Куклы зазеркалья

Мне всегда больше нравились верхние полки в купе и в плацкарте. Хотя плацкарт это отдельный разговор. Но, все равно лежать наверху и наблюдать шевеление снизу, было гораздо интереснее.

Я лежала почти неподвижно – голова свешена к окну. Левая рука подпирает ее с одной стороны. За стеклом в размеренном темпе протекали картинки однообразного пейзажа. Временами лес, к которому очень подходит определение «дремучий», видно. Что за первым рядом елей и сосен скрывается бурелом. Потом сменяется более ровными рядками деревьев и перелесками. Попадались старые деревянные домишки, чуть скособоченные на один бок латанные, перелатанные, как будто все в заплатках. Или станции, где современность соседствовала со старыми заржавелыми болтами. И красивые еще не затрепанные новые буквы названия станции на свеженьком фасаде, но чуть поодаль видно заброшенность и ветхость.

Шея затекала быстро, и приходилось довольно часто менять положение, но не очень помогало. К концу пути было ощущение, что между лопаток вбили кол ни повернуть, ни выдернуть.

– Подайте, пожалуйста, матрас с подушкой.

Сначала я не услышала, что от меня хотят, достала наушники из уха и кивнула. Чтобы достать этот тюк, нужно встать на карачки и изгибаясь под немыслимым углом, нащупать край и тянуть. Пусть падает им на голову, они же просили. Пока ехала восемь часов вдоволь наигралась в человека-паука.

Соседи мне попались хорошие. Три женщины ехали вместе. Аккуратно прошуршав пакетиками, сходили в туалет, переоделись на ночь в другую одежду. Меня ни сколько не смущало и не стесняло, спать в той же самой, и было очень лень сползать с полки. Потом они пошушукались и рассредоточились на своих местах. Наутро та же очередь на переодевание и утренний моцион, растворимый кофе и баранки. Мне ничего не хотелось. Пришлось только внять жалобам желудка, вылить в него кефир, припасенный на такой случай.

Город встретил наш поезд только-только занимающимся рассветом, было около шести утра. Я засунула нос в ворот ветровки, было свежо.

Новый, неизвестный город, где я никогда не была. Не то, чтобы он представлялся враждебным. Но все новое вызывает вначале отторжение, потому что изведанная территория, кажется гораздо безопаснее.

«Но ты-то знаешь – безопасность понятие относительное. И. если сегодня место смотрится спокойным и уютным, то совсем не обязательно, что завтра оно останется таким же. Все меняется».

Да, все для меня изменилось два месяца назад. Опять прыжок, кувырок, переворот и жизнь верх тормашками. Как же я напугала своих соседей, воя в подъезде. Не стоило, конечно, так впечатляться этой бумажкой. Но ничего не поделаешь. Неожиданный удар. Только думаешь, что расстался со своим прошлым, а оно раз и снова из-за угла появится.

Затею переехать к Егору оставила. Сослалась на то, что не готова к совместному проживанию и т.д. Конечно, холод отчуждения между нами прошел. И некоторое время общались мы натянуто. Я не могла избавиться от ощущения, что на меня смотрят, следят за всем. А он видимо от обиды. Ну, что ж и такое бывает.

И все доводы и увещевания понятны. Но я никому не могла бы объяснить, что со мной происходит. Почему вернулось мое состояние – отчужденное, холодное, закрытое. Тетка и Марина недобро косились на Егора, но я объяснила, что перемены не связаны с нашими отношениями.

Что же делать?

Опять впадать в кому ожидания? Ждать звонка в дверь? Ждать звонка по телефону и звука знакомого голоса? Ждать дальнейших действий с его стороны? Угроз? Я не знаю чего еще. Опять ждать. От этого становилось еще хуже. Внутри теснилось чувство нетерпения напополам со страхом и желанием забиться в какую-нибудь дыру, бежать и остаться.

С объяснениями вообще всегда было проблематично. И психолог, заметив изменения моего состояния, пыталась вытащить подробности. Чем больше она хотела, тем больше я закрывалась. Надо отдать ей должное. Использовала она совершенно разные методы и приемы. Но ничего не помогло. Я просто совершенно не готова об этом говорить.

Хотя, да ужасы, происходящие в той камере пыток, обсуждались нами много раз. И моя роль этакой музы маньяка тоже.

Но об Андрее нет, мы не говорили. Я боялась на секунду расслабиться и проговориться. Это мой страшный сон, наваждение. И я считала, что с этим можно справиться только самой.

Свадьба Марины и Глеба прошла отлично. Я очень рада за них и старалась веселиться во всю, время от времени поправляя ленточку с надписью «свидетельница». Коллеги Изотова отмачивали шуточки по поводу таких названий.

Главное, что они остались довольны, а также полны радости и предвкушения новой жизни. Совсем другой – вместе решать, вместе жить. «И, слава Богу, без свекрови». Это уже Марина выдохнула с облегчением, пока объект нашего обсуждения отошел в сторону к родственникам. Похоже, новоиспеченная жена держалась из последних сил, чтобы не поссориться с ней. Но мне мама Глеба очень понравилась и показалась не такой уж и навязчивой. Его старшая сестра вот это да! – генерал в юбке. Муж и дети ходят по струнке. Оказалось она воспитатель в детском саду.

Все было прекрасно: церемония, лепестки роз, осыпающие жениха и невесту, их сияющие лица, голуби, вылетающие из сложенных ладоней. Все было прекрасно. Но изнутри не переставало скрести – уныло, настойчиво, неотвязно. Не давало погрузиться в этот свадебный угар полностью. Как будто тонкий поводок – тянул, сдавливал легонько шею.

Напряжение не отпускало. Телефонную трубку я брала с некоторой опаской. В подъезд первое время заходила, преодолевая себя, подозрительно косясь на почтовые ящики.

Егор, никогда ранее не заплывающий за выставленные мною буйки, тоже пытался узнать, в чем дело. Он знал историю, связанную со мной. Еще бы! Об этом знал весь город. Слишком громкое. Слишком грязное для нашего захолустья. Невиданное, вызывающее, хоть и немного противное, чувство настойчивого любопытства.

Он все знал и никогда не спрашивал об этом. Мы жили здесь и сейчас. Я интересовалась только стандартными данными о его прошлом: где родился, где жил до этого, кто родители, где учился…. Все по списку. Жили только тем, что могли дать друг другу сейчас. Мне нравилось ощущение мягкой заботы без навязывания, настойчивости. Хотя понимаю насколько ему тяжело держать себя в таких рамках. И пытаться сосуществовать рядом с моим депрессивным, мрачным, замкнутым состоянием, которым я закрываюсь, как щитом от остального мира и людей. И от него иногда тоже. Когда ситуация накалялась и воздух между нами напоминал электрическое поле, посверкивающее от напряжения, я подходила к нему, обнимала сзади и упиралась лбом в спину. Она такая твердая и одновременно уютная. И в такие моменты приходило понимание выражения «я за тобой, как за каменной стеной». Он моя каменная стена. И чувствовала, как большая теплая рука ложится на мою. Не надо говорить. Все и так понятно.

За свадебным столом мы сидели отдельно. Свидетельница должна сидеть за столом рядышком с женихом и невестой. Но я время от времени ловила его взгляды и шутливо поднимала глаза к небу – мол, так все это надоело. И хотелось, очень хотелось в такие моменты выкинуть все из головы. Сказать: «Да пошло все к черту!». Я не поддамся на дешевые эффекты.

И в голове уже зрело решение запечатать все мысли, воспоминания в большую коробку и выбросить на помойку. Все это мне больше не нужно и только мешает жить дальше.

Мы вернулись домой уже под утро, устало обменялись поцелуями и, обнимаясь, но, приняв душ, сразу, же вырубились и проснулись от тихого поскуливания. Дрейк, положив голову на край кровати, жалобно поглядывал на нас. Бедный пес.

Покряхтывая, Егор встал и, натянув тренировочный костюм, позвал четвероного друга гулять. Весело процокали когти по полу, послышалось бряцание ключей в двери. Все стихло.

Я еще понежилась на мягком матраце. И вдруг вспомнила тот старый продавленный, под которым выпирали пружины, и пахло от него и белья хлоркой и лежачими больными, чужим потом…

Резко села на кровати, потерла лицо. Потом быстро стащила все белье на пол, загрузила машинку, налив побольше в отсек для порошка вонюче-сладкого кондиционера, и постелила заново.

Прошлепала на кухню и задумала приготовить на завтрак блинчики, надо было занять себя чем-нибудь до их возвращения. Солнышко светило ярко. Я открыла окошко и методично выпекала блин за блином. На улице весело щебетали птички, блинная гора становилась выше.

Посмотрела на часы, что-то они сегодня долго. Это странно. Пошла искать телефон, но напрасно потратила время – ответная трель раздалась где-то в квартире. Его мобильник нашелся в куче одежды оставленной на кресле вчера.

Пока они не вернулись, бестолково слонялась по квартире, понимая, что беспокоиться и выдумывать всякие ужасы еще рано. Надо успокоиться. Идти искать их тоже не вариант, парк большой, могу просто разойтись с ними. Или просто встретили знакомого, разговорились. Куча вариантов.

Но противный тоненький голосок внутри пищал, даже не пищал, а вопил: «Это он! Это он!». Я пошла, умылась холодной водой. Посоветовав себе прекратить истерику, пока еще ничего не произошло. Если через час не вернутся, то пойду искать сама. Если не найду сама, то что же делать, придется потревожить людей в их первый день супружеской жизни и позвонить Глебу. Больше не знала, что придумать.

С нетерпением следила за стрелкой на часах и уже вскочила, чтобы нестись к парку на всех парах, как заскрипела входная дверь.

Уф. Выдохнула.

– Что же вы так долго…

Слова замерли в горле. Егор нес Дрейка на руках, лицо серое, волосы взъерошены, в глазах боль, потрясение, и чувство вины. Пес был частично забинтован, нос разбит.

Устало уложив его на диван, он сам сел на пол рядом. Я подошла и погладила осторожно короткую шерстку между ушей. Карие глаза печально поглядели не меня.

– Что случилось?

– Я так и не понял, – широкие ладони закрыли лицо, он долго не продолжал, справляясь с собой, – отпустил его побегать, как обычно. Сам побежал круг, но когда дошел до середины, услышал собачье поскуливание, переходящее в визг…. Побежал на этот звук. Дрейк лежал в кустах из бока кровища льет. А того козла я не догнал. Только видел, как кусты за ним шевелились в стороне… Черт!

Он еще помолчал.

– Я бы его убил. Но не до этого было. Возле парка такси стояло, мужик хороший попался, довез нас быстро до ближайшей ветеринарной клиники. Не побрезговал, что машину испачкает. Короче повезло. И все не так серьезно оказалось. Ранение поверхностное, только крови много. А так, пару дней полежит и опять в строй. Да, Дрейк?

Пес тихонько проскулил что-то.

– Это он от лекарств вялый. Я одно не могу понять. Зачем? Ведь он добрый такой, дружелюбный. Зачем?

– Я не знаю. О, Господи!

Из глаз полились слезы.

Он обнял меня и погладил по голове.

– Все обошлось, все хорошо…

Но поганое ощущение, что это не конец, а только начало цепочки событий, усиливалось и вскипало внутри.

Весь день был посвящен уходу за нашим мохнатым другом. Даже боязно, как бы он совсем не разнежился в такой атмосфере. Мобильник оживился в десять вечера. Номер был незнакомый, но занятая другими мыслями не придала этому значения и рассеяно нажала на кнопку, удивляясь тому, кому и что понадобилось в такой час.