Голод

Женщины вечно вынуждены улыбаться. Тамсен овладела этим искусством так хорошо, что порой сама себя побаивалась.

– Доброго утра, Тамсен, – откликнулась Бетси, невысокая, широкоплечая, широкобедрая, грудь и живот – что квашня, никакой корсет не удержит. – Новости слышала? Впереди, в голове обоза, мальчишка пропал.

Новостям Тамсен нисколько не удивилась. Обоз уже постигла целая череда неудач. Беда за бедой, беда за бедой, и все они – знаки, приметы, если умеешь их истолковать. Только на прошлой неделе, откупорив бочонок с мукой, Тамсен нашла в муке множество долгоносиков. Бочонок, конечно же, пришлось выбросить, и обошлась утрата отнюдь не дешево. На следующую ночь одна женщина, Филиппина Кезеберг, молодая жена одного из самых малоприятных субъектов в обозе, разродилась мертвым младенцем. Вспомнив, как мрак прерии словно бы окутывал причитания роженицы, не выпуская ее голоса за пределы света костров, Тамсен невольно поморщилась.

А после следом за ними увязалась стая волков, без остатка сожравших весь запас вяленого мяса одной из семей и даже ухитрившихся утащить жалобно верещавшего новорожденного теленка.

Ну а теперь – пропажа мальчишки.

– Волки, – предположила Тамсен.

Связывать меж собой оба эти несчастья ей совсем не хотелось, но что поделаешь, если само на ум пришло?

Ладонь Бетси вспорхнула к губам (одно из множества проявлений свойственного ей жеманства).

– Но ведь с ним в шатре другие детишки спали, – возразила она. – Разве они не проснулись бы, если…

– Как знать?

Бетси задумчиво покачала головой.

– Конечно, это индейцы могли быть. Я слышала, краснокожие после набегов на поселения не раз забирали белых детишек с собой…

– О боже, Бетси, ты за последние двадцать миль хоть одного краснокожего видела?

– Тогда что же с мальчишкой стряслось?

Тамсен только пожала плечами. Всевозможные ужасы случаются с детьми – и с женщинами – что ни день, под крышей родных домов, причем творят злодеяния те, кто им прекрасно знаком, кому вроде бы можно довериться. Мало этого, здесь поселенцы вынуждены жить бок о бок с сотнями незнакомых, чужих людей. Может статься, ужасающий грех – на совести одного из них.

Однако сама Тамсен жертвой трагедии не падет. По крайней мере, постарается. Какие-никакие чары да талисманы, помогающие отвести зло от собственного порога, в ее распоряжении есть.

Одна беда: против зла, затаившегося внутри, эти чары бессильны.

Неподалеку погонял кнутом стадо коров человек ей знакомый, Чарльз Стэнтон. Заметно моложе Джорджа, Стэнтон выглядел так, будто с детства тяжко трудился в поле, а не торчал за прилавком. Подняв глаза, он увидел устремленный на него взгляд, и Тамсен поспешила отвернуться.

– Сдается мне, правда намного хуже, чем мы способны вообразить, – сказала Тамсен, слегка порадовавшись испугу, мелькнувшему в глазах Бетси.

– А где сейчас твои девочки? – внезапно встревожилась невестка. – Я вижу только трех.

Обычно Тамсен велела дочерям первую половину дня идти пешком, надеясь, что прогулки помогут им сохранить силы и стройность. Порой красота дается девицам нелегко, но арсенал взрослой женщины настолько скуден, что этим оружием пренебрегать нельзя, и Тамсен хотелось, чтоб дочери – если получится – как можно дольше хранили его при себе. За младшими девочками, за Фрэнсис, Джорджией и Элизой, присматривали старшие, Элита с Лиэнн, дочери Джорджа от второй жены. Однако сегодня впереди шли только подростки, а Фрэнсис вилась вокруг них игривой коровкой, полная сил, радуясь, что все внимание обеих принадлежит только ей. В отдалении, перед девочками, опустив головы, кучкой, бездумно, будто волы в упряжке, топали вперед семеро сыновей и дочерей Бетси.

– Тут волноваться не о чем. Джорджия с Элизой в фургоне, – ответила Тамсен. – С утра они проснулись в горячке, расхныкались, и я решила позволить им отдохнуть.

– Да, вот это правильно. Малышки так быстро устают.

Порой мысли о том, что она – мать, приводили Тамсен в неподдельное изумление. Казалось, они с Джорджем женаты вовсе не так долго, чтоб породить на свет трех дочерей. Благодарение небесам, малышки оказались очаровательны, вылитая Тамсен в детстве, а вот Элита с Лиэнн, ширококостные, со слегка лошадиными лицами, наоборот, удались в отца.

Однако о материнстве Тамсен – в отличие от множества иных обстоятельств – не сожалела. Сказать откровенно, своими девочками она гордилась, в младенчестве (как еще маленькой научилась от индианки, прислуживавшей в доме отца) мазала их язычки медом, чтоб росли сладкими, вшивала в детские одеяльца свитые из свежих ветвей бальзамической пихты шнурки, чтоб дочери росли сильными.

У них всегда будет выбор: уж их-то никто, ничто не погонит силком под венец, как ее – и не однажды, а дважды.

Но ничего. У Тамсен есть способ, как сказали бы некоторые, поквитаться.

Стэнтон вновь встретился с Тамсен взглядом. Бетси ушла вперед, догонять сыновей с дочерьми, и на этот раз Тамсен не отворачивалась, пока он не отвел глаз сам.

Стоило ей опустить руку пониже, пальцы ее заплясали по чашечкам луговых цветов. Тут Тамсен на миг вспомнились лепестки золотых шаров, усеивавших огромные пшеничные поля брата, Джори, – неукротимые, изобильные. Да, она понимала, что дом ее впереди, а не позади, что воспоминания о ферме Джори – и обо всей прежней жизни – нужно гнать прочь, выбросить из головы… но сейчас это было ей не по силам.

Цветы покачивались, склоняясь под прикосновением, такие нежные, хрупкие, что ладоням щекотно.

Глава третья

Опустившись в траву, на колени, Мэри Грейвс придвинула жестяное корыто поближе к кромке воды. Река – тихий, спокойный отрезок Норт-Платт – текла мягко, неторопливо, но, может быть, лишь потому, что лето успело попробовать на ней остроту зубов. Повсюду вокруг виднелись приметы надвигавшейся засухи.

Обстирывать многолюдное семейство Грейвсов… Эта работа, в числе множества прочих хозяйственных дел, возлагалась на Мэри. Двенадцать человек: мать, отец, пять сестер, трое братьев, не говоря уж о муже старшей сестры, Сары, – столько народу означало уйму грязной одежды и простыней, а потому Мэри предпочитала стирать каждый вечер, но понемножку, не накапливая стирку грудами. Стирка… одна из немногих возможностей побыть одной. Почти весь день Мэри проводила в обществе родных: присматривала за младшими братьями и сестрами, помогала матери готовить еду, а по вечерам сидела со старшей сестрой у костра за штопкой одежды. С той самой минуты, как она просыпалась поутру, и до того, как наступало время развернуть скатку походной постели, ее окружал людской гам, со всех сторон атаковали голоса – просьбы, рассказы, жалобы. Порой Мэри начинало казаться, будто ее неотвязно преследует крепкий ветер, дующий разом со всех сторон: громогласный хохот и крики доносились из лагеря даже сюда, в этакую-то даль!

Обычно Мэри бежала из лагеря просто ради того, чтоб порадоваться тишине, не слышать ничего, кроме негромкого шороха высоких трав на ветру. Однако сегодня вечером напоминания о веренице фургонов неподалеку раздражали не слишком. Пропажа одного из мальчишек напугала всех, даже ее. Бедный Виллем Нюстрем… Его семья принадлежала к костяку обоза, а знакомиться с недавним пополнением «старички» не спешили, и потому Мэри видела мальчика только издали. Ребенком он казался замечательным: шести лет, постоянно играет, смеется, волосы – светлые чуть не до белизны… Братья Мэри, Джонатан и Франклин-младший, были ему ровесниками, и при мысли о том, что один из них вдруг исчезнет куда-то прямо посреди лагеря, сердце тревожно сжималось, трепетало у самого горла. Надо же: все – будто в одной из сказок о детях, похищенных злыми духами и унесенных в какой-то потусторонний мир…

По счастью, свет походных костров в отдалении хоть немного, да успокаивал. Мужчины гнали скот в высокие травы, на выпас, стреноживали лошадей, чтоб не забрели далеко, осматривали колеса и оси фургонов – не износились ли, проверяли упряжь, готовясь наутро продолжить путь. Детишки тащили к лагерю охапки хвороста для костров; младшим братишкам Мэри, отправляясь к реке, велела вычертить на земле колесо для игры в «Волки и овцы» – словом, все, насколько возможно, были при деле.

Едва начав отстирывать первую из одежек – заскорузлую от засохшего пота рубашку брата, Уильяма, Мэри увидела пару девиц, Гарриет Пайк и Элиту Доннер, идущих к ней сквозь высокие травы с корытами в руках. Дивясь охватившему ее облегчению, Мэри замахала обеим рукой.

– Доброго вечера, Мэри, – сухо сказала Гарриет.

Ровесницы, с Гарриет они, однако ж, были едва знакомы. Держалась двадцатилетняя Гарриет не по годам чопорно – наверное, оттого, что уже вышла замуж и даже детишками обзавелась. Тем более странно было видеть ее в компании Элиты Доннер, не только семью-восемью годами младше, но и, как многие говорили, державшей себя, будто совсем девчонка.

– Вы как раз вовремя, – старательно сохраняя бодрый, приветливый тон, заговорила Мэри. – Темнеет тут быстро.

Гарриет, разбирая стирку, смерила Элиту долгим косым взглядом.

– Ну, моя бы воля… Я стирки сегодня затевать не собиралась, но Элита упросила пойти с ней. Одна она, понимаешь ли, к реке спускаться боится.

Элита, ни слова не говоря, взялась стирать белье на мелководье, но голову в плечи втянула едва не по самые уши. Действительно, держалась Элита Доннер беспокойно, точно пугливая лошадь.

– Что это ты вдруг, Элита? – спросила Мэри. – Из-за пропавшего мальчика? Тогда стесняться тут нечего. Думаю, этот случай всех напугал.

Однако Элита отрицательно покачала головой, и Мэри прибегла к новой догадке:

– Стало быть, из-за индейцев?

Сказать по правде, сама Мэри встречи с индейцами дожидалась давно, только они все никак не объявлялись. В первый день после пересечения границ Индейской территории поселенцы видели издали небольшой отряд пауни, верховых, хладнокровно провожавших взглядами вереницу фургонов, змеей тянувшуюся через долину, однако к обозу пауни приближаться не пожелали.

В большинстве своем поселенцы индейцев боялись, вечно рассказывали истории о набегах краснокожих, похищающих скот и белых детишек, но Мэри во все эти байки не верила. Одна из поселенок с реки Литл-Блю рассказывала, будто у пауни всем заправляют женщины. Мужчины охотятся, мужчины воюют, однако решения принимают их жены.

Рассказ поселенки потряс Мэри до глубины души.

– Нет, я не индейцев боюсь, – отвечала Элита.

Работала она быстро, не отводя глаз от собственных рук. Очевидно, ей ничуть не хотелось задерживаться у реки хоть на секунду дольше, чем нужно.