Третья палата от Солнца

Нептун

Та фраза Кафки про чёрный кофе1 – почти полностью правда. Почти, потому что учёбой дело не ограничивается.

Я закончила мед одиннадцать лет назад, и до сих пор каждый день выпиваю минимум по чашке чёрного кофе. Чёрного, как моя душа. Как край ночи. Как мои зрачки, огромные из-за переизбытка стимулирующих.

Моя жизнь это одна длинная зависимость. Но – вот парадокс – она помогает мне жить.

Хотите несколько фактов о кофеине? Первый: зависимость передаётся по наследству. Спасибо мама и папа, спасибо родственники, чьи гены я ношу в себе. ДНК не оставила мне выбора. Я не могла стать другим человекам. В последовательности кислот записан весь мой характер, а если верить в судьбу, то и вся моя жизнь.

В девять я уже говорила, что хочу стать врачом. В пятнадцать начался мой роман с кофе. В двадцать – с работой. Другие романы, с людьми, например, никогда не длились так долго. Кофе и работа, две моих страсти. Взаимных страсти, отмечу.

Второй факт: избавиться от кофеиновой зависимости непросто. Поверьте, я пыталась. Ещё в университете. Избыток кофеина вызывает бессонницу, постоянную нервозность и скачки давления. Я прочитала пару статей на эту тему, и решила, что мне оно не нужно. Пора бросать.

Было легко, но только первый день.

Я держалась. Ела шоколад – в нём есть кофеин. Ещё чай, пять-шесть чашек в день вместо одной. Справлялась с желанием отбирать у одногруппников картонные стаканчики с логотипами кофеен, терпела головную боль, но работала над собой. Так прошла неделя. Целая неделя без кофе. Я решила отпраздновать это, наградить себя чем-нибудь приятным.

Только самым приятным для меня была бы большая чашка чёрной арабики.

Звучит жёстко, но эксперимент был захватывающим. Мне стоило учиться не на психиатра, а на нарколога. С таким опытом я поняла бы любого пациента. Ломка не как описание в книжке, а что-то реальное, терзающее тебя днём и ненадолго отпускающее ночью.

На второй неделе я начала срываться на людей. Работоспособность упала: не могла дописать курсовую, не знала, что делать с надвигающейся практикой. Я всё ждала, что синдром отмены пройдёт, что ещё день или два, и я почувствую себя свободной. Но становилось только хуже. Две плитки чёрного шоколада, десять чашек чая в день, не знаю, до скольких бы я дошла, если не поняла главного.

Да, главным в моём эксперименте стал не отказ от кофе, а принятие того, насколько он мне нужен.

Энергетик, кофеин, наркотик – название не имеет значения – был частью меня. И попытки избавиться от него причиняли боль. Это как медленно вырезать себе почку или печень. Бесполезно, неприятно, и без них станет только хуже.

Для меня это было важное открытие.

Да, я до сих пор пью много кофе. Может, излишне много, но он помогает мне работать. А работу свою я очень люблю. Никто не мешает экспериментировать. В университете говорили, что у меня слишком много идей, и я вряд ли могу найти место, где их можно осуществить. Но нашла же.

Третий факт о кофеине: однажды и его становится мало.

Я врач. Сейчас уже врач с опытом. Я ходила на курсы по химии, наркологии и фармакологии, знаю, как определённые вещества влияют на организм. Я достаточно разумна и к тому же осторожна.

И ещё – я вам этого не говорила.

Не только мои пациенты пьют таблетки. У меня тоже есть упаковка маленьких белых капсул. Не больше одной в день и трёх в неделю. Это не зависимость, только необходимость.

Я одна разбираюсь со всеми пациентами в отделении, работаю с кучей бумаг, составляю схемы, читаю статьи и книги, узнавая, что нового в медицине. Мне не хватает двадцати четырёх часов в сутках. Даже кофе не может вытянуть такой объём работы.

Когда мне совсем плохо, я выпиваю одну капсулу, и силы находятся.

Я не говорю, что это хорошо или правильно. Просто я не могу иначе. Главное не злоупотреблять, но Ян знает о моей привычке и помогает себя контролировать.

Ещё раз: я вам этого не говорила.

Закончим на позитивной ноте: четвёртый факт о кофе. Он тормозит развитие некоторых болезней, например Альцгеймера. Чашечка в день не повредит никому… если, конечно, у вас нет индивидуальных противопоказаний, вроде болезней сердца, аллергии, или гастрита. Если противопоказаний нет, то можно даже две чашки.

И ещё это очень притягательный наркотик.

Попробуйте и вы.

8

Ник учит меня правильно дышать.

– Постарайся держать темп. Три-четыре шага это вдох, ещё столько же – выдох. И ни в коем случае не дыши ртом, а то заболеешь. Плевать, что ещё лето, всё равно заболеешь.

Я киваю, разминая лодыжки. Пару дней назад я не разогрела мышцы и потом терпела ноющую боль в ногах. Больше не буду такой неосторожной. Потянуться и – вперёд. Утра всё холоднее, осень надвигается на отделение, но мы не успеваем пробежать и круга, как становится жарко. Ник на пару шагов впереди, он легко дышит, а я, знаю, уже через пару кругов начну задыхаться. Огибаем угол, ещё один круг, и я замечаю Марго.

Она стоит в лабиринте, наблюдая за нами.

Не сбавлять шаг, не сбиваться с ритма, не делать вид, что заметила. Не хочу её видеть. У неё глаза вечно закрыты очками, руки и шея водолазкой, будто что-то прячет. Халат всегда чистенький, можно подумать, его Ольга стирает. И ещё с первого дня в отделении она начала постоянно следить за нами.

Что ей от нас надо?

Пока я думала, Ник обогнал меня и скрылся за поворотом решётки. Я ускоряюсь, чтобы догнать его и убежать от взгляда из-за очков.

Никогда не думала, что скажу такое, но она хуже моей сестры.

– Меня зовут Марго, – говорит она нам. – Как у Булгакова.

Следует пауза. Никто не смеётся, и она опускает голову, сверкая очками. Неоново-жёлтая оправа, будто специально подбирала к карим глазам.

– Меня отправили к вам не просто так. Не хочу хвастаться, но у меня один из самых высоких средних баллов на курсе, и я специально попросила дать мне практику посложнее, потому что я не боюсь трудностей, и тогда…

Я откидываю голову на спинку дивана. Какой. Интересный. Потолок. С одной стороны Эда толкает меня коленом, с другой Ник шепчет:

– Зачем нам ещё одна Хренза?

– …с успешной практикой, – всё ещё разливается Марго. – Мне бы хотелось…

Все в сборе в комнате отдыха. Мы втроём сидим на диване, Ольга на своём любимом кресле. Сестра заняла подоконник, где любил рисовать Кит, и нагло усмехается мне. Птичник на страже у дверей.

– …это должно быть очень полезно. Думаю, я смогу кого-то вылечить.

Эда осматривает свои пальцы.

– У меня есть идеи для новых схем лечения, и я…

Птичник оживает.

– Нет.

Стёкла очков блестят непонятливо и осуждающе.

– Почему? У меня есть хорошие идеи, и я думаю…

– Нет, – так ей и надо. – Лечение – работа Хризы.

На несколько секунд повисает тишина. Сейчас она опустит голову, извинится, скажет, что поняла, где её место, и что она была неправа.

Марго опускает голову – чтобы резким движением вздёрнуть подбородок.

– Тогда я поговорю об этом с ней. Уверена, как только она увидит мои схемы, сразу передумает.

Сестра фыркает так громко, что могли бы услышать и остальные. Ян молчит. И я, и Ник, и Ольга. В повисшей тишине мы слышим, как Эда облизывает губы, и все поворачивают головы. Фокус смещается с Марго на неё.

У Эды прокушена подушечка большого пальца, зубы в крови. Она улыбается, показывая их, Ольга вздрагивает.

– Простите. Я просто не была уверена, что это, – тычок пальцем в сторону Марго, – не моя галлюцинация.

Кровь капает на пол.

– Убери её, – Ольга закрывает глаза, тяжело дышит сквозь зубы. – Убери её и почисти зубы, быстро.

Марго ойкает и начинает рыться по карманам своего чистого халатика. Птичник вздыхает и берёт дело в свои руки.

Через несколько минут пол протёрт, у Эды забинтован палец. Она выкрикивает в спину Ольге извинения, но та уже скрывается в своей палате.

– Не галлюцинации, – говорит Эда нам с Ником, дёргая за бинт. – А жаль.

Марго приходит в мою палату следующим утром. Я ещё встать не успела, а она распахивает дверь, пододвигает себе стул. Большие круглые очки в тонкой оправе делают глаза удивлёнными.

– Что ей надо? – шипит сестра.

– Доброе утро. Хочу обсудить с тобой пару теорий. Мне говорили, что это не работает, но откуда они знают, никто же по-настоящему не пробовал…

Пытаюсь зарыться головой в подушку. Почему таких людей не выпускают с пультом, регулирующим громкость?

– Расскажешь, что тебе снилось? Если ты будешь вести дневник сновидений, это ещё лучше. Так, сегодня, – она достаёт из кармана халата блокнот и ручку.

Это уже слишком.

Неловко перекинув загипсованную руку, я отворачиваюсь к стене. Марго что-то щебечет, не давая отключиться. С Хризой работает, а это ещё одна Хриза, должно сработать и сейчас.

– Эва, – зовёт сестра. – Кажется, она не собирается уходить.

Да, Марго притихла, но я слышу её дыхание. Могла бы и понять, что если человек отвернулся к стене и закрылся подушкой, он однозначно не хочет с тобой общаться.

– Кажется, я понимаю, – снова начинает она, ручка чиркает по бумаге. – Ты можешь просто…

Дверь в палату открывается снова. Не поворачиваюсь. Не хочу видеть, как она сверкает очками.

– Психе? Ты только пробежку решила проспать или завтрак тоже? – я слышу, как Ник пинает дверь и всё ещё движется по бумаге ручка.

– Вы снова собираетесь на пробежку? Я пойду с вами.

– Эм, нет, – отвечает Ник.

Откидываю одеяло и хватаю кеды, брошенные под кровать. Хорошо, что я спала в одежде.

– Как нет? Вы ведь не можете мне отказать, – зачем-то я оборачиваюсь. Она стоит, опустив руку с блокнотом, за блеском очков я не могу рассмотреть её глаза. – Я стажёр, а вы пациенты, поэтому что делать, решаю я.

Ник молча смотрит на неё. Я вспоминаю, как он, рыча, пытался избить Эду, а потом и метнувшегося ей на помощь Птичника. Как он почти сломал прутья решётки, как быстро и легко он бегает. Под его руками треснули бы её очки и тонкая, закрытая воротником водолазки шея.

Но Ник отворачивается и тянет меня за плечо.

– Пошли, Психе.

– Но, я…

– Пошли. Не обращай внимания, – мне даже нечего на это ответить.

Сестра летит за нами и шепчет:

– Ты же хотела её убить? Как меня.

– Заткнись, – шепчу я в ответ.

Мы хлопаем дверью на улицу так, что дрожит всё отделение, но Марго всё равно идёт за нами.

Жарко. Мы бежим уже третий или четвёртый круг: Ник впереди, я за ним. Сестра лениво прогуливается вдоль ограды, Марго стоит в лабиринте, я часто наталкиваюсь на неё взглядом, белое пятно халата на зелёном фоне.

Почему именно сейчас? Только выпустили Эду, увезли Кита, и я хотела попытаться успокоиться и пожить нормально. Даже ненормальные хотят жить нормально!

Я не замечаю, что Ник остановился перевести дыхание. Ему приходится догонять меня, хватать за плечо.

– Психе!..

Марго шелестит ветками кустов, и мы снова срываемся с места. Ритм ускоряется слишком резко, я давлюсь воздухом, лёгкие начинают гореть.

С пробежки я обычно возвращаюсь в хорошем настроении. Обычно. Не сегодня.

Марго идёт за нами, не выпуская из рук блокнота. Я спиной чувствую её взгляд.

– Не обращай внимания, – говорит сестра. – Она специально. Просто не обращай внимания.

Не так уж и просто.

Мне нужно смыть пот. В душевую я иду мимо палаты Эды и замечаю, что дверь, обычно распахнутая, закрыта. Она снова не в себе, думаю я. Снова захвачена галлюцинациями и очень далеко от нас.

Не беспокоясь о том, что подумает Марго, я прижимаюсь ухом к двери. Изнутри доносится голос Хризы. Слов не разобрать, но это точно она.

Слишком много вопросов для одного утра, но: что она там делает?

– Что там? Подслушивать, кстати, плохо, – Марго хватается за ручку, но открыть дверь не успевает.

В коридоре появляется ещё одно действующее лицо.

– Туда нельзя.

Птичник сегодня в чёрном – рубашка, джинсы – выглядит ещё мрачнее, чем обычно. Он прячет руки в карманах халата и холодно смотрит на Марго.

– Хриза разговаривает с пациентом.

– Но я ведь могу послушать? – возмущённо отвечает она.

Сестра толкает меня в плечо. И я ухожу. В спину бьют отзвуки зарождающегося конфликта: визги Марго и ледяные ответы Яна. Но я не слушаю.

Мне нужно понять, чего Хриза хочет от Эды. И постараться не думать о том, что недавно наш врач выгнала Кита из отделения.

Сатурн

Там, где меня держат сейчас, мало воздуха. На окнах решётки, двери заперты и тесные мягкие стены. Я задыхаюсь, пытаясь добраться до двери, но в этом нет смысла, она заперта, я же говорил.

Помню их, лица, мелькающие вокруг, руки, тянущие меня из палаты. Пока мне давали таблетки, я мог их терпеть. Временами мне нравилось находиться рядом с некоторыми, и я думал, что это настоящее, правильное, что таким мне и нужно быть. Потом я начал выбрасывать таблетки и увидел правду. Я ошибался. Ненавижу их. Ненавижу!

Я могу говорить. У меня работают голосовые связки, лёгкие, и что там ещё нужно, чтобы разговаривать. Могу, но не хочу. Разговаривать можно только с кем-то ещё, значит, придётся контактировать. Я не хочу ни с кем контактировать. Ни с кем. Совсем.

Но я помню, что когда-то хотел.

Хриза скалила зубы, давая мне таблетки. Не знаю, что в этих таблетках было, но после них я не злился, если Психе трогала мои волосы. Или если Эда предлагала порисовать вместе, хотя графика у неё намного слабее моей. Говорить всё равно не хотелось, и сидеть в своей палате я любил больше, чем с ними. Но когда я выходил, не хотел никого уничтожить.

Психе была даже немного милой. Пыталась улыбаться, таскала для меня сладости. Её тайник я нашёл в палате Принца, когда хотел порисовать, сидя на подоконнике. Забавно, но это был её нож. Тот самый, которым я чуть не перерезал ей горло.

Честно, я ненавидел Психе чуть меньше остальных. Ей просто не повезло побеспокоить меня, когда перестали действовать таблетки.

Когда я снова стал собой.

Я понял, насколько они все меня бесят.

Люди – мерзкие. Я не могу терпеть их рядом, даже если они молчат, даже если только дышат. Знаете, что в людях самое худшее? Они не понимают, что я правда хочу остаться один. Я всегда писал, что нельзя заходить в мою палату! Нельзя разговаривать со мной, прикасаться ко мне, если я не хочу. Забудьте, что я сказал, про Психе, она сама виновата, что сунулась ко мне!

И я даже рад, что так получилось. Пусть здесь тесно и меня постоянно связывают, никто не мешает думать. Шесть раз в день заходят санитары, ставят уколы или приносят еду. В остальное время я погружаюсь глубоко в себя. Но недостаточно глубоко, потому что всегда возвращаюсь в реальность. Из-за таких, как вы, кстати. Это вы мне мешаете своими вопросами, фальшивыми улыбками и якобы заботливыми взглядами. Я ненавижу и вас, потому что вы со мной разговариваете, заставляя возвращаться в этот мерзкий мир и реагировать.

Если бы вас не было, если бы никого вокруг не было, я бы смог запереться в себе.

Я люблю большие открытые пространства. Свет и воздух, и цветы. У меня в голове есть место – бесконечный луг, на котором растут маки, дельфиниумы и фиалки. И ещё трава, высокая, достающая мне до пояса. И воздуха много, чистого воздуха.

Я хочу погрузиться в себя и остаться на поле. Только там я буду счастливым. Но пока не получается.

Постоянно приходится сражаться со всеми, кто пытается мне помешать.

9

Мы сидим в общей комнате и играем в шашки. Мы: я, Эда и Ник. Ольга поссорилась с Ником и, надувшись, закрылась в палате; сестра исчезла куда-то.

Старательно не смотрю на подоконник. Не хочу думать про Кита, потому что знаю, он не вернётся.

Ник рассказал мне, что видел, как его увозили из отделения, спящего и привязанного к носилкам. Хриза не то чтобы вылечить, она даже вернуть всё, как было, не смогла.

Стучу дамкой по доске, отсчитывая ходы. Эда остаётся без половины шашек, Ник будет играть с победителем. Он наблюдает за партией, развалившись в кресле, пока Эда склоняется над доской. Она ничего не рассказала про тот визит Хризы, а я сама не хочу спрашивать.

Скрипит дверь, и мы ждём Птичника с проверкой, но – блестят стёкла очков в старомодной черепашьей оправе.

– Не останавливайтесь, я просто посмотрю. Делайте вид, что меня тут нет, – щебечет Марго.

Она забирается в кресло, держит в руках сразу два блокнота, ручки торчат из кармана. Что у неё там, описание поведения сумасшедших в естественных условиях?

Эда фыркает, съедая мою дамку. У неё на запястье новая нашлёпка пластыря. Сестра появляется из ниоткуда, склоняется над плечом Марго.

– Не нравится она мне.

Хоть в чём-то мы согласны.

Я чувствую, как она смотрит. Похоже на Ольгу, но всё же совсем не так. Взгляд Марго не даёт расслабиться. Я ёрзаю на подушках, отворачиваюсь, а она смотрит. И ручка движется по бумаге, шуршат страницы.

Кажется, я попала в зоопарк. Сижу за решёткой, вроде той, которая на улице, а снаружи стоят люди в белых халатах и очках. Стоят и смотрят на меня, смотрят не отрываясь, постоянно.

Я больше так не могу.

– Эва, подожди! – Марго вскакивает с кресла. Я ожидаю, что она уронит блокноты или споткнётся, но они с Хризой не настолько похожи. А я уже у своей палаты, хлопаю дверью и забираюсь на кровать. Марго не отстаёт, она распахивает створку и останавливается на пороге.

Почему у нас нет нормальных замков?

– Что с тобой… – не даю ей договорить, не хочу это слушать.

– Отвали от меня! – кричу, зажимая уши подушкой.

Она блестит стёклами, приоткрыв рот. Я хочу кричать снова, я готова кричать снова, но дверь открывается шире, и на меня смотрит Ян. «Что происходит?» читаю я в его взгляде. Не хочу, не буду ничего объяснять. Пусть сам разбирается! А я отвернусь к стене, будто их здесь нет.

– Не надо давить, – слышу я Птичника. Марго перебивает:

– Я пытаюсь помочь! Сколько уже вы их тут держите, несколько месяцев? Год? Это не жизнь, им нужно лечиться.

– Хриза знает, что делает.

Это, кажется, надолго. Я не хочу их слушать и единственный выход – уйти в себя, попытавшись уснуть.

Могли бы и понять, что невежливо спорить на пороге чьей-то палаты.

После ужина Марго снова приходит в общую, и всё повторяется. Я прячусь в палате и слушаю, как хлопают двери и кто-то быстро ходит по коридору. Сестра выглядывает в замочную скважину.

Пусть и не надеется, что я спрошу у неё, что там происходит.

Этим вечером засыпать мне приходится под шум очередного спора Марго и Птичника.

Утром перед завтраком я подхожу к Насесту. Птичник снова оставил там несколько кружек с недопитым чаем, может, найдётся и сахар. Или что-нибудь полезное?

Я пытаюсь открыть ящики стола, когда щёлкает замок последней, девятой палаты.

Это странно, думаю я. В ней никогда никто не жил, в двух соседних тоже. Кому нужно запираться в пустой палате?

Я угадываю ответ прежде, чем мы оказываемся лицом к лицу.

– Она что, пожить тут решила? – спрашивает сестра, усаживаясь на стол Яна.

А Марго улыбается.

– Доброе утро, Эва. Я, знаешь, попросила дать мне ключи от пустой палаты, чтобы не ездить постоянно домой.

Да мне плевать.

– Мне показалось, что так я смогу лучше изучить вас, – продолжает она. Надоело. Пусть рассказывает это пустоте.

Забрав одну из кружек Птичника, я демонстративно отворачиваюсь и ухожу. Нужно найти кого-то и разделить с ним чаепитие.

Эды нет в палате. Нет её и в общей, и в столовой. Отделение вообще кажется опустевшим, и только заглянув в душевую, я нахожу Ника.

Он стоит перед зеркалом и смотрит на себя исподлобья. Ладони сжимают края раковины, мышцы напряжены. Он слышит мои шаги, поднимает глаза, и на миг мне кажется, что он меня не узнал.

Но только на миг.

– Утро, – устало выдыхает Ник.

– И тебе.

Я осматриваю душевую с порога. Не хочу заходить внутрь. Ник, я вижу по его лицу, слегка не в себе.

– Не видел Эду? – спрашиваю я.

Он дёргает плечами, не убирая рук с раковины.

– Её увели санитары. Кажется, к Хризе.

Хриза, опять. Что ей нужно?

– А с тобой всё в порядке? – мне не нравится его взгляд, не нравятся выступившие вены на лбу и руках. Я невольно гадаю, успею ли добежать до безопасного места, если что-то случится.

Но Ник только смеётся.

– Не очень. Скоро полнолуние, но Птичник уже знает, так что…

Он не успевает закончить.

Лампочка под потолком душевой со звоном лопается.

На миг всё погружается в полную темноту. В коридоре, палатах, везде, где есть окна, сейчас яркое августовское утро. Но не здесь. Я не вижу ничего, я ослепла от резкого перехода света к тьме. Сестра держит меня за плечо, её холодные пальцы помогают зацепиться за реальность, не потеряться в полной темноте.

Постепенно из мрака начинают проступать контуры предметов. Но перед этим, я слышу тяжёлое, загнанное дыхание. Блеснули жёлтые глаза с вертикальными зрачками. Кажется, что когти царапают кафель, и запах, сильный запах псины.

Я делаю шаг назад, и всё проясняется.

Ник тяжело дышит около раковины. Он выглядит как обычно, я уверена. Но сестра не отпускает моего плеча и шепчет тихо, будто он может услышать:

– Ты тоже это видела, да?

После завтрака я прячусь в палате Принца. Прикрываю дверь, забираюсь на стул у кровати. Он мирно спит, и я глажу его отросшие волосы, стараясь не думать о Ките, Эде, о всех.

Дверь в палату приоткрывается, но нет, это не Эда, как я могла бы надеяться. И даже не Птичник пришёл с проверкой.

– Эва, я с тобой ещё не говорила, – Марго противно улыбается. – Я провожу беседы с пациентами и собираю информацию.

Я отворачиваюсь. Принц, кажется, сочувственно улыбается во сне.

– Ты должна меня слушаться, – ага, жди. – Я тут работаю.

Всё ещё не смотрю на неё.

– Я позову санитаров!

Пусть попробует.

Санитары притаскивают меня в Клетку и усаживают на стул. Марго садится рядом, открывает блокнот, торжествующе сверкая очками.

Это ничего не значит. И ещё, я ничего ей не скажу.

Сестра устраивается на своём любимом месте – в углу.

– Надеюсь, она будет тебя пытать, – шепчет она.

Марго с умным видом взмахивает ручкой.

– Итак, Эва. Расскажи мне о своих галлюцинациях.

Не дождётся!

Следующие несколько минут проходят однообразно. Марго задаёт вопросы, закатывает глаза, кричит и увещевает. Я успеваю услышать, что на занятиях её всегда слушались пациенты, что я порчу её диплом, что она могла бы помочь мне, и всё это громко и по несколько раз. Если бы я могла, то встала и ушла подальше, но санитары стоят у двери и точно не собираются меня выпускать. Я могу только отворачиваться от Марго, когда она слишком уж кричит.

– Ты понимаешь, что сама не хочешь себе помочь?!

– Конечно, понимает, – подтверждает сестра.

– Я читала твою историю болезни. Галлюцинации и больше пяти неудачных попыток самоубийства.

Больше пяти, надо же. Я перестала считать где-то на третьей.

Марго наклоняется через стол так близко, что я вижу жирные отпечатки на стёклах её очков.

– Неужели это настолько сложно?

Сама бы попробовала, думаю я. Тогда бы поняла, что да.

– Это настолько сложно или ты просто не хочешь умереть?

Неправда. Я хочу умереть. Может, не прямо сейчас, но часто хочу.

– Вообще-то она права.

Тебя не спрашивали.

– Ты пытаешься убежать от проблем, от жизни, или что тебя там не устраивает. Это твой единственный выход. Но ты даже с самоубийством нормально справиться не можешь, потом что ты тупа-ая, – тянет она.

Марго что-то говорит на заднем плане, пока я смотрю на сестру.

Во-первых, сама она тупая!

Во-вторых, это всё неправда. Может, у меня не получается убить себя, но в этом виновата не я, а все, кто старательно мне мешает. Если бы они, меня бы здесь давно уже не было!

– Не смотри на меня так, – сестра мерзко усмехается. – Я ведь даже пыталась помочь тебе умереть. Кит пытался тоже. А ты оттолкнула нас.