Злая шутка

– Откуда же ты знаешь, что там было? Время-то еще раннее, – я выразительно взглянула на часы.

– Мир не без добрых людей, я еще ночью все знала, звонить не хотела.

– Это трогательно.

Тая была права. Юридический мир только кажется таким обширным. На деле же он, несмотря на многолюдность, тесен до крайности, все в нем связаны какими-то узами, все кем-то кому-то приходятся: учителями или учениками, однокурсниками, бывшими сослуживцами, сегодняшними коллегами, женами-мужьями, близкими или дальними родственниками, бывшими или нынешними любовниками-любовницами, друзьями, деловыми партнерами, собутыльниками или просто приятелями.

– На самом деле там все совсем не смешно, – начала Тая.

Неофициальное празднование своего торжества мой отец, Михал Михалыч Кондрашов, решил устроить дома. Без лишних гостей, только ближним кругом, без пыли в глаза, помпы и роскоши, которая никак не монтируется со статусом председателя районного суда. Михал Михалыч, к своему счастью, обладал редким для нынешних ответственных государственных деятелей чувством меры. У него имелся хороший дом, тщательно ухоженный и отделанный с большим вкусом. Достаточно просторный и элегантный, чтобы в него не стыдно было приглашать гостей человеку его положения, и вместе с тем не похожий на визитную карточку судьи, у которого сразу же хочется спросить прейскурант на его услуги.

Садик за домом вообще был таким чудесным, будто находился не в центральной части миллионного города, а где-нибудь в благостной тишине загородной усадьбы. На лужайке позади дома и собирались накрыть праздничные столики. Пока моя сломавшаяся плюсневая кость не обеспечила мне неожиданный больничный и предполагалось, что я буду присутствовать на торжестве, Инга то и дело звонила посоветоваться. Некоторое время назад я была на подобной вечеринке и очень хвалила какой-то гриль-кейтеринг – какой именно? Я знала, у кого именно можно заказать настоящую ягнятину – не поделюсь ли номером телефона? Мои советы ей требовались постоянно, хотя в доме имелся профессионал по части организации праздничных вечеров. Какое вино лучше? И стоит ли охлаждать красное? Это, конечно, не положено, но ведь лето и многие любят прохладное вино. Я должна была оценить новые ротанговые полукреслица для сада, в которых будут сидеть гости, присоединиться к окончательному обсуждению меню. Высказать свое мнение по поводу дресс-кода для гостей, для чего нужно было решить, как позиционировать вечеринку: как светское мероприятие или как хоть и праздничный, но все же пикничок? На гирляндах я сломалась. И в переносном смысле, и в прямом. Я понимала, что Инге, как будущей хозяйке дома, не хотелось сплоховать, а посоветоваться было не с кем: собственные подружки, видимо, не годились, так как не знали вкусов и пристрастий Михал Михалыча, с друзьями будущего мужа она не была знакома, а если кого и знала, то шапочно. Оставались Стасик и я. К тому же мы с Ингой были в одной возрастной категории, так что на роль советчицы я подходила идеально. В общем, подготовка к празднику была основательной, и я даже представить себе не могла, что там пошло не так.

Тая заверила меня, что в смысле организации, меню и прочего все как раз было на высоте. Праздник устроили в субботу, так что опоздавших по уважительным причинам не было, а просто так на торжество к Кондрашову никто опаздывать бы не стал, так что гости собрались вовремя. Как и планировалось, был только избранный круг: папины родители (то есть мои дед-фанфарон со своей напудренной бабкой), кое-кто из близких друзей, кое-кто из коллег, с кем отца связывали не только рабочие, но и добрые человеческие отношения. Парочка приятелей Стасика, которым отец охотно покровительствовал. Меню было изысканное, но без излишеств. Черной икры и крабов не подавали, но гостей угощали достойно: на огне жарили ягнятину, розовую форель, крупных креветок и разнообразные овощи, на столах красовались блюда со свежими салатами, говяжьими языками, холодными перепелками с чесноком. Французские вина и хороший виски, фрукты и свежие ягоды. В общем, все как в лучших домах. Стасик организовал джазовый квартет. Дамы были в нарядных платьях, но Инга, к плохо скрываемому удовольствию Михал Михалыча, затмила всех. Молодая, свежая, гибкая, она умела быть эффектной даже в джинсах и белой рубашке, но ради праздника будущего мужа она постаралась выглядеть впечатляюще. Инга красивая женщина. У нее длинная шея, лучистые серые глаза, необычное, запоминающееся лицо без малейшего намека на накладные ресницы и модные салонные брови. Никаких уколов красоты Инга тоже не признавала, она источала естественную прелесть очаровательной, уверенной в себе женщины. Даже цвет волос у нее был натуральный, такой, что и закрашивать-то грех – редкого соломенного оттенка. В доме отца она появилась года полтора назад, причем привел ее Стасик, у которого по какому-то случаю собралась на шашлыки довольно разношерстная компания. Ингу он и сам до того не знал, она оказалась подружкой чьей-то подружки – Стасик общительный мальчик и любит пестрые, интересные компании. Разумеется, Михал Михалычу среди его друзей делать было нечего, но он на правах хозяина все-таки поприветствовал молодых людей, которые расположились в садовой беседке, ожидая, пока пожарится мясо. В день помолвки – то есть семейного ужина, когда отец и Инга сообщили о своем решении, – Михал Михалыч признался, что обратил внимание на Ингу сразу, как только ее увидел. Она с первого взгляда поразила его своей естественностью и непосредственностью, красотой и хорошими манерами. Одним словом, имела место любовь с первого взгляда. Инга мгновенно почувствовала заинтересованность во взгляде большого человека, откликнулась… В общем, отец в тот вечер вкушал шашлыки вместе с молодежью, показывал девушке сад, хвастался своими кошками и выводком котят, они долго разговаривали. Ну а потом все пошло как-то само собой. К 55-летию будущего мужа Инга приобрела потрясающее платье – серо-серебристое, шелковое, с вставками из кружев более темного оттенка. Платье было узким в талии, открывало безупречную шею и гибкую спину, нижняя его часть спадала свободными фалдами. За пару недель до торжества, на котором отец собирался представить Ингу гостям как будущую жену, она показывала мне ожерелье, которое собиралась надеть с новым платьем. Нитка черного жемчуга, впереди – подвеска с жемчужной капелькой, прикрепленной к нитке бриллиантом. В наличии вкуса девушке трудно было отказать.

Можно было не сомневаться, что Инга предстанет перед гостями в своем самом выигрышном виде, и ей действительно удалось блеснуть, Михал Михалыч был более чем доволен, просто счастлив. Связь с моей мамой нельзя было даже с натяжкой назвать романом, я появилась на свет только потому, что они оба были слишком легкомысленны и слишком усердно потакали своим гормонам. Это была даже не ошибка, а просто времяпровождение, последствий которого они по глупости почему-то не предвидели. Маму Стасика мой отец полюбил по-взрослому, осознанно и, видимо, всей душой. Они жили счастливо, и когда с Екатериной Сергеевной случилось несчастье, отец надолго замкнулся, ушел с головой в работу. На какое-то время он как будто заледенел. Тогда же – совпадение это или нет – он стал уделять больше внимания мне, активнее интересоваться моей жизнью и моими делами. Может, у него просто стало больше времени, может, место в сердце освободилось, но, скорее всего, близко познакомившись со смертью, проводив любимую жену в другой мир, папа начал испытывать страх за тех близких, которые остались по эту сторону. Он стал бояться их потерять. Он был рад, что у нас со Стасиком установились теплые, родственные отношения, и не было похоже, что он нуждается в ком-то еще. Он не искал женщину, и уж точно не искал Ингу. Но, когда она появилась, отец стал чаще улыбаться, у него проснулся интерес ко многим вещам, к которым он давно стал безразличен. Он весь как-то подтянулся, похудел, помолодел, модно подстригся, обновил гардероб, стал еще импозантнее, чем был раньше. Я с некоторым скепсисом отношусь к стареющим мужчинам, которые женятся на женщинах много моложе себя, но в данном случае я была только рада. Во-первых, Михал Михалыч даже в свои пятьдесят пять продолжает оставаться интересным мужчиной: у него породистое правильное лицо, небольшая благородная седина в смоляных волосах, величественная осанка человека, привыкшего зачитывать вердикты. Он похож на римского патриция, даже нос с небольшой горбинкой соответствует этому образу. Во-вторых, он умен и широко образован, с ним интересно разговаривать. Кроме того, отец щедр и приятен в общении. Его было за что полюбить. Если бы мне встретился мужчина, обладающий такими качествами, вряд ли бы я думала о разнице в возрасте. Одним словом, в холодном расчете я Ингу не подозревала, в конце концов папа – не миллиардер, хотя, конечно, зарабатывает, как все судьи, хорошо, имеет отличный дом, связи, статус…

Но я отвлеклась. Тая тем временем благополучно миновала твердую почву первой части праздничного банкета, на которой уверенно себя чувствовали нарядные веселые гости и хозяева. После основной части великолепного угощения слушали музыкантов, танцевали, рассказывали юридические байки и просто беззаботно болтали. Ни слова о ковиде, угрозах новых санкций, инфляции. В общем, все шло так, как и должно быть на хорошем, удавшемся банкете. Инга быстро со всеми перезнакомилась и, судя по всему, успела произвести на друзей отца явно благоприятное впечатление. Стасик с приятелями устроился в беседке играть в карты. Незаметно наступил вечер, кульминацией которого должен был стать какой-то особенный сюрприз, по всей видимости, музыкальный. Стас предлагал было какой-то интересный фейерверк, но отец наотрез отказался, даже обсуждать не стал. «Я судья, а не директор рынка, к чему такая помпа?» – сказал он, и тему закрыли. Стасик только пожал плечами, но судя по софитам, расставленным перед террасой, что-то более подходящее отцовским представлениям он все-таки придумал. На десерт заказали какие-то невероятные корзиночки со свежими ягодами и взбитыми сливками, на столах в маленьких вазочках появился какой-то особенный фруктовый мусс. В саду загорелись гирлянды, темнело. Банкет настолько хорошо удался, что никому не хотелось уходить. В саду было упоительно, меню оказалось так тщательно продумано, что все были сыты, но никто не объелся, дорогие напитки имели благородное воздействие, гости сделались веселы, но ни один не напился до неприличного состояния. Музыканты играли просто здорово. К наступлению сумерек из сада практически выветрились запахи еды, стало свежо, и хотелось, чтобы удивительный вечер длился до бесконечности.

Я очень живо представила себе идиллическую картину праздника и на минуту даже пожалела, что не смогла на нем присутствовать. В конце концов, бабку и деда можно было просто не замечать, как они не замечали меня всю жизнь.

– Хотела бы я знать, кто успел рассказать тебе все в таких красках и подробностях, – вложив в интонацию максимум скепсиса, заявила я. – И еще больше хотелось бы понять, какая именно катастрофа имела место? Чего ты приперлась чуть свет? Цену себе набиваешь?

– Мы как раз к ней и подобрались, – пискнула Тайка, и по тому, как она потупила взгляд, я поняла, что я рановато пожалела о своем отсутствии.

– В общем, я не знаю, как тебе все это сказать, – продолжила она, – но, по всей видимости, Стасик готовил отцу какой-то музыкальный сюрприз. Может, поздравительную песенку или что-то такое, теперь уже не узнаешь.

– Почему не узнаешь? – строго спросила я. – Узнать нельзя у покойника, а разве кто-то умер?

– Не перебивай, – окрысилась Тая, – а то ничего не узнаешь. В общем, заиграла какая-то латинская музыка, кто-то стал спрашивать, куда подевался Стас. Да не кто-то… Его приятель, с которым он работает, он его искал.

В саду было установлено несколько небольших софитов, они освещали площадку, на которой расположились музыканты, периодически их поворачивали на лужайку, где танцевали гости, или в сторону стола, когда кто-то просил слова, чтобы произнести важный тост. Стасика пару раз окликнули, он не отозвался, и тогда кто-то – неизвестно, кто именно, в темноте этого не было видно – направил луч на веранду. И Стасик мгновенно нашелся.

Картина, представшая глазам публики, была до того абсурдной, что в реальность происходящего невозможно было поверить. По саду короткой волной прокатился гул голосов, но дальше воцарилось гробовое молчание. Стасик на веранде был не один – с Ингой. Без пяти минут пасынок одной рукой держал будущую мачеху за волосы, другая терялась где-то в складках ее нарядного платья. Характер движений не оставлял никаких сомнений в том, чем именно занимается парочка, которая секунду назад находилась в полной уверенности, что ее никто не видит, потому что темно, и не слышит, потому что играет музыка. Та часть веранды, где предавались половому удовольствию подлые прелюбодеи, утопала в тени, и свидетелей у тайного совокупления не было бы, если бы не луч света, направленный прямо на то место, где желание застало любовников. Ничего более нелепого нельзя было и придумать. И объяснения сцене, представшей глазам гостей, тоже не было. Разве что молодые люди стремились получить какой-то особенно мощный оргазм, находясь, пусть и невидимыми, в самой гуще людей. Особенную мерзость сцене придал тот факт, что из двоих ее участников испугалась только Инга, а Стас, судя по всему, несмотря на направленный прямо ему в лицо луч, благополучно и с большим удовольствием закончил то, ради чего там оказался.

Сказать, что присутствующие были ошеломлены, это не сказать ничего. Не все стали свидетелями отвратительного происшествия, но те, кто видел – видели достаточно. Остальные вошли в курс дела мгновенно. Послышался громкий всхлип Инги, после чего она в течение нескольких секунд скрылась в темноте. Стасик неровными шагами удалился в глубь дома: то ли он действительно был пьян, то ли вовремя догадался изобразить алкогольную невменяемость, понимая, какое объяснение ему предстоит с отцом. Михал Михалыч, наверное, с минуту стоял как вкопанный, не шевелясь и, казалось, даже не дыша, потом еле слышно пробормотал извинение и покинул место своего позора. Его матушка хотела последовать за ним, но муж довел ее, плачущую, до ближайшей скамейки и стал вызывать такси. Ее судорожные всхлипывания и попытки последовать за сыном он решительно пресекал строгим: «Не надо! Не трогай его!» Первый молчаливый шок сменился тихими голосами, среди которых были слышны переговоры со службой такси и недоуменные возгласы: «Невероятно!», «Невозможно поверить!», «Всегда был такой хороший мальчик!». Высказывалось предположение, что виной всему перебор по части употребления виски. Еще несколько минут гости переминались с ноги на ногу в саду, выпили для снятия стресса по последней рюмке, потом стали приходить сигналы о подаче такси, и публика стала двигаться к выходу. Разумеется, в такой ситуации прощаться с героем праздника никому и в голову не пришло.

Тая, как носительница плохих новостей, вся скукожилась и сжалась, будто от размеров ее тела зависела тяжесть удара, который она мне нанесла. Будто это она соблазнила невинного мальчика в день рождения его отца, и ей стал невыносим груз собственной вины. Тайкин вид объяснялся на самом деле куда проще: ей стало жалко меня. Меня словно размазало по стулу, на котором я сидела. Должно быть, я выглядела совсем несчастной, и что удивительно – не могла издать и звука. Обычно в критической ситуации я за словом в карман не лезу, адвокат все-таки.

– В общем, как-то так, – подытожила Тая, чтобы пауза не была столь мучительной, – Инга исчезла. Хотя вряд ли кто-то ее искал. Стас дома не ночевал, телефон отключил.

– Еще не хватало, чтобы ночевал… – прорезалась я. – Тай, ответь, пожалуйста, от кого ты знаешь все эти подробности? Пойми, сейчас не та ситуация, чтобы что-то скрывать.

– Да я не скрываю. От Виты.

Вита (которую на самом деле зовут Викторией) в свое время, собственно, и затянула Стасика в бизнес развлечений. Он не горел желанием учиться, и своей властью отец этого нежелания изменить не мог. Стас болтался между разными темами и направлениями, не в состоянии ни на чем остановиться и осознать, к чему имеет хоть какие-то склонности. С горем пополам мальчика определили получать универсальное образование в платный коммерческий институт на заочное отделение. Финансово зависеть от отца Стасу не хотелось, и в поисках заработка он потянулся к одному из своих ближайших приятелей – Игорьку Капустину. В то время Вита, старшая сестра Игорька, имеющая несколько специальностей в бьюти-сфере, находилась в состоянии оглушительного конфликта с фирмой, на которую работала. Не буду вдаваться в подробности того, как организован так называемый свадебный бизнес, куда входит и организация самих торжеств, и подготовка невесты. Вита делала навороченные прически и макияжи, у нее были свои фотографы и стилисты, с которыми она сотрудничала. Она работала с фирмой, которая организовывала рестораны, фейерверки, лимузины, музыку и все прочее. А потом оказалось, что ей, несмотря на все ее дипломы и сертификаты, отдавали самые дешевые заказы, да еще и ухитрялись обманывать. Разгорелся скандал, и Вита решила уйти в свободное плавание. Конкурировать с бывшими партнерами ей было бы сложно, и она решила с помощью мальчиков развить собственное направление – организацию вечеринок. Почему обязательно зацикливаться на свадьбах, там уже сложилась и сработалась такая «мафия», которую они переиграть не смогут. Игорек и Стасик распределили обязанности и начали с нуля. С первыми клиентами им, кстати, здорово помогли добрые знакомые Михал Михалыча, согласившиеся поручить проведение корпоративных мероприятий новой молодой фирмочке. Мальчики старались, постепенно стала складываться репутация. Если речь шла о дне рождения или юбилее, Вита была при деле, а вот корпоративные вечеринки поначалу проходили без нее, пока ей не пришло в голову предложить одной крупной фирме свое участие. Конечно, сделать укладку каждой участнице банкета просто нереально, но если общество не слишком многолюдное, то предложение пройтись специальной пудрой по заблестевшим личикам или подчеркнуть глазки перед фотографированием принималось охотно. С появлением соцсетей женщины стали проявлять болезненный нарциссизм во всем, что касалось публичного предъявления своего незабываемого образа. Вита чувствовала, где прячутся деньги и где нужно копать, чтобы их извлечь. В общем, они сработались. На юбилей Михал Михалыча ее, естественно, никто не приглашал: вместе с Игорьком они были одновременно гостями Стасика и ответственными за проведение мероприятия. Кейтеринг, музыка, свет, обслуживание за столом – все это было незаметно, но это было. Если бы не было, тогда было бы заметно.

Моя Тая хорошо знала Виту, потому что стриглась и красила волосы у нее, наверное, уже лет десять. Тая была непредсказуема в своих планах относительно своего образа, Вита ее понимала, так что они обе держались друг за друга.

– Она там была до последнего, хотя обычно до конца мероприятия никогда не задерживается. Но тут другое дело. Во-первых, просил Стасик, во-вторых, в саду было так хорошо и вкусно, что ей и самой не хотелось уходить.

– Она сообщила тебе о том, что произошло, еще ночью?

– Да, но очень поздно, мы проговорили с ней больше часа. Они с Игорем искали Стаса. Не нашли.

– Что ж ты мне звонить не стала?

– А смысл? Устроить тебе бессонную ночь? Зачем? Ты ведь все равно ничего не смогла бы изменить. Стас отключился, ты в любом случае не сможешь с ним связаться.

Я машинально потянулась к телефону. Бесполезно.

– Он не ответит, – сказала Тая. – Как ты себе это представляешь? Что он скажет в свое оправдание?

– Но где он может быть?

– Да мало ли… Гостиниц, что ли, в городе нет? Деньги-то у него имеются, неужели не найдет где перекантоваться? Вопрос в том, что дальше. Боюсь, твой отец его не простит. Если бы он ее просто трахнул, еще полбеды, но он его перед людьми опозорил. И жестоко. Нет, не простит.

С каждой минутой ситуация казалась все более драматичной. Постепенно приходило понимание того, что произошло. Мой отец не деспот, не самодур, он не полоумный диктатор и не домашний тиран. Но профессия научила его смотреть на мир под определенным углом зрения. События для него делятся не по признакам: приятное – неприятное, полезное – вредное, мелкое – значительное. С годами для него главным фактором оценки какого бы то ни было действия стал признак «законно – незаконно». Не всегда, но часто это совпадало с пониманием того, что правильно, а что нет. Что справедливо, а что не очень. Отец не мыслил себя вне жестких норм поведения и принципов, которыми можно или нельзя руководствоваться в жизни. В разговорах он признавался, что законность и справедливость совпадают не всегда, но даже это не повод искать справедливости вне закона. В данном конкретном случае Стасик нарушил все мыслимые и немыслимые нормы, которые для отца были священны. Я адвокат и имею взгляды, несколько отличные от отцовских, но тут ведь любому ясно, что Стас нарушил заповеди, которые никогда не может преступить человек, имеющий совесть. Он не просто предал отца, соблазнив его женщину, он унизил его с изощренной, садистской жестокостью. На празднике, где присутствовали родители, старые друзья, коллеги. В особенный, значительный день. У меня все это не укладывалось в голове, ведь Стасик никогда не был злым. Он любил отца, проявлял дружелюбное отношение даже к посторонним людям. Мне казалось, что его ангельская внешность стопроцентно соответствовала его характеру. Шутник и озорник, да. Но при этом ласковый, даже нежный мальчик. Внимательный, не жадный, всегда готовый поделиться тем, что у него есть. Боже мой, неужели я так ошибалась в оценке брата? Но ведь такого же мнения о нем были все окружающие! Как это могло быть? Ошибаться может кто-то один, но не все вокруг!

Но если мой мозг буквально взрывался от невозможности представить себе степень подлости собственного младшего брата, к которому была нежно привязана, то думать о том, каково сейчас отцу, было просто невыносимо. Его предали два самых близких человека, его унизили на глазах у тех, кем он, безусловно, дорожил. Конечно, сейчас он опустошен и раздавлен, но меня волновал вопрос: могу ли я что-то сделать для того, чтобы хоть как-то облегчить его состояние? И ведь по телефону этого не выяснишь. Может быть, этого вообще никак не выяснишь, но если уж пытаться, то только лично. Я бы поехала к нему и на костылях, вести машину я не смогу, но неужто я не в состоянии забраться в такси? Вопрос только в том, готов ли отец сейчас разговаривать с кем бы то ни было на столь болезненную тему? Захочет ли он обсуждать все это со мной? Сможет ли? Нетрудно догадаться, что сейчас он подавлен и вряд ли до конца осмыслил произошедшее накануне. Но ведь просто промолчать тоже не годится. Я не могу притвориться, будто ничего не знаю. Не могу сделать вид, что ничего страшного не случилось.

Тайка вскоре ушла, и я осталась один на один со своими размышлениями. Отец тоже наверняка отключил телефон, чтобы не слышать слов сочувствия. Думаю, что в оправданиях он нуждается еще меньше. Как же быть? На всякий случай я все же набрала номер, и на мое удивление отец взял трубку.

– Как быстро расползаются плохие новости, – вместо приветствия сказал он, – ты ведь уже все знаешь?

– Знаю, папа, но ничего не понимаю, – я постаралась сохранить спокойный тон, будто речь шла о чем-то обыденном, – вроде бы раньше никто из нас не напивался до такой степени.

– Думаешь, дело в пьянке? – горько усмехнулся он. – Это было бы слишком просто. В любом случае я пока не готов говорить на эту тему, мне нужно какое-то время, чтобы…

– Я все понимаю, папа, я не буду к тебе лезть. Просто я хотела, чтобы ты знал, что мне не все равно, не безразлично то, что произошло.

– Спасибо, я это ценю, Ксения, – отозвался отец, – скажи, а ты не знала Ингу до того, как я с ней познакомился? Кто вас вообще познакомил: я или это произошло когда-то раньше? Постарайся вспомнить.

– Тут и стараться нечего, – уверенно сказала я, – я узнала ее, только когда вы с ней начали встречаться. А ты подозреваешь, что они были знакомы со Стасом раньше?

– Я этого не исключаю. В конце концов, она впервые появилась у нас как подруга кого-то из Стасовых гостей. Вопрос только в том, зачем он привел ее в наш дом? Просто так или с какой-то целью? Ладно, давай пока не будем углубляться. Мне нужно время, сейчас мне хотелось бы побыть одному.

Я порадовалась его выдержке и спокойствию. И хотя это было обычным его состоянием, в гневе и раздражении – и уж тем более в истерике – я его никогда и не видела, но события, произошедшие вчера, могли служить достаточным основанием для хотя бы частичной утраты самоконтроля. Я отметила, что вряд ли в аналогичной ситуации смогла бы сохранять такое же хладнокровие. Но Михал Михалыч Кондрашов умел держать себя в руках. Это вовсе не означало, что его сердце в этот момент не сжималось от боли, просто он умел этого не показывать. Судейская работа научила его глубоко прятать эмоции. И искать мотивы, причины даже там, где это особенно трудно. Перво-наперво он заподозрил сына и несостоявшуюся жену в том, что их связь – не результат необузданного порыва, не глупая выходка не контролирующих себя пьяных людей. Он предположил, что Стас привел Ингу домой с определенной целью. Познакомить с отцом? Устроить их брак? Но зачем, если он сам спал с ней? Вопросов и так было много, но отец наверняка сформулирует и другие, ведь он жил с веселой парочкой бок о бок и сейчас наверняка вспоминает в мельчайших подробностях все детали их совместной жизни. Может, так и лучше. Пусть лучше работает мозг, тогда сердце имеет шансы не разорваться. Небольшое затворничество пойдет папе на пользу.

Думая об этом, я не знала, что столь необходимое отцу уединение будет прервано самым неожиданным и трагическим образом.

Мне оставалась последняя неделя в гипсе, и я начала постепенно готовиться к выходу «в свет»: вычленила первостепенные рабочие вопросы, покрасила голову, в день снятия гипса запланировала коррекцию ногтей. Я раздумывала над списком текущих дел, когда позвонил дед. Вообще-то первым он звонит мне дважды в год: в день моего рождения и 8 Марта. Если он и делает исключения, то ради каких-то особенных случаев или «по делу». Я удивилась, разговаривать с дедом не хотелось, но я, конечно же, взяла трубку. По его глухому голосу с первых секунд стало понятно, что что-то произошло.

– Ты все еще в гипсе? – хрипло откашлявшись, спросил он.

Трогательная осведомленность деда меня сильно удивила. Оказывается, он знает, что у меня сломана нога! Я не стала это комментировать, просто ответила:

– Последнюю неделю дома сижу, скоро снимут. Что-то случилось? Я тебе нужна?