МОЛЧАНИЕ

Олег меж тем увлеченно продолжал:

– Раз никто не отгадал, значит, приз остается в студии! А теперь, внимание, ответ! Самый тяжелый миллион долларов – в купюрах по одному доллару. Весит тысячу килограмм! А в купюрах по два доллара – пятьсот килограмм. В купюрах по пять долларов, весит двести килограммов. В купюрах по десять долларов – сто килограмм. В купюрах по двадцать долларов, весит пятьдесят килограмм.

Глеб ухмыльнулся и покачал головой, Ирина Эдуардовна скорбно поджала губы.

– В купюрах по пятьдесят долларов миллион долларов будет весить уже двадцать килограмм, – неутомимо вещал Олег. – А в купюрах по сто долларов – всего десять! Короче, друзья, выгоднее всего вынести миллион в стодолларовых бумажках!

Довольный собой, он широко улыбнулся.

– Очень ценная информация, – усмехнулась Ирина Эдуардовна.

– Ага, прикольно, – не заметил сарказма Олег. – Я раньше вообще не знал.

Эма решила спешно сменить тему.

– Мам, как тебе гребешки в шафрановом соусе? Лидия Ивановна очень волновалась, что не получится, как в ресторане. Но, по-моему, вышло очень удачно.

Оторвав от жениха высокомерный взгляд, Ирина Эдуардовна произнесла:

– Эмилия, мы можем поговорить тет-а-тет?

Олег продолжал балагурить, Леонид Александрович активно поддерживал разговор, Лидия Ивановна суетилась у стола, а Яна и Глеб снова делали вид, что не замечают напряжения между матерью и дочерью.

Они вышли в сад и сели на качели. Ирина Эдуардовна открыла сумочку, достала телефон и, взяв руку дочери, не церемонясь, сфотографировала кольцо.

– Украшение под стать женишку? – съязвила она.

Эма отняла руку и взглянула на мать с недоумением.

– Значит спортзал? – продолжала Ирина Эдуардовна. – И кем же он там трудится? Надеюсь, не охранником?

– Он инструктор в престижном спортклубе.

«Почему я оправдываюсь?» – подумала Эма.

– А, инструктор! Это все меняет.

Эма с сожалением взглянула на мать.

– Мам, если ты решила поссориться, то лучшего времени не найти. Может, просто поздравишь меня? Ты же так хотела увидеть дочь счастливой женой?

– А сколько времени ты пробудешь этой счастливой женой, ты подумала? Это же мезальянс в чистом виде!

– Говори тише, пожалуйста. Или я уйду.

Ирина Эдуардовна вытянула из сумочки веер и усиленно замахала им.

– Ты с ума сошла, где он и где ты?! Ты, правда, не понимаешь, что он хочет присосаться! – продолжала она возмущаться, не обращая внимания на слова дочери.

Эма слушала, размышляя о том, почему она снова и снова терпит откровенное неуважение. Перед глазами замелькал жужжащий комар.

«Надо избавляться от любой токсичности в своей жизни. Она, по слухам, одна», – вспомнила Эма слова Кирилла Антоновича.

Эма поднялась и, расправив подол платья, спокойно произнесла:

– Мам, тебе не кажется, что я уже взрослая девочка и как-нибудь сама разберусь со своими мужчинами?

– Эма, ты, конечно, взрослая. Но, согласись, порой такая наивная, – мать решила сменить резкий тон на уговоры. – Сколько человек тебя должны обмануть, чтобы ты потеряла, наконец, эту свою безмерную доверчивость?

– Начинаю жалеть, что пригласила тебя на свадьбу, – тихо произнесла Эма, не глядя на мать.

– Зато, как я понимаю, не жалеешь, что пригласила папочку? У него в свое время тоже очень хорошо получалось меня унижать.

– Мам, чем я тебя унизила? – спросила Эма. – Тем, что на свадьбу пригласила?

– А это обязательно надо было делать вот так?! – со слезами на глазах произнесла Ирина Эдуардовна. – Посоветоваться со мной было сложно?

– Господи, мама! Мне тридцать пять, и это моя свадьба! – воскликнула Эма и, оглянувшись на вход в дом, понизила тон. – Ты же меня замучила темами о замужестве и внуках.

Вдруг со стороны реки стремительно, с шумом налетел северный ветер. Кроны деревьев закачались, большая старая яблоня испуганно свернула белые цветочки, а молодая слива поторопилась пригнуть тонкий ствол.

– Господи, ты что, беременна? – осипшим голосом спросила Ирина Эдуардовна, прижав руки к груди.

– Я не беременна, мама. Но не ты ли твердила о пресловутых часиках?

– Не передергивай, я имела в виду достойного человека рядом с тобой.

– Ты же его совсем не знаешь, – попыталась возразить Эма.

– Да, что тут знать! У него на лице – три класса церковно-приходской. Вот деньги он считает умело. Оттяпает у тебя все и свалит к длинноногой и худой.

Ирина Эдуардовна продолжала наносить умелые, отточенные временем удары по самолюбию дочери.

– А меня, не худую и не длинноногую, по-твоему, полюбить невозможно?

Эма почувствовала, что сейчас расплачется и, сжав пальцами уголки глаз, отвернулась. Ирина Эдуардовна кинулась к дочери.

– Прости, я не хотела тебя обидеть! Но, Эма, неужели ты сама не видишь, кого ты выбрала в мужья? Он же абсолютный альфонс!

– Он не альфонс, – произнесла Эма с расстановкой. – И я напомню тебе еще раз – мне тридцать пять и я не должна согласовывать свои решения. Я пригласила тебя на свадьбу, а могла бы просто поставить в известность.

– Ну, знаешь! – Ирина Эдуардовна резко отошла в сторону и, высокомерно взглянув на дочь, добавила. – Благодарю, что удостоила такой чести.

Она быстрым шагом направилась в сторону ворот, надеясь, что ее остановят.

На лужайке один за другим зажглись фонарики. Ирина Эдуардовна шла по каменной дорожке, задевая рукавами пышные кусты гортензий, и громко всхлипывала.

– Мам, куда ты? – крикнула Эма ей вслед.