Мать империи

– Фиска… – тихо сказала Эзеркиль, – прошу тебя, не говори никому о том, что ты видела меня здесь.

Придворная только молча кивнула в ответ.

– Молю, Фиска…если ты расскажешь об этом хоть кому-нибудь, меня ждет самое жестокое из наказаний…

– Я никому не скажу. – ответила она, взяв за руку Эзеркиль. Императрица облегченно вздохнула. Этот день откровений принес ей немало радости и горечи одновременно, но еще он принес ей нечто особенное – свободу. Она почувствовала необычайную легкость от того, что уже двое человек, зная ее омерзительные секреты, согласились хранить их, оставшись с ней заодно.

В эту ночь она спала очень крепко. Ей снились родные: их улыбки, объятия и добрые глаза.

Когда ее состояние перестало быть секретом для окружающих, Император пригласил для своей жены знахарку, которая должна была следить за ее здоровьем и навещать каждую неделю. Впервые она появилась рано утром, когда Эзеркиль еще спала в своей постели. Открыв глаза и увидев перед собой незнакомое лицо, Императрица не сразу смогла понять кто эта женщина и что она делает в ее покоях.

– Ну, голубушка, сейчас я вас осмотрю. – знахарка бережно положила свой чемоданчик на прикроватную тумбочку в спальне Эзеркиль и достала слуховую трубку. Пока врачевательница прослушивала сердцебиение ребенка, Эзеркиль смотрела на нее во все глаза. Старая женщина, от которой пахло травами, напоминала скорее бакалейщицу. Ее длинные волосы были заколоты в огромный пучок, из-за чего кожа на лице казалась слишком стянутой назад. На руках под ногтями пестрела чернота, но эту грязь было уже ничем не вывести. Вернее, это была даже не совсем грязь, а результаты работы с некоторыми ядовитыми травами. В открытом чемодане помимо странных приборов и инструментов лежали пакетики с разными порошками. Их было так много, что госпожа не успела рассмотреть и половины, когда знахарка вдруг закрыла крышку чемодана, скрыв содержимое от посторонних глаз. Ее холодные руки, ощупывающие живот Эзеркиль, заставили ее содрогнуться.

– Да, милочка, вы очень слабы. Едва ли вы сможете выносить это дитя. – выдала она свой вердикт, – но если будете бережнее относится к себе, возможно, все получится. Вам нужен полный покой. Не нервничать, не голодать! Кушайте больше фруктов и овощей. И лежите! Много лежите. Покой убережет вас и вашего ребенка. – с этими словами знахарка покинула комнату. Фиска ушла, чтобы проводить ее и Эзеркиль осталась одна, наедине со своими мыслями. Она обязательно должна выполнить свой долг и явить миру это дитя. А после этого, имперская Мать рассчитывала получить долгожданную свободу. Она надеялась, что Император потеряет к ней интерес и наконец оставит ее в покое.

***

Время шло, а Эзеркиль пренебрегая советами знахарки, продолжала ходить в кладовую. Она и не думала выполнять ее предписания, настырно следуя своим желаниям.

– Прошу вас, госпожа, вы надышитесь там пылью, не говоря уже о том, что вам наказано лежать. – упрашивала ее Фиска, но Эзеркиль было все равно на ее уговоры. Эта единственная радость приносила ей хоть какое-то утешение. Аджме не знал о ее положении, поскольку через это маленькое окошко, сквозь которое они общались, не было видно ничего, кроме ее лица. И Эзеркиль не стала ему ни о чем говорить. Она пропускала встречи только когда чувствовала себя особенно слабой. В такие дни она действительно лежала, и тогда Фиска с облегчением выдыхала, переставая беспокоиться о ее здоровье. Придворная ухаживала за ней как могла и приносила своей госпоже чай с молоком, ягоды и фрукты в глазури, книги, чтобы скоротать время и красивые свежесрезанные цветы. Служанка ставила букеты в вазу на прикроватную тумбочку, но почему-то Эзеркиль эти букеты совсем не радовали. Она все время скучала по Аджме. А цветы напоминали ей о том, что она не имеет права по нему скучать, потому что принадлежит совсем другому человеку.

– Но черт возьми! – говорила она себе, – пусть он владеет моим телом, но никогда ему не завладеть моей душой! – и только она начинала чувствовать себя лучше, она бежала туда, где отныне находился весь центр ее внимания.

Император же, с тех самых пор, как узнал о беременности своей жены, стал отправлять к ней повитух, чтобы те научили ее заботиться о младенце. Но Эзеркиль казалась безразличной. Все их поучения она слушала вполуха, ожидая их скорейшего ухода. Как бы Беренгар не старался угодить Эзеркиль, она отвергала все его попытки. В конце концов он вызвал к себе Фиску, и когда та пришла, спросил ее:

– Вы проводите с моей женой больше времени, чем кто-либо другой. Ответьте же мне, ни в чем ли не нуждается Императрица? Все ли у нее хорошо?

Он выглядел не то грозным, не то печальным. Фиске было трудно понять, какие мысли пребывали в его голове. Но одно она поняла точно – выражение его лица было не таким как обычно. Император сидел в любимом кресле в своем кабинете, а перепуганная служанка стояла напротив. Беренгар никогда не вызывал ее к себе лично, и раньше его просьбы передавались через третьих лиц. Поэтому она чувствовала себя очень напряженно и не знала, как себя вести.

Помимо бархатного золотого плаща, который всегда носил господин, на его руках сидело с десяток золотых браслетов, совершенно разных форм и огранок. Плотно прилегающая к телу кираса была украшена сверху золотой яшмой. А на воротничке, прикрывающем шею, красовался вышитый голубыми нитями олень. Беренгар был из тех, кого называют золотыми детьми. Он рос в роскоши, поэтому данный факт не мог не отложить определенный след на его внешности. Но несмотря на свое богатое одеяние, в душе Император был добрым человеком, и отнюдь не жадным. Он не имел пристрастия к деньгам, настолько чтобы держать сокровищницу только для себя любимого. Напротив, он всегда был готов помочь нуждающемуся, и уж в особенности старался не жалеть денег на свою семью. Но Фиска видела его в ином свете, и почему-то боялась этого человека. Она и сама не могла понять почему, но Беренгар казался ей очень строгим. Хотя ее чувства вполне объяснимы, учитывая нелегкое прошлое. Фиска боялась не только своего повелителя, но и других высокопоставленных особ. В ее голове накрепко засело убеждение, что власть воспитывает твердость духа и убивает в душе всякую человечность. И эту шутку с ней сыграло то, что она слишком плохо знала своего правителя.

– Да нет, господин Император, у ее Превосходства все хорошо. – робко ответила она.

– Как она себя чувствует? – снова спросил он.

– Удовлетворительно. – кивнула Фиска.

– А что насчет свободного времени? – как-то странно спросил он, – как она его проводит?

Этот вопрос заставил Фиску занервничать. Ей показалось, будто Император знает ее секрет, и ждет, что она сама признается ему в том, что они с Эзеркиль скрывают от него. Она сглотнула ком в горле и посмотрела ему в глаза, в надежде найти там подсказку, что все это ей лишь показалось. Но Беренгар смотрел на нее не сводя глаз.

– Умоляю вас, господин Император, ни я ни госпожа ничего не знали про это окно. Мы оказались в кладовой совершенно случайно! Не вините господин! – залепетала Фиска и упала на колени.

– Какое еще окно? Какая кладовая? – грозно спросил он. – Не хочешь ли ты сказать, что Императрица осознанно нарушила мой запрет?