Она глядит так жёстко, строго,
Улыбкой не смягчает взор.
Что, в сердце заползла тревога
Иль ждёшь бесстрастно приговор?
Недаром от суровой дамы
Французы сразу отреклись:
От революций прошлых шрамы
Навечно с памятью сжились.
А на брегах чужого света
Она – в цепях законных мер.
Анархиею пляшет где-то,
Но тут уж янки – не пример.
А если пристальней вглядеться…
Нет, всё же очень странный лик.
И мыслям с чувствами не спеться,
И восприятий круг велик.
Вдруг крик отчаянья несется
С Гудзона в старый милый свет?
И видно, как ей здесь неймется,
Но и назад возврата нет.
13 июля 2002 г.
* * *
Всё в этом мире относительно.
И, к счастью, «никогда и навсегда»
Вдруг оказались просто лишь слова —
В них магии не проявилось и следа.
8 июня 2002 г.
На сцене жизни
На сцене жизни я играю роль,
Ту, что когда-то получила при рожденьи,
А от несбывшихся мечтаний боль
Стараюсь прятать от любого окруженья.
Лишь в книгах нахожу своих друзей.
Узнав сюжеты героинь любимых в роли,
Отчаянно играю средь людей
Любви огромной сплав, страдания и боли.
Душа подростком выбирала их,
Их ощущая по вибрациям и ритмам,
А может, знала о путях моих
И специально провела по книжным битвам.
Они все рядом – девочка Джен Эйр,
И Пенелопа, и волшебница Медея.
Шептало в детстве сердце мне: «Не верь,
Детей коринфяне убили, не Медея».
И Кристин, доброго Лавранса дочь,
Сама безжалостно подстреленная птица,
Судьбы клубок не отшвырнула прочь
И будто бы учила – надо ли смириться.
И Таис – смотрит на меня в упор,
Неповторимостью, как идеал, пленяя,