Закон парных случаев

А теперь Маша сидела напротив его новой пассии, удивляясь его странному выбору, и билась над вопросом, зачем ему понадобилось придумывать какую-то вечеринку. Хотел показать невесту? Посоветоваться? Но женщины всегда относятся друг к другу ревниво, даже если это касается просто друга. Очень глупо. Пригласил бы Сергея, Женю, Юру – мало ли у него друзей… Или он… пригласил ее специально для мамы? Чушь какая-то. В любом случае, спасибо, но делать этого не стоило бы.

Наверное, от этой обиды Маша впала в какое-то странное, чуть отчужденное от времени и пространства состояние. Она будто увидела себя со стороны – непонятно чему улыбающаяся молодая женщина, с красивыми естественными волосами, в элегантном черном платье с узкой талией и пенно-кружевным белым воротником. Маленькая леди. И эта… как бы сказать… простушка из универмага… И тут же все стало на места. Кто бы ни была эта Рая, как женщина Маше она проиграла. Хотя… любовь зла.

Одновременно два противоположных чувства овладели ей – женское торжество и человеческая неловкость. Она пришла не для того, чтобы разрушить их отношения! Но и предотвратить неизбежное теперь уже было не в ее власти. Она должна принять это и не корить себя!

Маша и не догадывалась, что еще раньше у Людмилы Георгиевны стали появляться кое-какие, еще не вполне оформившиеся в план соображения на ее счет. Как любящая мать, она понимала, что после такого обидного и болезненного для Германа разрыва с Лорой, он не скоро сможет найти подругу по себе. Если только с отчаяния не кинется к первой попавшейся юбке. Нет, такого она не могла допустить. Она хорошо знала своего сына. Верный, преданный, но и жена должна быть ему другом, равным ему, а не только любовницей. Поэтому Раю она втайне от сына отвергла с первого знакомства, но сыну ничего не говорила.

Страха, что сын навсегда останется холостяком, она не испытывала. Знакомых девушек, которым Герман нравился и которые были бы очень не против выйти за него замуж, по ее мнению, у Германа должно быть достаточно. Но достойных она пока не видела, в частности и потому, что домой он никого из них не приглашал. На словах она его не торопила, но, вероятно, совершенно непроизвольно подталкивала поскорее найти свою половинку и создать семью – не всегда же у нее будут силы гладить ему рубашки и варить супы. А если с ней что-то случится? Да и время ее подошло обожать и нянчить внуков, а то умрешь нечаянно и не дождешься. С другой стороны, страшновато было, не нарвался бы на какую-то «метелку».

Герман с женитьбой не спешил. Теперь, спустя столько лет после разрыва с Лорой, он уже и сам не мог сказать, так ли сильно ее любил. Но, вероятно, оскорбленное самолюбие вытеснило из головы все следы прежних нежных чувств ко всему женскому роду. Он даже закрывал глаза и пытался представить на ее месте другую женщину – и ничего не менялось. Неужели все женщины стали одинаковы для него? Собственно, Лора и не была его женщиной, а просто детской любовью.

Теперь ему хотелось бы найти в женщине сильное ответное чувство, но то ли он его не видел, то ли не доверял, то ли сам не испытывал настоящей любви. Маша, которая ему всегда очень нравилась, больше не проявляла к нему интереса. Может потому, что он ей сказал когда-то про Лору? А потом еще выскочила замуж, ни словом не обмолвившись о своих планах. Это тоже было обидно.

И вдруг появилась Рая, простая, податливо мягкая, нетребовательная. Прогулки, кино, встречи у подруги дома – других развлечений не требует. Вроде бы, любит его или во всяком случае понимает, что вокруг нее таких как он – немного. А может, вокруг нее он вообще единственный такой – не пьющий, вежливый, интеллигентный. Ну, спит с ней, в кино иногда сводит. Встречаются они не часто, он все время на работе занят. А у других и этого нет. Она будет его ждать, терпеливо ждать, а там он привыкнет, что она всегда рядом. Ничего, еще все возможно.

Понимая это, Герман все же боялся согласиться на такую жизнь и продолжал метаться. Пожалуй, он уже привык к ней. Но хочет ли, чтобы она всегда была рядом? Он же не любит ее! А если попробовать? Она славная. Ну, не нужна ей консерватория. Ничего, приучит со временем. Кстати, а сам он – часто ли теперь там бывает? А вот маме была бы помощь. Хотя, что у него с Раей общего? Постель? Продавщица парфюмерного отдела Мосторга или кассирша. Какая разница? Добрая, хорошая, но – «пирог с ничем». О чем с ней говорить после работы? Только о борщах или расходах? Вроде считалочки получается – «В этой маленькой корзинке есть помада и духи, ленты, кружево, ботинки». А для души что?

Ну, а если все такие, как Лора или Маша, уже «заняты»? Не такой он мужик, чтобы в постоянном «поиске» метаться. Отбивать чужих жен – тоже не в его правилах. Значит, все равно придется жениться. Искать другую – тоже ни времени, ни желания нет. Если бы тогда Маша не поторопилась…

Те же мысли беспокоили и Людмилу Георгиевну. Она была уверена, что Раечка – не пара ее сыну. Но сказать ему такое она не смела. Просто заранее его жалела – когда сам разглядит, поздно будет. Вот и предложила сыну устроить такое чаепитие. Посмотрит, неизбежно начнет сравнивать. А потом женщины острее чувствуют. Маша сразу поймет – «его» или «не его». А он наверняка захочет посоветоваться. Может, Маша найдет нужные слова – все-таки старый друг. Да не может она ревновать. Хотела бы, давно бы отбила… А может, и сам Герман поймет, кто ему нужен – Раечка или какая-то еще. Вот и подала идею – пригласить обеих женщин вместе.

Пока Людмила Георгиевна выгружала из духовки новую порцию пирожков, Герман тщетно пытался завязать хоть какие-то узелки общего разговора, но ничего не получалось. К его счастью, довольно скоро в комнату буквально вплыла мама, неся перед собой огромное блюдо. От пирожков шел такой аромат печеных яблок и корицы, что невольно хотелось закрыть глаза и наслаждаться. Казалось, что она решила устроить пир. Но ради кого? Значит, Машины подозрения были не напрасны? Похоже, что эта Раечка все же чувствовала себя в доме потенциальной хозяйкой – она вскочила и стала помогать Людмиле Георгиевне разливать чай, разрезала пирог, раскладывала горячие пирожки по тарелочкам.

Изо всех сил стараясь сгладить двусмысленность ситуации, Людмила Георгиевна приветливо улыбалась обеим гостьям, выдавала секреты своих волшебных пирожков, но скованность не исчезала.

Когда пирог был наполовину съеден, а замечательный фирменный чай «со слоном» выпит, Рая вдруг заспешила домой. Видно, ситуация была ей тоже в тягость. Герман пытался уговорить ее остаться, но Рая заупрямилась – завтра ей нужно было очень рано вставать. Тогда он вскочил, помог ей надеть пальто и, извинившись перед Машей, попросил не уходить до его возвращения. «Раечка живет близко, я скоро вернусь и провожу тебя». Однако и Маша вдруг заторопилась домой и потянулась было к вешалке, но Людмила Георгиевна быстро встала на ее пути и заявила, что одну ее она никуда не отпустит. «Вот Герман вернется и проводит вас хотя бы до метро». Она почти насильно снова усадила Машу на диван, а сама поспешила на кухню, где разбойным свистом уже сигналил вновь закипевший чайник. Через минуту дверь отворилась и в комнату словно ворвался маленький паровозик – в такт шагам Людмилы Георгиевны из носика чайника с легким свистом вырывался пар. Обе женщины одновременно засмеялись. Людмила Георгиевна снова заварила свежий чай, разрезала остаток пирога, придвинула Маше вазу с пирожками и розеточку с янтарным вареньем.

– Машенька, я все вижу! Вы так и не попробовали мое варенье. Посмотрите на эту красоту! Сколько оттенков – от желтого янтарного до темно-красного. Хотите, я вам дам немного с собой? Ну, пожалуйста. Не отказывайтесь.

На столе, словно по волшебству появилась чистая майонезная баночка. Маша зачерпнула чайной ложечкой варенье, и капля его янтарной слезой упала обратно.

– Действительно, очень-очень вкусное. Это не комплимент, это честно. Наверное, у вас тоже особый секрет. Но с собой мне ничего не надо. Спасибо большое, Людмила Георгиевна. Не обижайтесь, ради бога. А к вам гости придут и будут счастливы.

– Ну, пожалуйста, Машенька. Мне будет приятно, маму угостите.

– А вот теперь попробуй, откажись, – засмеялась Маша. – Мама как раз его любит. Моя бабушка тоже айвовое замечательно варит. Но со всеми вареньями у меня какие-то особые отношения – я жуткая сладкоежка, а варенья люблю только некоторые. Еще и грушевое не очень люблю. Больше всего я люблю из белой черешни, «белгорон». Бабушка покупает ее на Тишинском рынке. Кажется, привозят ее из Белгорода. Но зато секрет варенья помню. Хотите раскрою? После того как сварится, надо обязательно добавить немного ванили – черешня не имеет запаха, а сверху в банку положить кружочек лимона, чтобы не засахаривалось.

– Вот спасибо за совет. Следующий раз обязательно попробую сварить черешневое. Никогда не варила. Тогда вы придете? – Спросила Людмила Георгиевна чуть кокетливо.

– На черешневое? Обязательно приду, – Маша улыбнулась ей в ответ.

– Вот и договорились. – Людмила Георгиевна помолчала, словно собираясь с мыслями. – Машенька, а еще я хочу задать вам один вопрос. Можно? Если не захотите, не отвечайте. Только честно, хорошо?

Удивленно взглянув на нее, Маша кивнула.

– Да-да, конечно.

– Почему вы не хотите выйти замуж за Геру? Он к вам прекрасно относится, вы столько лет дружите. Мне казалось, что и вы к нему не совсем безразличны. – Людмила Георгиевна сделала паузу и внимательно посмотрела на Машу. В комнате было так тихо, что сразу стало слышно, как тикают где-то рядом часы-будильник, а на кухне кто-то возится с кастрюлями.

– Может быть, вы боитесь, что Герман не сумеет полюбить вашего ребенка? Так у него просто никогда не было детей, он не понимает, что такое любить детей. Но это приходит! Он научится, я вас уверяю.

От неожиданности Маша онемела. Вопрос застал ее врасплох. Что это? Просто материнское любопытство или разведка боем?.. Такие слова из уст матери звучали как предложение, попытка сватовства, но это было вдвойне странно… Герман никогда не задавал ей такого вопроса.

Маша была абсолютно не готова к такому повороту и сразу не могла сообразить, что же она должна ответить. Ей хотелось крикнуть: «Это нечестно! Этого нам не задавали!». Давно забытое чувство, что вызывают к доске, а урок, как назло, не выучен. Но после минутного шока она попробовала собраться с мыслями.

Сказать, что она не любит обожаемого ею сына? Не стоит. Конечно, Герман – замечательный парень, и когда-то он ей нравился, но никакой любви не было, а теперь и подавно все прошло, и ничего, кроме теплой дружбы, уже невозможно. Разве может она обидеть эту чудную женщину, страдающую за сына? Жизнь ему посвятила, отказалась выйти замуж за прекрасного, любящего ее человека, опасаясь, что сын не примет другого мужчину в доме. Где найти нужные слова?

Мысли смерчем крутились в мозгу. Во-первых, Герман никогда не делал ей официального предложения. Всякие шутливые разговоры не в счет. Потом, где это видано, чтобы мать предлагала руку и сердце своего сына? Он же не калека, мог бы и сам спросить. Почему? Боялся получить отказ?

И тут Машу вдруг полоснула неприятная мысль. Значит, это все-таки были «смотрины потенциальных невест»? Скорее бежать…Она не хочет, чтобы ее сравнивали, выбирали, как на базаре. Если эта встреча – идея его мамы, и Герман был с самого начала в курсе этой затеи, то он просто слабак. К тому же, он должен скоро вернуться. Застав ее, он сразу поймет, о чем был разговор. Ничего себе сюрприз. Ей так нравилась Людмила Георгиевна, и вдруг…такая… такая бестактность.

Маша сидела, опустив голову, не решаясь посмотреть в глаза матери Германа. Покрывшееся густым румянцем лицо похорошело, но глаза смотрели испуганно.

– Поверьте мне, Людмила Георгиевна. Сейчас я ничего не могу вам ответить. Я еще не вполне свободна. Ни юридически, ни от моих прежних чувств. Я не хочу обманывать – ни вас, ни Германа. Спасибо вам за все, за пироги, за чай, за ваше доверие и за Германа. Простите меня… (А за что?) Пожалуй, я пойду. Не волнуйтесь, сейчас еще не поздно, и у нас в районе всегда спокойно.

Она торопилась уйти, чтобы не встретиться с Германом даже на лестнице.

На следующий день она собралась, чтобы снова не почувствовать себя нерадивой ученицей, и позвонила.

– Пожалуйста, очень прошу, не обижайся на меня и маму попроси понять. Может быть, ты сам еще не уверен, что Рая – твой окончательный выбор, не торопись. Но в любом случае, я не собираюсь отбивать у нее жениха. Это ваше или твое дело. Сама я совершенно не готова второй раз выскакивать замуж. Встречаться с тобой просто так, морочить тебе голову я тоже не могу. Останешься моим другом – буду рада.

Герман долго молчал.

– Я буду тебя ждать. Только скажи честно, сколько лет ждать твоего ответа. Год, два, три? До тридцати? До сорока?

Маша удивилась такому удивительному вопросу…

– Ладно. До тридцати с хвостиком, – игриво выговорила она.

– А сколько это, «с хвостиком»? – голос его погрустнел.

– Надо подумать. (А это уже кокетство!) За вечер огромное спасибо. А то настроение у меня и, правда, отвратительное. Совсем как погода в ноябре. Вообще, мне нужно отдохнуть, о многом передумать, себя понять.

Герман слушал ее молча, не перебивая, не задавая вопросов, казалось, что там, на другом конце телефонного провода никого нет. Означало ли это – «Только не молчи, скажи еще что-нибудь. Только не молчи», Маша не понимала и терпеливо ждала хоть какой-нибудь реакции. Ей самой было в этот момент страшно, и ее молчание означало: «Не обижайся, не клади трубку, просто живи, будь где-то рядом, думай обо мне как старший брат, звони… И мне будет хорошо, что я могу с тобой поговорить».

Сколько минут они молчали?

Маша действительно боялась нечаянно оттолкнуть Германа. Его поддержка была так нужна ей. Поэтому ее тон, ее слова звучали как оправдание, как немая просьба – останься. Поэтому она снова заговорила.

– Я так безумно устала за все эти годы, что, кажется, прошло двадцать лет, а не семь. Да и мама тоже. Надо куда-то поехать, сменить обстановку. Может быть, в Прибалтику или в Крым. Но мы еще не решили. А пока я занята по горло. Буду брать вторые смены, чтобы отгулов побольше накопить. Но звонкам твоим буду рада, а придешь в гости – мы все будем только рады. Тоже что-нибудь испеку, я у бабушки многому научилась. Кстати, если пригласишь в консерваторию – обязательно выберусь.

Все, что она произнесла, было чистой правдой. Ее раны были слишком свежи и болезненны. А потерять Германа-друга ей вовсе не хотелось. Это было бы чересчур.

Узнав о разговоре, Анна Савельевна тоже слегка удивилась. Если сама «будущая свекровь» вызвалась быть свахой, значит, Машу она определенно любит. Да и Маша признавалась, что мама Германа ей нравится. Жаль только, если больше, чем сам Герман.

Она и раньше не могла понять, почему дочь так упрямо говорит «нет», если она спрашивала ее о Германе как о «женихе». Такой славный, порядочный парень и, кажется, любит ее. Какого принца она ждет?

Теперь, после развода, Анна Савельевна будто бы пыталась подсказать Маше, что брак это не только сумасшедшая любовь, что должна быть хоть крупинка разума, рассудка… Что жизнь – это не бассейн о двадцати пяти или даже пятидесяти метрах… И что нужна надежная лодка, чтобы переплыть этот океан тревог, забот, невзгод, потерь… Ей так хотелось, чтобы дочь была по-настоящему счастлива. И почему дети так упрямы? Боже, сколько правильных слов можно произнести вслух, а жизнь все поворачивает по-своему…