Письмо первой попавшейся девушке
– Вы бабу Катю искали?
Дед кивнул и расправил плечи, посмотрел наверх.
– В Левашово она, в пансионате для этих…ну, с отклоне… – молодой человек запнулся на полуслове, резко развернулся и скрылся в парадной.
***
Медсестра вела под руку маленькую седую старушку в вязаном чепце, похожую на воробья, так же смешно вертела головой по сторонам, будто с удивлением. Приблизившись к гостю, улыбнулась задорно по-девичьи и вперилась в его глаза. Митрич присел на скамейку под развесистой берёзой и протянул сухую руку, помогая пристроиться рядом. Она не отводила взгляда:
– Дон Кихот? – Катерина провела морщинистой жёлтой рукой по нависшим серебристым бровям, испитому жизнью лицу с бороздами-окопами на щеках. Глаза померкли, слезинка упала на траву. –А Наташка не дождалась. Лет пять ходила на вокзал, встречала тебя, Блокаду пережила-перетерпела, в один день пришла домой, положила под подушку вернувшиеся письма и во сне ушла. Сердце.
– Да не Дон Кихот я вовсе, путаете с кем-то, я – Родион, вот письма привёз, – Митрич протянул не глядя пакет с коробкой из-под конфет.
– Дошли все-таки её письма до тебя? Где же ты был, с мельницами сражался? Или уже какую другую литературу читал? Когда на фронт мальчишкой ушёл, писал моей Таше, что читал только Сервантеса. Я помню твою карточку – совсем не изменился.
– Вспомнил… – Митрич закрыл лицо дрожащими руками. – Я тоже приходил на вокзал. В восемь вечера после войны, все ждал, когда она разлюбит.
– Как же так? И не подошёл? – тёплая рука легла на плечо.
– Она ждала жениха видного, в орденах и медалях, а у меня три года плена, два лагерей, осколок в голове, нога деревянная.
– А ведь сестра искала, столько кабинетов обошла, писем написала, пропал без вести, говорят, да и она – не жена. Так, первая попавшаяся девушка.
– Прости меня, Катерина! К тебе буду ходить, обещаю! Не прогонишь? –
Сказал. И подумал, что заслужил этот шанс Дон Кихот. И он, Митрич, без памяти и смысла проживающий свою жизнь, копаясь в чужих вещах, может все исправить. Письмо дойдет до «адресата».
– И тогда бы не прогнали, Дон Кихот, у нас у каждого своя ветряная мельница.
***
Рассказ написан на основе архивных воспоминаний девушки, работавшей почтальоном в блокадном Ленинграде, о письмах с фронта с пометкой на конверте «Первой попавшейся девушке». «Были письма, никому конкретно не адресованные. На конвертиках значилось просто: "Ленинград. Первой попавшейся девушке". Однажды и мне коллеги вручили такой конверт. Многие солдатики ушли в армию совсем юными, у них не было ни жён, ни невест. И они предлагали дружить по переписке. В первых письмах просто значилось, что вот я, такой-то, желаю познакомиться. Письма разбирали девушки-почтальоны. Они же, как правило, и заводили переписку. Некоторые отдавали конверт с пометкой "первой попавшейся девушке" сестрам и подругам. На возраст, грамматику, богатство языка не смотрели. Оставлять такое письмо без ответа было нельзя. И точка. Я ответила некоему Володе с Ленинградского фронта. Написала буквально несколько строк: мол, согласна переписываться. Через пару месяцев от Владимира получила уже именное послание. В конверте лежала фотокарточка. Совсем юный парень, а на груди уже медаль. "Не вспоминай, когда посмотришь, а как вспомнишь, посмотри", – написал он».
Я с ним иногда провожаю закаты
Перебравшись из Санкт-Петербурга в Никольское, полюбила гулять по курганам возле дома, похожим издали на спящих драконов. Словно пришли они на берег Тосны, да так и остались. Поросли травой и разноцветием их могучие спины. Если бы не торчащие местами, захваченные в плен мхом и сорняками забвения остовы фундамента, никогда бы не поверила, что здесь жили люди. Однажды у развалин такого дома повстречала мужичка, прячущегося под кустом сирени от полуденного солнца. Он сидел на единственной выжившей ступеньке крыльца, вытянув тощие ноги и дымя папиросой, которую не вынимал изо рта. Лицо его сморщилось, будто шагреневая кожа, и покрылось цепким коричневым загаром.
– Здрасьте-забор покрасьте! Откуда здесь такая красота взялась? Точно не местная. Местные акромя меня здесь не любят ходить, –пожилой жилистый мужичок оглядел меня, словно на базаре лошадь выбирал. –А то постой, поговорим, скучно мне. Я тута каждый день бурёнок пасу. А тебя не видал, –коровы, услышав голос хозяина, устроили перекличку. –Я тут всю жизнь живу. Прапрадеда мово еще Петр I сюда прислал, его и еще восемь семей мастеровых: плотников, каменщиков. Когда шведов разогнал с этих мест. Питер начинался отсюда, – старик гордо постучал себя по груди крючковатыми пальцами.
– Я недавно переехала. Изучаю окрестности. Красиво тут у вас. А чего же местные не ходят?
– А кому охота по костям гулять? То Невский тут шведов гнал, потом Петрушка, потом фрицы лютовали. Сколько же здесь народу полегло.
Сплошная братская могила. Говорят, иногда и голоса слышны, стоны. Даже птицы не поют, прислушайся. А выше поднимешься к дороге, там вообще одни кости с войны. Там и могилка есть, за синей оградкой, неизвестного солдатика. Отец мой, Василий Леонидович, рассказывал, как при нём косточки-то нашла соседка Тимофеевна, –старик махнул рукой в сторону трассы.
– Очень интересно, – я присела рядом.
– Ну. Слушай, коли интересно…
***
– Тимофеевна, что удумала? На хрена парник ломаешь? Ты дуги-то не выбрось, я назад пойду, заберу, в хозяйстве всё пригодится, – сосед Дарьи Тимофеевны, мелкий, скрюченный, словно бесхребетный, Семён Липатович, давно глаз положил на её большой ухоженный участок. Две сотки, которые она «прихватизировала», по его особому мнению, лет пятнадцать как не дают ему покоя. «Хоть батя и выделил по широте душевной многодетной вдове ненужный кусок, документально-то не оформил». И нёс Липатыч личную вахту, строго отслеживая любые перемены на соседских грядках. Даже вороны облетали покосившийся, обколоченный досками дом местного скупердяя стороной.
– Дочки сообщили: не поедут ко мне – мыться негде. Вот решилась. Парник сниму, местных работяг попрошу, за весну успеют, говорят, баньку поставить. Главное, фундамент, вот здесь, – Дарья поправила проеденный молью вязаный колпак неопределённого цвета и, довольная задумкой, указала на парившую землю, которая радовалась освобождению от полиэтилена. –Перекопаю, тут валунов полно. Их на фундамент и пущу.
– Ну, давай, давай, посмотрю я, какую ты баню поставишь, –хмыкнул в отвисшую нижнюю губу старый стручок, так что она задрожала, словно студень. Мимо любопытного Липатыча прошуршал калошами дед Пихто:
– Хто тут? Чё за партсобрание, ядрёна вошь, ни проехать-ни пройтить! –дед походил на древний артефакт, пролежавший в торфяниках, поэтому хорошо сохранившийся. Латаная куртейка свисала с его тощих плеч. Отчего издали, когда останавливался передохнуть, опираясь на палку, напоминал пугало.
– Ты там сильно-то не шуруди, Дашка! Тамочи ещё с войны неразорвавшиеся снаряды могут быть. Бои-то ж страшные в Красном Бору шли. Немчура бегит, всё жжёт или минирует. Топтали ж мы, етицкая сила, их тут. К городу Ленина рвались, – Пихто услышал обрывок Дарьиной фразы, тяжело вздохнув, поделился воспоминаем. Почесал куцые, прогорклые от дешёвых папирос волосёнки на бороде и поковылял дальше. На рынок в вещмешке потащил на продажу молодые кустики.
–Пихто, не переживай, здесь уж всё копано-перекопано, с войны шестьдесят лет как, –Тимофеевна махнула рукой.
– Хто? – отозвался старик, подставив руку к уху.
– Иди ты, тетерев глухой, – окрысился Липатыч.
– И ты бывай здоров, Семён, дел и без тебя хватает, – Дарья нагнулась, кряхтя, и принялась выдёргивать пожухлые сорняки.
Времени до лета всего полтора месяца осталось, а надо под фундамент для баньки ещё яму вырыть. Рабочие только по выходным могли работать, Дарья Тимофеевна спешила. Очень уж хотела с внуками лето провести. «А то всё по морям да заграницам, у бабки, видите ли, не «олклюзив», – бурчала по-доброму женщина, лопатой выворачивая из оттаявшей земли замшелые валуны. Каменные ошмётки твердыни словно блуждали под землёй: только с трудом выкорчуешь один –другой красуется на том же месте. Вросли гранитными корнями, не хотели расставаться с нажитым местом. Дарья поднатужилась, схватила упрямый валун двумя руками за бок, упёршись ногами в яму, чуть сдвинула его. Исполин подмигивал искрами слюды и кварца на солнце. Синие прожилки на каменном теле будто вены. Казалось, что по ним вот-вот побежит кровь, и многотонный гигант восстанет из подземного царства. Женщина присела на край выщербленной земли отдышаться. Из-под камня показался длинный мохнатый корень. Дарья скинула потную куртку, похотливо липшую к спине. Засучив рукава растянутого свитера, дёрнула корень изо всех сил. Камень сдвинулся. Упёртый склизкий корешок потянул за собой обнаженные ломти ещё мёрзлой земли. Солнечный луч со снайперским прицелом мгновенно подсветил железяку среди чёрных комьев. Удивлённая находкой женщина аккуратно потянула за торчащий край, покусанный бурой ржавчиной. Металлический огрызок напомнил ей крышку от школьного пенала, только посреди алюминиевой, едва уцелевшей пластины зияли две дыры с острыми зазубринами. Когда она догадалась, что это часть портсигара, рука дёрнулась. Дарья застыла над ямой, боясь вздохнуть и даже подумать о последствиях. «Может быть, под камнем и вторая часть покоится?». Придя в себя, женщина начала яростно, словно дикое животное рыть землю руками. Рукой наткнулась на что-то твёрдое. Потащила чуть на себя –сломанная кость с обрывками истлевшей ткани. Дарья не испугалась. Она вернула останки на место последнего приюта и тихо заплакала:
– Как же так, защитничек мой! Значит, я уже пятнадцать лет не одна закаты-то провожаю. Поди ж, тебя искали родные, горе-то какое! А ты меня охранял! –она обхватила голову чёрными от земли-матушки руками, стоя на коленях, зарыдала. Беззвучно. Затем, раскачиваясь как маятник, подняла огрызок портсигара и прижала к груди.
– Дашка, ты не забыла про дуги? Чё сидишь на земле, ополоумела или клад нашла? Там земля и моя, если что, не забыла? Клады все пополам, слыхала? –Липатыч, будто почуял своим «Варвариным» длинным носом нечто секретное, крадучись, прошмыгнул в калитку к соседке.
Та повернулась на скрип несмазанных петель, утёрла рукавом свитера красные от слёз глаза и металлическим голосом пригвоздила ноги соседа к земле:
– Кладбище тоже делить будем? – сосед тут же оценил обстановку, юркнул хищным взглядом на раскуроченную землю. Затем развернулся с неожиданной прытью и рванул на почту для дежурного звонка племяннику –местному участковому.
Уже вечерело. Уставшее солнце в апреле рано ложится спать. Дед Пихто тащился по тропинке вдоль домов с мешком нераспроданных кустов малины. Угловатая тень волочилась слева от старика. Он припадал на одну ногу, отчего калоши чавкали, угрожая хозяину сбежать прочь.
– Хто? Хто случилось, Дашка? На рынке болтають, едрит твою на коляске, что клады нашла. Едрёна корень, –он забавно хрюкнул, и беззубый рот расцвёл в добродушной улыбке.
– Клады? Вот сказочники! Как бы с этой находкой в каталажку не загрести. Дед, подойди ближе, чё спросить хочу. Ты ж с Красного Бору родом? Здесь что в войну-то было? Ты воевал не в этих местах? – Дарья Тимофеевна заметно нервничала и расхаживала вокруг расхристанной земли.
– Эх, тут выжженная земля да обугленные деревья были. Ничегошеньки фрицы не оставили. Красный Бор удерживал целый батальон, етит твою мать, СС. Фашистская нечисть, «Фландрия» величали себя, ишь ты. Мы им тут задницу-то надрали. Тут же передовая проходила Ленинградского. Пытались Саблино отбить, железную дорогу то бишь. В Ульяновке той изверги соорудили, едрит твою на коляске, загоны, местных тама, как скот, держали. О, вспомнил историю одну. Когда вернулся с войны, кто уцелел после прорыва в 44-м рассказывали: повар один, ушлый дед, на кухне у немцев работал. Заключённым кашу из гвоздей, себе рульку аль шпикачки со столов. Пёр всё, што не приколочено. Знамо дело, фрицев как наши погнали, лагерь-то изверги и прикрыли, всех убогих да болезных сразу к стенке. А тех, кто мог передвигаться, на пользу Германии держали. Наша 55-я Армия тогда шибко продвинулась, лётчиков отправили уничтожить огневые укрепления, етитская сила. В 43-м, кажись, было дело. На ИЛ-2 двоих-то ребятишек сразу подбили. А третий здеся же и упал, говорят, катапультировался. Парашют бабки, что в погребах прятались, нашли на дереве. А лётчика не видали. Только слухами земля полнится. Повар тот, гнилая душонка, немцам доложил, чтоб выслужиться, так да эдак, лётчик в лесополосе, найти поможет. Подсобить, мол, победе Германии над проклятыми коммунистами. Документы при красноармейце имеются, так он запросто раздобудет. Тварь такая, местный же, все дорожки знал. Нашёл его быстро. Истекал лётчик кровью. Фотокарточку даже отдал девчульки: «Невесте, земляк, мол, сообщи». Молил придушить – лишь бы не плен. Нога на лоскуте кожи болталась ниже коленки. Так этот же душевный, так сказать, человек на себе волок его к железной дороге. Чтоб у фрицев расположение заиметь. Там патруль их и принял. Говорят, иуду с парнишкой тем, лётчиком, после пыток зверских вместе и расстреляли. У немцев свои понятия. Высшая раса, – Пихто, загадочно прищурившись, поднял вверх палец. Неожиданно густо закашлялся и смачно сплюнул. – Предатель – он везде предатель. Говорят, возле ивы козьей где-то прикопали солдата местные. Глянь-ка, правда ж, а не ракита у тебя возле теплички?
– Ой, Пихто, ракита или нет, точно не знаю. Как заснуть-то теперь после рассказов твоих? –Дарья с болью в глазах посмотрела на металл, воняющий смертью.
– Дай-ка взгляну, – костлявая высушенная рука с набухшими шишками потянулась за находкой. – Фу-ты, ну-ты, лапти гнуты, так то ж из самолётного металла, портсигары делали лётчики, ещё писали на них: «Кури своё». Точно, едрит кудрит, точно тебе говорю, видал такие на фронте. Ты спецов, Дашка, вызывай. Они как это экскумируют. Пошёл я, – Пихто, почти глухой ветеран Василий Леонидович, похлопал по руке соседку и поплёлся, опираясь на палку к дому.
Спустя сутки возле дома Дарьи Тимофеевны лисой увивался Липатыч с местным участковым в ожидании знакомых копателей с металлоискателем. Клад пришли искать. Неравнодушные работницы почты, подслушав разговор Липатыча по телефону, вызвали вместо «черных археологов» милицию. Те приехали с поисковиками из военно-патриотического движения и военным прокурором. При останках советского солдата, пропавшего без вести в страшном 1943-м, обнаружили чудом уцелевший позеленевший смертный медальон, жетон и фрагмент кожаной куртки. А в капсуле хрупкая весточка из прошлого: бланк бойца и записка в ржавых пятнах. Опытный поисковик тогда сказал, вскрыв осторожно «ладанку» бойца:
– Заполненный бланк все равно, что черная метка, верная примета… – он бережно положил документ в полиэтиленовый герметичный пакет и развернул выцветший отсыревший обрывок газеты. С лупой сумел прочесть: «Передайте Лидусе люблю ее до последней капельки жизни. Отомстите за меня». Позже установили личность. Белорус. Сын учителей. Умерли к тому времени, не дождавшись сына с войны. Останки лётчика, которому вернули доброе имя, захоронили торжественно в начале 2000-х рядом с братским захоронением погибших местных жителей и солдат-защитников в Никольском. По иронии судьбы рядом с лётчиком вечным сном и повар спит. Провожаю иногда закаты с Павлом Даниловичем на скамейке, притулившейся к синей оградке.
Суворов говорил: «Война не окончена, пока не похоронен последний солдат». Теплится огонёк надежды, что не останется неизвестных защитников.
***
Рассказ написан по мотивам реальной истории. Из Архивных данных Центрального военно-морского архива МО РФ:
«Мякинький Павел Данилович, 1923 г.р., сержант, летчик 3 АЭ 57 ШАП ВВС КБФ (Ил-2). 11 февраля 1943 года звено лейтенанта Солдатова вылетело на подавление огневых точек противника, мешающих продвижению частей 55 Армии в район Красный Бор. При подходе к цели над территорией противника атакованы ФВ-190 и Ме-109. Истребители прикрытия были скованы боем, штурмовики вместо вступления в оборонительный круг продолжали идти прежним курсом. В результате ни один из самолетов звена на аэродром не вернулся, все пропали без вести. 16 мая на станции Пустынька Тосненского района Ленинградской области поисковиками было обнаружено место захоронения летчика, погибшего в перестрелке с немцами. Неучтенная могила находилась прямо под огородами, на ней стоял парник. Была проведена эксгумация, и теперь 22 июня 2006 года останки летчика будут захоронены на воинском мемориале в городе Никольское Тосненского района Ленинградской области».
Прошлому закон не писан
Шёл 1986 год. Мне пятнадцать. Кто о чем мечтал в восьмом классе, я – о работе. Чтоб купить индийские синие джинсы, как у Ирки Бритовой. Поделилась проблемой с соседкой – почтальоном, она предложила взять пару домов на полставки, разносить корреспонденцию перед школой.
Первый подъём на работу в 4:30 не забуду никогда. Дребезжащий будильник улепётывал с прикроватной тумбочки, пока не прекратила его вопли шлепком по кнопке, так что стрелки звякнули. В почтовое отделение плелась с видом бурлака, тянущего вдоль Волги лямку. Думаю, лицо моё имело такой же бледный, измождённый вид, как у тех, чьи трудовые стоны песней зовутся.
В отделе доставки пахло типографской краской, рабоче-крестьянским потом, варёными сосисками и удушающе – одеколоном «Наташа». Через полчаса обучения уже сортировала со скоростью машинки, считающей деньги, свежие утренние газеты. Руки были чернющие. Знатоки тогда пояснили, что в советских газетах текст печатался краской на основе сажи, свинцовых красителей и смол. Мол, привыкнешь, только пальцы не облизывать! К весне уже была почтальоном-профи. Гоняла на велике, увешанным пятью бегемотоподобными пачками газет, журналов, писем, ощущая себя дипломатическим курьером.
В тот день будильник от меня всё же сбежал, свалившись с тумбочки, с причёской Гекльберри Финна вылетела из дома. Вскочила на велик, как заправский жокей. Не касаясь седла, гнала по улице, вдыхая запах свежего хлеба из проезжающих ЗИЛов. Сна будто не бывало. Белая ночь отсалютовала и сдала пост нетерпеливому утру с ласковыми лучами просыпающегося солнышка. Главная в отделе доставки пробурчала что-то насчёт того, что на почте работает одна она. Спор и я тогда еще не были знакомы. Проскочила к разобранным (сегодня не мной) пачкам прессы. Нацепила невинную улыбку, пробурчав под нос «фак ю», быстро прикрутила тяжеленные баулы резиновыми жгутами к усиленному багажнику.
Бросила велик у первого дома. Но магнитного ключа от домофона в кармане не нашла! Дедуктивным методом попыталась расшифровать код, прильнув носом к замку. В этот момент дверь резко открылась. Я, словно от порыва ураганного ветра, отлетела к лестничным перилам. Высоченный парень с ёжиком пепельно-русых волос вызверился:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
