Тайна генерала Багратиона

– Продолжай.

– Вот уж нет, бриллиантовый мой. Сначала позолоти ручку.

Пустошкин, который забыв о своей трубке, смотрел на стол, вздохнул:

– Вот ведь шельма, ваше сиятельство! Она ведь и со мной точно так же поступает…

Князь Петр достал бумажник и положил на ладонь цыганки серебряный рубль-«крестовик». Для нее это был значительный гонорар. Монета мгновенно исчезла в складках юбки, а карты, повинуясь рукам гадалки, продолжили свой хоровод.

– Дорога лежит дальняя, – произнесла Мариула.

– Куда? На север?

– Нет. В горы, в теплые края. Большой город у большой реки.

– Таких городов много, – небрежно заметил генерал.

Цыганка повернула к нему три карты лицевой стороной. В середине находилась дама «пик»: округлое лицо, голубые глаза, черные брови, платье с белой оторочкой, в руке – цветок неизвестного растения.

– Она живет там, бриллиантовый мой. Соломенная вдова. Веришь ли ей? Надеешься ли? Ждешь ли какого важного письма?..

– Хватит! – вдруг резко сказал князь Петр, и гадалка застыла, держа в руке карту с дамой «пик».

Не собирался потомок грузинского царского рода отвечать на вопросы таборной цыганки. Случайности правят миром. Случайной могла быть и ее догадка о княгине Багратион, о письме из Санкт-Петербурга. Но все-таки что-то дрогнуло в его смуглом, как бы окаменевшем лице с гордым орлиным профилем. Мимолетное движение это не ускользнуло от глаз Мариулы. Она заговорила торжествующе:

– То-то, бриллиантовый мой! В верных руках карты не врут…Всю правду узнаешь о ней, красавице писаной. Про путь свой до конца дней… Дай золотой!

– Золота я не держу, – князь Петр вроде бы улыбнулся, достал еще один серебряный рубль и положил его на стол. – Да и правда твоя мне не нужна. Пустые слова говоришь. Запомни, жизнь и счастье солдата – только в руце Божьей!

Вовсе не думал майор Пустошкин сердить бывшего Главнокомандующего Молдавской армии цыганскими хитростями. Но получилось, что рассердил. Сумрачно взглянув на него, Багратион отложил недокуренную трубку, встал из-за стола и направился к двери.

Мариула, усмехаясь, завязывала второй серебряный рубль в пестрый носовой платок, чтобы спрятать богатую добычу от хозяина, цыганского барона. Она крикнула Багратиону вслед:

– Письмо жди на той неделе!..

Гадалка ошиблась. Фельдъегерь из столицы приехал лишь в начале мая. Он привез заграничный паспорт для путешествия князя Петра в Австрию.

Вслед за ним появился в Яссах и отставной ротмистр Дорер с известиями вполне благоприятными. Мирно и весело жила прекрасная Вена. Княгиня Екатерина Павловна Багратион пребывала в добром здравии, имела много знакомых в придворном обществе, танцевала на балах в императорском дворце Хофбург. Но дом, снятый ею на Риген-штрассе, княгиня находила слишком тесным и малопригодным для размещения там супруга вместе с его генеральской свитой.

– Что за дом? – спросил Петр Иванович. – Ты в нем бывал?

– Так точно, ваше сиятельство! – доложил отставной ротмистр. – Преизрядный особняк в два этажа, с просторной гостиной на семь окон, каковая легко преобразуется в бальную залу. Очень любит ее сиятельство вечера с танцами и музыкой. Струнный квартет из венской оперы часто к себе приглашает.

– Ладно. Может быть, станцуем еще, – пробормотал бывший Главнокомандующий.

Ведь совершенно безосновательно ссылалась Екатерина Павловна на сопровождающих ее супруга людей. Окружать себя служителями разного рода, подобно многим вельможам того времени, князь Петр не любил и всегда жил скромно, особенно – в походе. Однако положение обязывало.

Согласно Павловскому Уставу 1797 года доселе действующему в Российской армии, статус генерала от инфантерии был высок. Ему полагалось иметь двух солдат с ружьями у ноги перед дверьми квартиры, от трех до пяти адъютантов, ординарцев в унтер-офицерском чине, денщиков. В обозе армии разрешалось держать карету, запряженную цугом, то есть три пары лошадей одна за другой с форейтором на первой лошади, четырехколесную крытую фуру с тремя лошадьми, три двухколесных пароконных повозки и двенадцать вьючных лошадей. Число верховых лошадей при этом не ограничивалось.

Покинув пост Главнокомандующего, Багратион из пяти прежних адъютантов взял в Яссы только одного – поручика Курляндского драгунского полка Древича, весьма расторопного молодого человека, отлично владеющего немецким и французским языком. С ним Петр Иванович, европейских языков хорошо не знавший, намеревался ехать в Вену.

Дорера князь решил с собой не брать из соображений экономии и, щедро вознаградив за службу, отправил восвояси. Но другие были ему необходимы: камердинер Иосиф Гави, два повара, два нанятых лакея, отвечавших за посуду, скатерти, салфетки и сервировку стола. Два денщика, приглядывавших за гардеробом генерала, его личным оружием и тремя его породистыми строевыми скакунами. Пять крепостных, кои занимались другими лошадьми – упряжными, содержали в порядке экипаж и повозки. Четыре кучера и форейтор – ветеран из Софийского карабинерного полка, прошедший с майором Багратионом всю польскую кампанию в 1794 году.

По словам Дорера, снять в Вене дом или один этаж в доме, отдельную квартиру от трех до восьми комнат с кухней и кладовкой, местом в каретном сарае и на конюшне никакого труда не составляло. Дисциплинированный немец даже передал генералу от инфантерии список домохозяев, с которыми он уже провел переговоры о найме жилья. Цены, конечно, были у всех разные, но в целом – достаточно высокие. Особенно он рекомендовал генералу гостиницу «Der Аhern Blatt», расположенную в центре столицы.

Пришлось Багратиону критически осмотреть свой обоз. Карета ему необходима, однако ограничиться можно запряжкой из двух пар лошадей. Не нужны и три строевые лошади. Не на войну, чай, собрался он, где верховые лошади военачальников часто гибнут от прицельного огня вражеской пехоты, а в отпуск. Пусть останется один Вьюнок, его любимец, четырехлетний жеребец арабской породы, белоснежный красавец ростом 160 см в холке. Седло с парадным генеральским чепраком из черного медвежьего меха и серебряными андреевскими звездами по углам смотрится на нем особенно эффектно.

Меньше транспортных средств и лошадей – меньше служителей, ухаживающих за ними. Трех из пяти своих крепостных князь Петр отправил в деревню, уволил одного из лакеев. Фуру, повозку, лишних упряжных и верховых лошадей, половину столового сервиза, два ковра он продал в Яссах. Денег выручил меньше, чем рассчитывал, ибо торопился и хотел двинуться в путь не позднее 11 мая 1810 года.

С деньгами у Багратиона обычно так и бывало. В великую силу золотого тельца он не верил, на царской службе за прибытком никогда не гонялся и ничего не копил, отказывая себе во всем, а наоборот – щедро, порой расточительно тратил. Водку и шампанское не пил, в карты не играл, содержанок из актрис и балерин не имел, однако монеты утекали у него из рук, как вода меж пальцев. Цыганка Мариула, послушай он ее дальше, наверное, поведала бы генералу, что деньги, которые он как человек, воочию видевший смерть, презирает, таким затейливым образом мстят ему за неуважение к себе.

Глупости! Князь Петр рассмеялся бы ей в лицо. Просто он находил им более удачное применение. Снимал фешенебельные квартиры в Санкт-Петербурге и Москве, задавал там по-царски роскошные пиры для друзей и однополчан, много помогал увечным и бедным. Затем, став шефом лейб-гвардии Егерского батальона, Петр Иванович быстро довел воинскую часть до блестящего состояния, что потребовало немалых личных трат от него на самое лучшее сукно, на кожу, на мастеров, умеющих прекрасно делать треугольные фетровые шляпы, шить сапоги, рубашки, форменные камзолы и кафтаны.

Император Павел Первый, высоко ценя таковое усердие к службе, приказал в апреле 1800 года принять в казну прежде пожалованные Багратиону за боевые подвиги две деревни в Подольской губернии, где проживало 329 крепостных крестьян. Взамен самодержец подарил генерал-майору деревню в Литовской губернии с населением примерно в пятьсот душ.

С той же целью монарх способствовал женитьбе князя Петра на Екатерине Скавронской, полагая, что родня даст за девушкой большое приданое. Намерение благое. Однако все, к чему прикасался безумный сын мудрой царицы Екатерины Алексеевны, почему-то выходило шиворот-навыворот. Так получилось и со свадьбой доблестного генерал-майора в императорском дворце в Гатчине.

Теперь вспоминая события десятилетней давности, Багратион считал, что вопрос о приданом Екатерины Павловны стал камнем преткновения в его отношениях с юной супругой. Родственники жены, люди весьма и весьма влиятельные, сыграли прямо-таки зловещую роль во всем этом. Деньги и только деньги, будь они прокляты, помешали князю Петру создать союз двух любящих сердец, скрепленный клятвой пред ликом Господа нашего Иисуса Христа…

…Под руководством барина, не упускавшего из вида ни одной мелочи, слуги разложили багаж по повозкам и походным вьюкам на лошадях за полдня. Как и рассчитывал, Петр Иванович покинул Яссы именно 11 мая.

Он выбрал не южный маршрут через Фокшаны, Бухарест, Крайову, Видин и другие придунайские города, где снова разворачивались боевые действия Русско-турецкой войны, а поехал по северным дорогам. Пролегая по горным долинам и перевалам Карпат, они особым благоустройством не отличались. Но человеку, перешедшему со своим егерским полком через Альпы, не страшны отвесные скалы и крутые склоны гор с бурными реками. Не пугают его и ночевки в буковинских или венгерских деревушках, затерянных в дремучих непроходимых лесах.

Через четыре дня Багратион уже находился в Будапеште, и здесь дал отдых людям и лошадям. Столица Венгрии ему не понравилась: пыльный, скучный, неуютный город. Но отсюда до Вены вел превосходный тракт с оживленным движением, ровный, прямой, широкий, кое-где даже вымощенный камнем.

Лошади, почувствовав под копытами твердую опору, пошли веселее. За окнами кареты замелькали европейские пейзажи: аккуратные домики под черепичными крышами, поля, разделенные изгородями, точно проведенными по линейке, яблоневые сады в цвету. На почтовых станциях князь Петр выходил прогуляться, и теплый весенний воздух пьянил его, навевая приятные воспоминания.

Чаще всего перед его мысленным взором представала обворожительная Екатерина Павловна. Пусть они и не виделись пять лет, но генерал представлял ее такой, как шла она с ним под венец. В платье, покрой которого при дворе называли «русским»; с бриллиантовыми заколками в прическе, одолженными ей для торжественной церемонии самой императрицей Марией Федоровной; с изящным букетиком маленьких белых орхидей в левой руке.

Что бы там ни болтали сплетники о слишком вольном поведении великосветских красавиц в Санкт-Петербурге, но фрейлина Двора Его Императорского Величества графиня Екатерина Скавронская была девственницей. В этом Петр Иванович убедился в первую их брачную ночь. Застонав от боли, она покорно отдалась ему и исполнила все его желания. В полной мере смог насладиться князь ее прекрасным телом с невероятно белой, сияющей в полумраке спальни кожей, с небольшой упругой грудью, с тонкой талией, с длинными, узкими в щиколотках ногами.

Большого опыта в обращении с женщинами Багратион не имел. Победы над слабым полом его не прельщали. Ведь он знавал победы иные, величественные, захватывающие дух! Потому в постели его солдатские ласки были коротки и грубоваты. Однако юной Катеньке не с чем было их сравнить. Она принимала их как должное и в минуты близости лишь кротко улыбалась супругу. Так они и зажили душа в душу.

Через несколько месяцев выяснилось, что ничего у них не получается с зачатием наследника. На ком тут лежала вина, неизвестно, но увлеченные вихрем столичных удовольствий молодожены старались не придавать этому обстоятельству большого значения. Тем более перед ними уже вставали трудности другого рода.

Жалованья генерал-майора и шефа лейб-гвардии Егерского батальона – 2280 рублей в год – никак не могло хватить на богатую и разнообразную жизнь, к которой пристрастна была Екатерина Павловна. Пятьсот крепостных в Литовской губернии, даже работая день и ночь, никогда не добыли бы и половины суммы, уходившей на ее привычки. На новые платья, модные ювелирные украшения, лошадей и экипажи, на визиты француза-парикмахера, на званые вечера, с танцами под оркестр и ужином, где гостям подавали шампанское ценой не менее двух рублей за бутылку…

Может быть, рачительное ведение домашнего хозяйства и помогло бы супругам, но княгиня решительно не хотела заниматься столь прозаическим предметом. А князь, влюбленный в нее без памяти, потворствовал всем прихотям и капризам юной красавицы-жены. Итог для него вышел печальный. В конце 1801 года Багратион обратился в государственное казначейство с просьбой принять в казну его литовскую деревню и признал, что на нем лежит 28 тысяч рублей казенного долга и 52 тысячи рублей партикулярного долга.

Император Александр Первый пошел навстречу полководцу. Деревню взяли в казну, назначив за нее предельно высокую цену. Из этих средств погасили казенный долг и выдали на руки генерал-майору около сорока тысяч рублей. Эти деньги очаровательная Екатерина Павловна истратила за полтора года. Дальше события пошли по давно проторенному пути: новые долги, кредиторы, проценты по ссудам и даже судебное дело. Петербургский купец Дефарж в конце 1804 года подал иск с требованием взыскать с Петра Ивановича более трех тысяч рублей ассигнациями, взятых у него под расписку и на два месяца.

Однако вовсе не являлась Екатерина Скавронская несчастной бесприданницей, вынужденной существовать на средства мужа. В незамысловатом спектакле о бедном отважном герое и противостоящих ему бездельниках-аристократах на сцену вдруг вышел ее отчим – обер-шенк и гофмейстер[2 - Гофмейстер – управляющий всем дворцовым хозяйством.] Двора Его Императорского Величества граф Юлий Помпеевич Литта.

По происхождению итальянец, опытный и ловкий делец, он еще в 1798 году стал мужем безутешной вдовы, матери Екатерины Павловны, тоже Екатерины, но – Васильевны, урожденной Энгельгардт, то есть племянницы светлейшего князя Потемкина-Таврического, обладавшей весьма значительным состоянием. Граф Литта быстро подчинил своему влиянию недалекую и безвольную Екатерину Васильевну и стал прибирать к рукам обширные поместья жены.

Постепенно он добрался и до приданого ее старшей дочери. Ему не стоило большого труда доказать, будто князь Багратион – никудышный помещик и правильно вести дела не может. Над приданым княгини Багратион учредили опеку. Опекуном же стал друг-приятель итальянца, князь Куракин. Таким образом Петру Ивановичу для обеспечения семейной жизни воспретили пользоваться деньгами его собственной супруги.

При дворе молодого царя Александра Первого Багратион не чувствовал себя защищенным от интриг и происков недоброжелателей, как это было во времена его отца, покойного ныне Павла Петровича. Не стал генерал спорить с обер-шенком и гофмейстером ни в суде, ни в императорском дворце, ни публично, в салонах петербургской знати. Горько жаловался на несправедливость только самым близким друзьям и защищал Екатерину Павловну.