолёта, стрелки перестали огрызаться. Меткая очередь по кабине самолёта, и он начал кувыркаться до самой земли. Остальные два самолёта скрылись в облаках. Трошину фортуна не улыбнулась. Копьёв вышел из атаки и оказался один, сделал несколько кругов и повернул самолёт к своему аэродрому.
Вдруг самолёт будто вздрогнул. Оглянувшись назад, Борис увидел двух атакующих «месеров». Лизнуло пламя на плоскости, Борис «дал горку», чтобы сбить пламя, и оказался в облачности. Мотор стал терять обороты, давление масла резко падало, очевидно, был перебит маслопровод, зато Борис не видел преследующих «мессеров», ему удалось ускользнуть из-под самого их носа. Теперь бы долететь до своего аэродрома.
– Долечу, на костылях, но долечу! – успокоил себя Борис.
Благо, что аэродром был близко. Долетел! Произвёл посадку.
Воентехник Анатолий Бакшаев завёл самолёт в рейфугу и приступил к ремонту. Подошёл Борис, в фюзеляже нашёл своего авиатехника.
– Ну, как машина? – спросил он Анатолия.
– Отремонтирую! – сказал Анатолий, – завтра на ней полетишь!
– Тебе прилети хоть на костылях, всё равно отремонтируешь, ты классный техник!
– Спасибо, – тихо сказал Анатолий, не прерывая работу.
Борис не стал мешать, на его душе было светло от того, что победил фашиста, что жив, что сохранил трудягу-самолёт для следующих атак, ведь завтра снова в бой.
На командном пункте 12-й КОИАЭ прозвучал телефонный звонок.
Трубку взял командир 12-й КОИАЭ майор Виктор Александрович Рождественский.
– Слушаю! – ответил он тихим спокойным голосом.
– Вам звонят с поста ВНОС, ваш лётчик сбил фашистский самолёт «Ю-88». Самолёт упал в воду Ладожского озера в глубоком месте, экипаж самолёта утонул вместе с машиной, не всплыли.
– Спасибо, – ответил Рождественский. Лицо его озарилось сдержанной улыбкой.
Начальник штаба старший лейтенант М. А. Аника нов записал в журнал эту победу.