
Судьба взаймы
Затаившись в своей комнате, Эдик поначалу боялся подходить к окну, однако потом немного осмелел. Он видел, как приехал Полкан, как тот осматривал кусты, в которые он скинул телефон, как внимательно изучал двор и стоящие в нем дома (тут Эдик, конечно, мгновенно отлип от окна, от страха аж муравьи по телу забегали). Потом он долго говорил с бледным как полотно напарником, пошел в офис «Перспективы». Когда вернулся, снова обошел двор, еще раз внимательно огляделся и скрылся в арке. Уехал, значит.
Устроившись на кровати со стаканом виски и бутербродом, Эдик стал думать. Первым делом решил поставить себя на место Полкана: что тот будет делать на самом первом этапе его поисков? Поищет во дворе, это как пить дать. Наймет людишек, даст им фотографию и пошлет опрашивать жильцов: не известен ли им такой гражданин. А уж повод для опроса придумает, это не бог весть какая сложность. То ли пропавшего ищут, то ли афериста, который обманывает старушек. Значит, долго у Пантелеевны рассиживаться нельзя. Сама-то она болеет, на улицу не выходит, жалуется на давление, одышку и головную боль. Хорошо хоть не просит сходить за продуктами, у нее и морозилка забита до отказа, и крупы в кухне полный шкаф. Но соседи-то на что? Конечно, Эдик от старушки уже больше двух лет назад съехал, вряд ли он кому-то запомнился. Внешность у него самая обычная, в глаза не бросается. Да и не знакомился он ни с кем, и не ругался, слава богу. Но все равно может случиться, что какая-нибудь досужая тварь вспомнит, что «да, кажется, жил тут такой паренек». А от этого уже недолго выяснить, у кого именно жил. Погода, к счастью, имела тенденцию к ухудшению, на улице моросило, поднялся противный порывистый ветер. А на завтра и вовсе обещали бурю не бурю, но какую-то гадость: ветер до 20 метров в секунду, грозу и дождь. Это было хорошо, потому что в такую погоду даже собачники стараются поскорее вывести своих псов, а просто так никто по двору не шляется, опрашивать жильцов будет проблематично. Двери давно уже незнакомым никто не открывает, так что о полноценном поквартирном обходе Полкану и мечтать нечего. Так что время есть, но его не очень много, потому Эдик постановил себе так: сегодняшнюю ночь ни о чем не думать, чтобы хорошо выспаться, а завтра со свежей головой проложить маршрут отступления. В конце концов, все не так уж плохо, первая часть грандиозного проекта ему уже, считай, удалась. И дальше все пойдет как по маслу. Раз уж Случай его выбрал, то явно не для того, чтобы ткнуть мордой в навоз. Заснул Эдик спокойно и с улыбкой на лице.
Однако во сне, посреди обрывочных, не связанных между собой видений, к нему прицепилась липкая, тягучая обида. Ведь неплохо же они с Маринкой жили, неплохо! Любили друг друга, наедине не скучали, вместе веселились и радовались, не ссорились, друг на друга не орали, как некоторые. Сказать, чтобы нищенствовали, так опять же нет. Когда ей хотелось, заказывали на ужин роллы с копченым угрем и креветками, а в другой раз шли пить вкусный темный бельгийский эль в одно очень уютное кафе. Мечтали поехать в Грецию, и поехали бы, если бы все так и шло. Как она могла подпустить к себе кого-то так близко? И когда только успела-то, ведь они все время были вместе? Тут Эдик окончательно проснулся, потому что то ли в дреме, то ли между сновидениями ему явилось нечто ужасное. Похуже цунами или какого-нибудь землетрясения, а именно – последнее Маринкино письмо. Вспоминать и уж тем более цитировать его смысла теперь уже нет, и так за ноутбуком тогда всю задницу себе отсидел, читая сто раз одно и то же, думая над каждым словом, взвешивая и стараясь понять, как такое вообще могло произойти. Но не о письме теперь речь. И не о том, как подло поступила Маринка, бог ей судья. Горечь отступила, обида стала понемногу забываться, но именно сейчас где-то в глубинах подсознания всплыло: а ведь письмо-то он тогда не удалил. Не посмел, рука не поднялась. Сначала раздумывал над ним, потом решал, ответить или нет – наверное, еще на что-то надеялся. А потом просто-напросто забыл. Или не смог, потому что это было последнее, что от нее осталось. Думая о том, следует ли взять с собой в бега ноутбук, Эдик ответил себе однозначно: не стоит. Люди Полкана в любом случае наведаются в квартиру. Если ноутбука не будет на месте, станет понятно, что Эдик затеял и заранее подготовил побег. Рано или поздно они и так это поймут, но торопить их не надо, пусть их выводы идут своим чередом. Эдику нужно время придумать и осуществить план отхода, а давать противнику наводки – это почти то же самое, что идти с повинной.
На потолке отражался свет уличного фонаря. Эдик уставился на это световое пятно и стал лихорадочно соображать. Успели они уже побывать в его квартире или нет? Полкан – это вам не полиция и не ФСБ, человеческих ресурсов в его распоряжении нет, но если речь шла о крупной сумме, он их получит, тут можно даже и не сомневаться. Обзавестись людьми – это для него только вопрос времени. Сколько часов ему нужно для того, чтобы сколотить поисковую команду? Сколько-то нужно, не за пять минут же это делается. Позвонить людям, встретиться, договориться… Пока то да сё, день уйдет как не бывало. Эдик вскочил в кровати. Мурашки бегали по коже, подбирался озноб. Если люди Полкана заглянут в его ноутбук, они первым делом просмотрят его переписку в почте и соцсетях. Ничего такого не найдут, да и письмо Маринки, надо думать, отметят не сразу. Но если станут работать вдумчиво, то на всякий случай зайдут на ее аккаунт, где в главе «Информация» указано, что Марина Митрофанова работает юристом в фирме «Перспектива». Или она уже там не работает? Даже если так, бывшее место могла сохранить. А тогда они вычислят его за пять минут. Эдик вскочил на ноги, машинально стал натягивать джинсы. Выглянул во двор – никого. Время третий час ночи. Может, ничего страшного еще не произошло? Может, Полкан еще не успел сколотить команду? А может, они вообще не собираются устанавливать круглосуточное дежурство в подозрительном дворе? Может, он просто, как говорится, «перебдел»?
Эдик натянул черную майку, чтобы не светиться в темноте, тихонечко прикрыл дверь в свою комнату, чтобы не разбудить старуху, постарался, чтобы и входная дверь не сильно хлопнула. Спустился по лестнице, выглянул на улицу. После дождя было свежо и прохладно. Деревья шумели листвой и гнулись под порывами ветра. Воздух пах свежими, промытыми листьями, прибитой дождем пылью, свободой. Он огляделся еще раз – никого не увидел. Такси решил не вызывать, в такую ночь пробежаться одно удовольствие. Надо проветрить голову после целого дня лежания в душной квартире.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Алла Холод
Судьба взаймы
© Холод А., 2022
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022
* * *
Часть 1
Глава 1
Этого дня Варвара панически боялась, хотя и ожидала его приближения с чувством безысходной обреченности. И если чего-то хорошего можно ждать годами, а оно все не приходит и не приходит, то плохое случается непременно и, как правило, строго по расписанию, не заставляя себя долго ждать. Так и вышло. Не сработали ни мышиная возня, громко называемая «активными поисками», ни периодически применяемая тактика засовывания головы в песок – «пауза для осмысления ситуации», ни анабиоз, в который она пару раз впадала в тайной надежде, что по выходе из него все само собой чудесным образом преобразуется. Но ничего не преобразовывалось, не осмысливалось, не находилось. На счету зарплатной (совсем не смешно) карточки оставалось 23 рубля, а в кошельке печальным, если не сказать погребальным, звоном погромыхивала мелочь. Сегодня она напоминала Варваре серебристые чешуйки мелкой плотвы – вроде не совсем пусто, но на самом деле – полный ноль. Ревизия кухонных ящиков показала, что в наличии остались два пакетика пшенной каши, незаконченная упаковка гороха, вермишель на одну порцию и подсолнечное масло – оно желтело на дне бутылки, не обещая ничего, кроме основы для одной-единственной яичницы. Впрочем, яиц (маленьких, самых дешевых, второй категории) и было лишь на одну глазунью. Еще в холодильнике фигурировали ничтожный кусочек сыра и остатки сливочного масла на порцию каши. Хлеба не было, мука если и имелась, то приготовить из нее Варвара все равно ничего не смогла бы: во-первых, не умела, во-вторых, к муке ведь нужны еще какие-то ингредиенты, а где их взять? Варвара подсчитала оставшийся картофель – четыре не очень презентабельных проросших клубня. Сколько ей предстоит прожить с такими ресурсами, Варвара не имела ни малейшего представления. Зато другие перспективы вырисовывались более или менее отчетливо: через неделю, если девушка не оплатит счет, у нее отключат интернет, денег на телефоне тоже практически не осталось. Связь с внешним миром истончалась с каждой минутой, и Варя ощущала это почти физически. Она даже перестала наведываться в шкафчик, где бережно хранила свои карты Таро, к которым раньше обращалась по любому поводу, и книги, над которыми дрожала и перечитывала по сто раз. Некоторые Варя покупала сама, чтобы совершенствовать мастерство и множить знания о предмете, некоторые удавалось по случаю достать маме. Среди маминых находок были и редкие экземпляры. Только вот гадать теперь Варе не хотелось: прогнозы выпадали плохие, ничего радостного в раскладах Варвара не видела. И когда гадания стали отнимать слишком много эмоций и душевных сил, Варя просто перестала брать колоду в руки.
Сестре не позвонишь – раньше дня зарплаты беспокоить Соню нет смысла, у нее самой пусть и неплохое, но фиксированное жалованье, да плюс двое детей и муж-жлобяра, страшный, мягко сказать, эконом, которому на проблемы младшенькой Вари глубоко наплевать. Никаких мыслей не имелось, телефон молчал, сообщения не поступали, мессенджеры были девственно чисты, никто не проявлял к ней никакого интереса ни в соцсетях, ни как-либо иначе. Так плохо было не всегда, сравнительно недавно финансовая пропасть, в которую нынче так неумолимо катилась Варвара Семенова, даже ей самой не казалась глубокой. Оставшись без работы, первое время Варя не склонна была излишне драматизировать ситуацию – с людьми происходят вещи и похуже, ей ли об этом не знать. Она закинула удочки повсюду, обзвонила всех хороших знакомых, повстречалась со всеми более и менее полезными людьми, разослала резюме и откликнулась на все не вызывающие опасений вакансии. Стала ждать. Она не голодала и даже не чувствовала себя так уж стесненно, потому что считала, что проблемы с работой временные. Она, конечно, уже не могла покупать новые вещи, посещать любимые заведения – неизвестно ведь, насколько растянется период неопределенности. Но с каждым днем омертвевший телефон усиливал ощущение, что эта неопределенность может затянуться. Скоро стало ясно, что растянуть надолго то, что осталось от мамы, не получится. Мама не любила дорогих украшений, не покупала их, потому продавать Варваре было уже почти нечего. После того как они с Соней поделили мамино наследство, у Вари остались оригинальная, увесистая золотая цепочка, два кольца с мелкими россыпями бриллиантов, довольно массивные серьги, подвеска, пара старинных монет и кое-что по мелочи. Имелось еще кольцо с одним бриллиантом весом в карат, но продавать его было чистым безумием: в скупке брали изделия по весу золота, камни шли подарком ушлым девицам, которые объясняли всем клиентам, что реализовать изделия с драгоценными камнями можно только в ломбарде, выставив их на продажу за копейки. В ломбардах задорого изделия не брали, Варвара проверила, а дарить наглым девкам мамин бриллиант она не собиралась. В итоге она спустила все мамины украшения, кроме того самого кольца, потом свои собственные, куда менее значительные, сильно уступающие маминым в цене. Ресурсы таяли на глазах, а вопрос с работой не решался. Вернее, не то чтобы он не решался совсем: за весь полуторагодичный период своего вынужденного простоя Варвара дважды устраивалась на работу, но оба раза крайне неудачно. Сначала ее порекомендовали на декретное место пресс-секретаря в государственный заповедник, и она пошла было, хотя из памяти еще не стерлось собственное мрачное и тоскливое библиотечное прошлое, но стоило ей выйти на работу, как декретная мамаша резко поменяла планы и Варвару вежливо выбросили из темного пыльного кабинетика, лишив надежды даже на маленькую зарплату. Потом она оказалась на бессмысленной и малоперспективной должности распространителя новой рекламной газеты, где проработала всего месяц. Но рекламная периодика, вопреки честолюбивым и совершенно не основанным на рыночных реалиях планам хозяев проекта, рекламу не собирала. Деньги сотрудникам, соответственно, не выплачивались. Варвара уже физически ощущала, что скольжение вниз идет по все более крутой траектории, и жизнь меняется в худшую сторону куда более стремительно, чем она могла бы предположить в своих самых пессимистичных прогнозах.
Сначала она перестала посещать рынок и покупать свежее мясо. Во-первых, на рынок надо было ехать на такси, а Варя обнаружила, что траты даже на это незатейливое и в общем-то недорогое удовольствие стали неподъемны для ее кошелька. (Общественным транспортом после начала пандемии Варя не пользовалась ни разу.) Во-вторых, на рынке, раз уж тратишься на дорогу, надо было «затариваться» хотя бы на несколько дней, а строить планы дальше «здесь и сейчас» Варвара давно уже не могла. Так что из ее рациона сначала исчезли говядина, домашняя птица и хорошие овощи. Их заменили дешевые магазинные куриные ножки, крылья и печенка, а также товары, ценники на которых обещали сниженную цену. Вслед за качественными продуктами куда-то запропастились приятели и подружки, коллеги, сокурсники, не говоря уже о просто знакомых. Постепенно Варя перешла на копеечный шампунь российского производства, а от гелей для душа отказалась вовсе, потом перестала красить голову, и ее волосы вернули себе природный мышиный цвет. Но и это было еще не самое худшее. В один момент девушка обнаружила, что продавать больше нечего, а подработки совсем не стало. Долги за коммуналку выросли до таких сумм, которые Варвара предпочитала не знать: она складывала счета в файлик, стараясь не заглядывать в них, чтобы не усугублять прогрессирующую депрессуху. Пришлось предложить свои услуги доброй знакомой, хозяйке маникюрного салона, где раньше Варвара холила свои ногти. Теперь же она два раза в неделю мыла в салоне полы и чистила раковины, зная, что хозяйка – женщина деликатная и, сочувствуя ее обстоятельствам, не станет болтать о ее бедственном положении при общих знакомых. Денег стало не просто не хватать, близилась полная финансовая катастрофа. И посоветоваться было не с кем, мама ушла и никогда больше не вернется…
Пока была жива Вера Матвеевна, Варя жила как за каменной стеной. Мама была не только мерилом всех жизненных ценностей, но и надежным форпостом в повседневной жизни. Вера Матвеевна Семенова являлась специалистом, к которому страждущие выстраивались в очередь. Чтобы попасть к ней в обход задолго распланированного расписания, нужно было обладать особыми знакомствами. Покойная мама Варвары Семеновой была иглорефлексотерапевтом редчайшего таланта и уникальных знаний. Она была широко известна за рубежом, ее часто приглашали на азиатские симпозиумы, семинары и конференции по акупунктуре, о ней упоминали в монографиях и статьях иностранные специалисты, журналисты часто брали у нее интервью, ее снимали в документальном кино не только региональные, но и столичные телеканалы. Словом, Варина мама была знаменитостью, но самое главное, действительно очень хорошим врачом и добрым, скромным человеком. Как у многих востребованных медиков, у нее имелись в этой жизни большие преимущества – для Веры Матвеевны были открыты все двери. К кому бы она ни обращалась, никто и никогда ни в чем ей не отказывал. Она помогала людям, и пациенты старались платить ей той же монетой. После «факультета невест», коим во все времена являлся филфак, Варвара на некоторое время оказалась в областной библиотеке имени Никитина на рядовой неприметной должности, но мама обещала, что ее пребывание там не будет долгим, и Варя поверила. Девочка ожидала рутины и библиотечной смертной скуки, но оказалось, что в священных стенах царят правила серпентария. Пожившие библиотекарши возненавидели Варвару с первого дня. Не звали на чай, не обращались по имени, называя либо «голубушкой», либо «деткой», а за глаза активно обсуждали, куда именно метит новоприбывшая: в вожделенную, но недосягаемую синекуру – областной департамент культуры, куда библиотека входила как структурное подразделение, или в один из теплых кабинетов на втором этаже, где гнездилась администрация учреждения. Варвара абстрагировалась, делала вид, что ничего не замечает, и ждала, когда мама исполнит свое обещание. И в один прекрасный день – а он действительно был замечательным – мама отправила Варю к какому-то большому телевизионному начальнику, который обещал девушке место редактора в какой-то там редакции – от нахлынувшей волны восторга Варя даже не поняла, какой именно. Да и разве это имело значение? После унылых библиотечно-террариумных будней само слово «телевидение» звучало как волшебная музыка.
Варваре повезло: она попала в коммерческий проект, бригаду, которая работала на серьезного мебельного олигарха, поставившего себе целью в кратчайший срок попасть на региональный политический олимп. И, как поговаривали, попробовать себя на следующих губернаторских выборах. Олигарх был мужик умный, улыбчивый, позитивный, построивший бизнес своими предпринимательскими талантами, но ужасно косноязычный и словоблудный. Если его начинало нести, было невозможно предугадать, куда в итоге вывезет. На телевидении, где каждая секунда была считана, да еще и стоила безумных денег, такой формат не предусматривался, поэтому с магнатом работали сразу несколько человек. Сначала к нему выезжал корреспондент, который записывал интервью – то есть все мысли и то словоблудие, на которое господин Черемушкин оказывался способен, потом текст расшифровывался и попадал к руководителю бригады – Вике Бегуновой. Вика сама писать то ли не умела, то ли просто не хотела, но правильно ставить задачи у нее получалось. От нее Варвара получала указание, какие именно мысли должны прозвучать в эфире, а уж делом Вари было отредактировать расшифрованное интервью таким образом, чтобы в нем не осталось ничего лишнего. Ну и чтобы звучало все красиво и объемно. После Вариной обработки текст вновь попадал к Вике, которая тщательнейшим образом размечала его особыми знаками – здесь герой передачи должен улыбнуться, здесь сделать многозначительную паузу, а здесь просто поднять бровь… Что и говорить, Вика умела «подать» человека. В итоге, когда делали запись набело, оказывалось, что в студии вместо косноязычного мужика, у которого каждое веское слово удивительным образом обрастало долгими минутами невнятной бубнежки, которую трудно переварить, появлялся оратор, бьющий не в бровь, а в глаз. Это был многоступенчатый труд, но дело того стоило: команда телевизионщиков «вырастила» президента из мастера цеха. Некоторое время усиленной телевизионной дрессировки – и господин Черемушкин и вне студии стал говорить как по писаному. Ах какое это было счастливое время! Помимо положенных бригаде коммерческих выплат, магнат регулярно стимулировал свой коллектив, но разве дело только в деньгах? У них была сплоченная команда, маленькая, но очень дружная и профессиональная. Это время было, без сомнения, самым счастливым в не такой уж и долгой жизни Варвары Семеновой.
Но все хорошее когда-нибудь кончается. Зазвездившись на региональном небосклоне, олигарх заявил о своих претензиях на высшую должность, и с ним стали договариваться. Видимо, этот сценарий и был конечной целью всего предприятия. Так или иначе, на губернаторскую должность он так и не выдвинулся, зато значительно (как утверждали знающие люди) расширил свой бизнес, а телевизионный проект потом закрыл за ненадобностью. Варвару никто не уволил, она еще долгое время работала на телевидении, редактировала тексты, идущие на сайт. А потом Вера Матвеевна скоропостижно умерла, и оказалось, что Варвара совершенно не готова к такому удару: она не на шутку разболелась, а когда вернулась на работу, от нее осталось только мокрое от слез место. Экономическое положение телекомпании больше не позволяло держать в штате редакторов. В общем, ее без сожаления сократили. Заступаться за девочку теперь было некому. Таким образом, на основании своего недолгого жизненного опыта Варя смогла сформулировать только один вывод: ничто хорошее действительно не вечно, и только гадость, наполняющая жизнь, может не иметь краев.
«В честь кого же ты назвала меня, мамулечка? Зачем?» – часто мысленно сокрушалась Варя. Варвара – она же мученица, правда ведь? Неужели мудрая и добрая Вера Матвеевна не подумала об этом, когда решала, как назвать новорожденную девочку? Или на этом имени настоял отец, которого Соня не помнила, а Варя даже и не видела, так как к моменту ее перехода из младенческого в детский возраст его уже не было в живых? Так или иначе, а эффектные, успешные современные девушки носили любые имена, но только не это. Тезок своих Варя не знала ни одной. Вот она и оправдала свое имя в полной мере – мученица, страдалица с сомнительной внешностью, но неоспоримыми коммунальными долгами. Без копейки денег и малейших перспектив к исправлению жизненной ситуации. Уборщица с филологическим образованием. Не смешно.
Эдик не особенно верил в счастливые случайности, только в Случай. Именно так, с большой буквы. Не в удачные совпадения или приятные неожиданности, которые могут наполнить жизнь под завязку, так и не изменив ее кардинальным образом. А именно в него, великий Случай, который и выпадает-то далеко не каждому, но если уж выпал, то только один-единственный раз, повтора не жди – его не будет. Не сумел воспользоваться даром судьбы, значит, Случай поищет другого, более достойного. Того, кто готов распознать его среди разнообразной жизненной шелухи, кто увидит его, почувствует и в один миг осознает важность момента. Впустит его в себя, во всю свою кровь и плоть. Оценит его исключительность. А оценив, уже ни за что не упустит и не уступит никому другому.
До сих пор неожиданностей и случайностей в жизни Эдика происходило достаточно, но приятными и уж тем более счастливыми их назвать было нельзя. Порой они являлись к нему в образах птиц: огромной вороны, которая, пролетая мимо, каркнула так громко, что мальчик-подросток поскользнулся на обледеневшем участке тротуара, не удержал равновесия и выехал аж на проезжую часть. Можно ли сказать, что он счастливо отделался? Конечно, три недели в гипсе это вам не венки на могилке, но ведь вороны-то могло и не быть. Другой раз случайность явилась к нему в виде гадливого голубя, который обделался юноше прямо на ослепительно-белую джинсовую куртку, на которую Эдик копил несколько месяцев. И произошло это прямо перед судьбоносным свиданием с девочкой, о которой он недавно и мечтать не смел. Но после ряда хорошо продуманных, правильных заходов девочка проявила благосклонность, и если бы не голубь, кто знает, как повернулась бы его [Эдика] жизнь… Но идти на свидание в обгаженной куртке было нельзя, опаздывать – тоже, ибо девочка была не из тех, кто покорно ждет задержавшегося. Пришлось смириться с судьбой. Фортуна и потом позволяла себе демонстрировать Эдику свое явное пренебрежение, но не вспоминать же о ее фортелях всю жизнь. Тем более сейчас, когда Случай, кажется, снизошел наконец до неказистой Эдикиной судьбы.
Не то чтобы текущая жизнь так уж сильно не устраивала 29-летнего Эдуарда Погорелова. Гневить бога, жаловаться он бы не стал. Люди говорят, что Господь этого не любит – и то, что есть, может отобрать, если проявлять неблагодарность. Жить было где. Почти два года назад брат Андрюха уехал в Индию, сумел каким-то чудом раздобыть себе рабочий контракт за шикарную зарплату. Эдика он поселил в свою квартиру. Первое время он думал, что брат заделался в дауншифтеры – неужто в Индии своих фармацевтов не хватает? – но потом бросил размышления на эту тему. Какая, в сущности, разница? Главное, чтобы был жив и здоров. Вообще-то Андрей умный, зарабатывал и здесь хорошо, но там, значит, еще лучше. Так что в квартире Эдуард жил хоть и на птичьих правах, но зато один, никто ему не мешал. Да и хата была ухоженная, чистенькая, с хорошей мебелью и уютными шторами на окнах. Одет-обут Эдик был не хуже других, Андрей часто шмотки присылал, фастфуда в рот не брал (разве что на службе иной раз приходилось, когда времени было совсем в обрез), а дома жарил себе отбивные из мраморной свиньи какой-то хитрой канадской породы, варил щи из говяжьих краешков, вкуснее которых для супа еще никто ничего не придумал. Если уж собирался выпить, то водку брал хорошую, а пиво предпочитал хоть и не самое дорогое, но чешское. Все по уму, как у приличных людей. И все равно хотелось чего-то большего. Не только в материальном смысле, а вообще. Из прошлой жизни, не такой устроенной и спокойной, жаль было только Маринку – вернее, не ее саму, ей-то что, она, насколько знал Эдик, и без него в полном порядке. А саму жизнь с Маринкой, счастливую и почти семейную. Хотя они и ютились тогда в одной комнате в квартире у старушки Маши Пантелеевны, а жизнь все равно была какая-то радостная, правильная. И любовь в ней была, и надежда. Строго говоря, жаловаться на судьбу и сейчас не стоило, потому что карты она сдала Эдику не самые сильные, как хочешь ими, так и играй. Никакими особыми талантами он не обладал, образование имел всего лишь среднее специальное (и, заметим, неоконченное), энциклопедической эрудицией опять же похвастать не мог. Но были у него и положительные по всем меркам качества: внимательность, ловкость, сообразительность, если не сказать хитрость, умение схватывать на лету любую полезную информацию. Можно было этими полезными свойствами натуры распорядиться и как-то более разумно, но достойных советчиков у Эдика не было (Андрей только и умел, что умничать), а у самого как-то не сложилось, не докрутилось, не срослось. Ну да ладно, не об этом теперь речь.