Баньши Ветра

– Один преподаватель сообщил, что ты рукоприкладствовала во время занятия, а затем мой сын, что учится с тобой на одном курсе, утверждает, что ты избила его на физической подготовке. Я не потерплю в стенах Академии подобного пренебрежения уставом. Твой куратор разве не озвучил тебе правила поведения и наши законы? – осведомился Декан.

– Да, – пискнула Фиама. – Я случайно.

– Разве крестьян, пойманных за руку на воровстве, милуют за оправдание «я случайно»? – давил архимаг. – Это не шутки, а мы не детки в песочнице. Каждый несёт ответственность за свои поступки. Я закрыл глаза на твою клевету в прошлый раз. Я пошёл на уступку. Но ты явно не вынесла урока. Мой сын хочет подружиться с тобой, а ты унижаешь его на глазах всей Академии, – преувеличивал Декан, но Фиама так его боялась, что с трудом понимала слова. – Думаю, нет смысла тянуть дальше. Ты должна уйти, – холодным тоном заявил он.

– Я, – слёзы навернулись на глаза полукровки. Нет! Она не должна плакать. Разреветься перед Деканом недостойно! Неприемлемо. Держись. Ну пожалуйста, держись. Он не может. Только не сейчас. Где же Куратор? Кто-нибудь… Фиама обвела молящим взглядом пустой зал столовой, все разошлись по комнатам. Декан молча сверлил полукровку взглядом. Его ледяные глаза излучали холод вокруг. – Я больше не буду, – прошептала дочь ашуры. Она не могла долго выдерживать этот тяжёлый жестокий взгляд. Что ещё она могла сказать? «Нет, не выгоняйте меня, мне некуда идти». Кому какое дело? Это её проблемы.

– Дайте мне ещё один шанс… – голос дрогнул, и тихая фраза напомнила мольбу.

– Боюсь, что я не могу. Ты не уважаешь преподавателей, наплевательски относишься к учёбе, становишься причиной увечий адептов. Ты исклю…

Сильный порыв ветра смёл занавески и громко ударил ставнями о стены. Стёкла лопнули и посыпались во все стороны. Работники кухни застыли, медлили, соображая, что это было.

– Да что здесь происходит? – громовым голосом провозгласил Декан. Его крик вернул людям самообладание. Персонал забегал, достал из подсобки веники и принялся сметать стекло. Оставшихся адептов попросили покинуть продуваемую столовую.

– С такими ветрами ни один дирижабль не спустится на воздух, – высказал мысли вслух помощник повара.

Декан бросил на него убийственный взгляд, а потом злобно посмотрел в окно. Он мог бы легко улучшить погоду, чтобы поганая ашура убралась восвояси, но вмешиваться в законы природы в мирное время магам запрещалось.

– Что ж. Любимая дочь Ветра. – Так в Аэфисе назывались очень удачливые люди. – Пока погода не успокоится у тебя есть время, улучшить моё к тебе отношение, – криво улыбаясь, произнёс Декан. – Считай, что выдал тебе кредит доверия. Если ты не справишься, то… – архимаг поправил мантию, наградил полукровку многозначительным взглядом и удалился.

Как переменчива погода, и как стремительно менялись настроения людей. Отныне дальнейшее обучение Фиамы в Академии магии Воздуха зависело от погоды. Каждый день, каждый час, каждый шаг дочь ашуры училась в долг. Она должна стараться. Нужно прилагать больше усилий. Но как?

Когда Декан покинул столовую, Фиама выдохнула. Она едва не растеклась по табуретке от облегчения. Слёзы покатились по щекам. Слёзы облегчения. Ей дали шанс. Она должна остаться в Академии! Нужно приложить все силы. Живот забурчал, напоминая о голоде. Еда в тарелках давно остыла, но полукровка принялась жадно есть.

Вернувшись в свою комнату, она села за задания. Она не могла подвести Декана. Если он разочаруется, то Фиама полетит далеко вниз с парящих островов.

Начались бессонные ночи. Дочь ашуры забыла про сломанный запор для двери, зачем он нужен, если она сидела за книгами до самого рассвета.

Погода не улучшалась, как и самочувствие заболевшей полукровки, не становилось лучше и мнение Декана, сложившееся при первом взгляде на ашуру. Но Фиама старалась. Она дремала по нескольку часов в сутки, а в остальное время сидела за книгами. Уставшая, осунувшаяся, посеревшая от нервов и недомоганий, она до поздней ночи старалась над заданиями и изучала теорию, пока не засыпала прямо на листах.

Занятия закончились сегодня особенно рано. Возможно, так показалось адептам, ибо в окнах ещё отражался сумеречный свет затянутого облаками неба. Световой день увеличивался. Вскоре адепты смогут делать задания не ночью, при свете ламп, а днём под солнцем.

Фиама пыхтела над очередным заданием, на этот раз по пентаграммам. Рядом лежала книга, которую Эстариол советовал Фиаме почитать в комнате, а не в библиотеке, где полагалось читать книги. Полукровка не задумываясь вычерчивала символы, дуги, овалы, рассчитывала расстояние, на глаз измеряла радиусы. За последнее время она начертила не меньше тысячи пентаклей и могла нарисовать ровный круг с закрытыми глазами. Дело продвигалось довольно быстро, но Фиама периодически отвлекалась и смотрела затравленным взглядом в окно. Только бы не лётная погода продержалась в этом году подольше.

Дочь Шанны справлялась: на занятиях сидела тише воды, ниже травы, ни с кем не говорила, только отвечала свои задания. В каждую свободную минутку, полукровка открывала книгу, читала и конспектировала. За прошедшие пару дней, она исхудала так, что кости стали выпирать под кожей острыми углами. Фиама почти ничего не ела. Приступы тошноты в столовой продолжались.

Сегодня день не задался с самого утра. В столовой Фиаму выпихнули из очереди, больно толкнув, высмеяли, когда она оговорилась на истории, а потом ещё задали несколько докладов. Она снова не могла сконцентрироваться на занятиях магии, и волшебная стрела не получилась.

Бывало, просыпаешься, небо серое, комната серая, свет серый и кажется весь мир серый, скучный, неинтересный – тогда всё в этот день шло наперекосяк. И вся эта серость погружала в меланхолию, апатию, депрессию. Но Фиама изо всех сил поддерживала бодрость духа и цеплялась за хорошее, прячась от плохих мыслей за выполнением бесконечных заданий.

Ухудшали ситуацию усталость и голод. Фиама не могла нормально есть, из-за чего худела всё сильнее. Если так продолжится и дальше, думала дочь ашуры, скоро я буду похожа на скелет, обтянутый кожей. Руки дрожали, но Фиама упорно выводила на пергаменте текст. Ненависть, страх, презрение к самой себе не отпускали её во время всего учебного дня, а в конце, на занятиях по физической подготовке и самообороне она ощущала неутихающую боль во всём теле.

Всё из-за болезни. Скоро это пройдёт, успокаивала себя Фиама. Но с каждым днём становилось хуже.

Подумав о будущем, представив себя совсем немощной и страшно худой, Фиама вспомнила о возможном исключении, слёзы навернулись на глаза. Нет, я не должна плакать! Не должна. Ветер, я не должна плакать…мысленно вопила полукровка, а слёзы заполнили глаза и хлынули, прокладывая мокрые дорожки на щеках.

Ну что за тряпка. Я не должна плакать. Всё получится. Я смогу… должна…

Затихший до сего момента ветер с силой ворвался в комнату. Вихрь стёр слёзы с вымученного, а теперь растерянного лица полукровки. Распахнулась книга, вручённая Эстариолом с наказом читать, когда станет грустно, и шелестя страницами, остановилась на одной. Ветер стих. Фиама медленно и неуверенно, трясущейся от усталости рукой, взяла книгу. Взгляд упал на четверостишье:

«Когда сама судьбу свою решаешь,

Когда идёшь на встречу ощущеньям,

Реальность лишь смущает и мешает,

Не в силах задержать мгновенье».

Что это значит? Идти навстречу ощущеньям. Умереть от голода в столовой? Фиама ничего не поняла, но странная улыбка расплылась на её осунувшемся лице. Дочь ашуры засмеялась, страшным истерическим смехом. «Спасибо, Ветер» прошептала она чуть погодя. Затем отёрла слёзы и собралась. Нужно сделать ещё так много!

Персефона совершила ещё один оборот и снова поворачивалась лицом к миру. Растаяли сугробы, растеклись ручейками по дорожкам и превратились в облачка тумана под парящей землёй. Весна вступала в свои права, теплело, отгремели первые грозы, почки набухали на деревьях, дни стали длиннее и светлее.

Фиама из последних сил справлялась с заданиями, и Декан больше не появлялся с новостями о её исключении. Дочери ашуры некогда было радоваться, что её оставили в покое, она еле выкарабкалась из бездны, куда провалилась из-за болезни. Отлежавшись за выходные, Фиама почувствовала себя лучше и слегка порозовела. Теперь она приходила в столовую позже всех, занимала самый дальний стол и кое-как давилась едой. Ужинать полукровка предпочитала, когда все остальные адепты уже расходились. Оставаясь в столовой в одиночестве Фиама ощущала свой собственный голод и наконец могла поесть.

Стёкла не починили, но благодаря рунам поставили воздушный щит, препятствовавший сквознякам. Анджи провёл адептам целую лекцию в столовой, показывая действие привязанной к месту магии на живом примере. Ребята сперва слушали его, но потом чаще смотрели на корзинки с фруктами и булками, чем на руны. Фиама едва пережила ту лекцию, под конец она едва не упала в обморок от чувства голода.

Дочь ашуры встретила свой день рождения с небольшой температурой валяясь в кровати. Она выросла на год, а внешне не изменилась и по-прежнему выглядела, как девочка лет десяти – низенькая ростом, исхудавшая, с большими глазами на миловидном детском личике.

Эфесцам, жителям Аэфиса-на-Ханаэш, свойственна худоба, жилистость, лёгкий вес и загорелая кожа. Считалось, что в надгорном краю жили самые высокие мужчины, а женщины наоборот были весьма миниатюрны. После Смутного Времени, когда народы других стран смешались и породили новый – эфесцев – долгое время отличительные черты надгорцев не проявлялись. Встречались пухлые и бледные представители, с плохим зрением, быстро лысеющие, бородатые и толстокожие. Со временем этнические особенности проявлялись сильнее, но жителей разных областей до сих пор выделяли цвет волос и оттенок кожи. Надгорцы славились своим отличным зрением, отсутствием растительности на лице у мужчин, и ранней сединой, но даже на фоне типичных эфесцев, Фиама казалась довольно маленькой и хрупкой, для своего возраста.

Новый день начинался спокойно, дочь ашуры впервые за последнее время выспалась, а за выходные подготовила большую часть заданий. Ей даже что-то снилось после долгого застоя и бессонных ночей, но Фиама никак не могла вспомнить, что именно. Она не придала этому значения, всё равно она неважный толкователь сновидений.

Фиама шныряла по комнате, собираясь в столовую. Многое в её жизни шло не так, как хотелось бы, но полукровка не могла позволить себе унывать, а потому радовалась простым вещам. Она улыбнулась себе в маленькое зеркало, пока свежее весеннее утро и никто не успел испортить её хорошее настроение. Учебная жизнь налаживалась, Фиама успевала выполнять задания. Куратор вернулся, и дочь ашуры решила в следующие выходные рассказать ему о своих приступах в столовой и на уроках физической подготовки. Возможно маг посоветует решение. Фиама надеялась на это.

Волосы на затылке, жестоко срезанные Деканом, медленно отрастали. Фиама провела по ним рукой, выглядели они непрезентабельно в сравнении с длинными волнистыми локонами. Белая прядка светилась на тёмно-русом фоне – клеймо, от которого Фиаме не избавиться. Полукровка намотала ленту на волосы, и подпихнула уши. Прятала ли она волосы или саму себя? Она скрывала ту, что отличалась от людей. Но даже это притворство не делало Фиаму человеком. Мысли испортили настроение. Дочь ашуры понурила голову и отправилась в столовую.

По дороге ей встретились ребята со второго курса, однако никто не подал виду, что заметил полукровку. Адепты обсуждали задания по пентаграммам, как поняла Фиама из обрывков разговора. Дочь ашуры огорчилась, что не скоро расстанется с противной женщиной, которая вела этот предмет.

Остановившись перед дверьми, полукровка осознала, что не чувствует всепожирающего голода, который сопровождал её обострялся в столовой. Скорее всего потому, что она наконец выздоровела. Ещё один повод радоваться этому дню, подумала Фиама. Значит можно не надоедать Куратору своими проблемами. Как же это чудесно! День преподносил новые сюрпризы, и на этот раз хорошие.

В столовой, дождавшись своей очереди, Фиама взяла свой завтрак и пошла с подносом полным еды к столику в дали от всех. Радостная, что ощущает лишь свой родной небольшой голод, дочь ашуры не замечала более ничего. Она не видела, как шла мимо стола старшекурсников, с которыми переговаривал, склонившись над ухом адепта, ненавистный сын Декана.

Громкий звук со стороны кухни вернул полукровку в реальный мир, и она заметила Сиэля. Фиама свернула, желая обойти стол с другой стороны, но юноша увидел её и направился наперерез. Поравнявшись с дочерью ашуры, он задел её и одним точным движением попытался выбить поднос из рук. Фиама удержала завтрак в руках, ничего не пролив и не выронив. Сиэль сверкнул глазами, подавившись ненавистью, извернулся и толкнул полукровку плечом.

– Смотри, куда идёшь, – наигранно невинно высказал он, а во взгляде горела злоба.

Фиама не слышала его. Время для неё остановилось. Поднос с завтраком остался в руках, но взгляд полукровки обратился к пустоте. Поток эмоций, которые не тревожили дочь ашуры этим прекрасным утром, вдруг хлынул, как из бездонной пропасти.

В мозгу вспыхнули образы – маленький мальчик, одиночество, слёзы. Они мелькнули со скоростью света, сопровождаемые ураганом эмоций.

Ненависть к полукровке была настолько нечеловеческой, насколько жалость к себе оказалась всепожирающей. Зависть ядом растекалась по телу, Фиама не понимала, кому она завидовала. У неё не хватало сил переварить нахлынувшую волну таких ярких, таких тёмных чувств. Презрение и подобострастие. Кто это? Страх и сомнение. Чьи это эмоции? Отчаяние пожирало душу изнутри. Откуда они? Вокруг безжалостным вихрем, сносящим всё на своём пути, кружили голод, жадность, ненасытность. В ураган затянуло ничтожные проблески неприязни и отвращения.

Фиама выронила поднос, схватилась за голову. Все её движения казались замедленными и оттого ещё более странными.

Куратор обернулся на звон подноса, ударившегося об пол, и увидел свою подопечную в состоянии шока. Рот полукровки открылся для крика, но вопля не последовало. Сейчас дочь ашуры напоминала ту самую Баньши – духа мщения, что убивала звуком.

Маг не заметил, как встал и бросился к своей подопечной, но первой к Фиаме подошла преподаватель пентаграмм и принялась трясти полукровку за плечи, пытаясь привести в чувство. Попутно женщина кричала на неё, за неподобающее поведение и запачканный пол.

Фиаму, словно молнией, поразил новый взрыв эмоций и образов. Теперь уничтожающая всё хорошее неудовлетворённость жизнью, раздражение, тоска по недоступной любви, ненависть к молодому поколению. Адепты, сидевшие в аудитории; доска, кривые круги. Любовь и отчаяние от осознания её безответности, скорбь и апатия, печаль. Снова ненависть и зависть ко всему живому, к миру и любому проявлению радости. Поток чёрных эмоций задушил полукровку. Образы мелькали и переливались, не давая сконцентрироваться, чтобы понять хоть единственную из всех картин. Фиама видела книги, огромные стопки книг и женские руки, исследования, но разобрать что-то не могла.

– Отпусти-и! – Фиама услышала свой собственный голос со стороны. Он показался ей таким молящим и в тоже время ужасно злым.

Её отпустили, и водоворот неясных образов закончился, а вот вихрь тёмных эмоций продолжался. Потерянность и чёрная ненависть терзали Фиаму, на смену им лучом света засияло иное чувство. Озабоченность, сочувствие, сострадание, неуверенность, испуг – они приближались. Полукровку замутило от столь сильных и жалостливых эмоций. Её жалели. Кто? Единственный свет среди мрака ненависти и злобы.

Оттенки его изменились. Фиама ощущала разрывающее душу чувство потери, собственной смерти, сильная боль утраты. Потерянность во времени и пространстве. Замкнутость в себе. Отчаяние по человеку, ушедшему без возврата.

Фиама почувствовала, как чьи-то руки сжали её плечи. Перед закрытыми глазами замелькали новые образы: девушка, красивая, свободная, добрая, но рядом с ней другой, не Фиама. И боль. Человек, послание, и новый приступ невыносимой боли. Башня, кругом страдающие, оплакивающие потерю люди. Два человека, один убит горем и уходит, а другого не видно в темноте, он растворился в воздухе.

Вихрь нёс Фиаму в тайные глубины чужой человеческой души. Она узрела надежду. Та светилась, но умирала. Образы продолжались. Дочь ашуры видела горы, океаны, чужестранные города и с каждой новой картинкой надежда всё сильнее превращалась в безысходность. Отчаяние подобное смерти выдирало сердце из груди. Фиама хотела плакать, но через неё проходил ураган образов и чувств, бесконечно сменяющих друг друга.

Гаснущая надежда переплелась с тщеславием. Дочь ашуры не понимала, открыты её глаза или нет. Образы сменились. Гнев, зависть, гордыня, каменная стена. Осознание произошедшего, горе, отчаяние, дрожащие руки. Слабый просвет раскаяния, напоминание в лице мальчика. Все эмоции отступили под напором небывалой гордости за самого себя. Честолюбие, правосознание, своекорыстие.

Падая в пропасть тьмы, Фиама видела, как толпы людей прославляют одного. И всё! Темнота и пустота поглотили полукровку.

* * *

Устояла и поднос удержала. Упади же! Не смей стоять рядом со мной. Сиэль изогнулся и пихнул грязнокровку плечом. Когда она наконец поймёт своё ничтожное место в человеческом обществе? После того, как отец стоял на волоске от того, чтобы исключить маленькую дрянь, она выкрутилась и более того, она удержалась. Её шаткое положение чуть не сломалось, но эта гадина постаралась и всплыла, точно дерьмо в воде.

– Смотри, куда идёшь. – издевательски добрым тоном заявил Сиэль. Падай, маленькая, мерзкая…мысли адепта остановились.

Баньши не упала. Она застыла, раскрыла рот и выпучила глаза. Сиэль уставился на полукровку. Та в немом крике, выронила поднос и очень медленно поднимала руки. По полу растекался её завтрак, чашки и тарелки звонко разбивались, поднос звенел, не желая остановиться и замолчать.

Что происходит? Что она делает? Это ужасающий крик Баньши? Неслышимый и смертоносный? Мысли юноши заметались. Неужели в ту ночь глаза её светились не под заклинанием небесный взор? Она настоящий дух мщения и своим криком убьёт половину Академии. Баньши решила свершить свою месть. Её взгляд прошёл сквозь ткань мироздания, она заглядывала в мир Духов, а может, прямиком в Ад. Она медленно обхватила голову руками.

Сиэль сделал шаг назад и поскользнулся на растёкшемся молоке. Он чуть не загремел, но вовремя схватился за спинку стоявшего под рукой стула и отошёл. Адепты, сидевшие за столом, повскакали с мест. На помощь спешила преподаватель пентаграмм, широким задом распихивая медленных адептов.

– Что ты себе позволяешь? Ты испачкала пол! Немедленно убери за собой! Кто-то может поскользнуться и упасть, – мерзким голоском верещала женщина. Но Баньши не реагировала.

Не добившись результата, преподаватель схватила полукровку и стала трясти, грозно вскрикивая:

– Ты меня слышала? Хватит паясничать!

– Отпусти-и! – загробным голосом, как показалось Сиэлю, вскричала сатанинская дочь.

Женщина медленно убрала руки. Полукровка осела и теперь сидя на корточках сжимала руки вокруг головы.

У неё припадок? Кажется, мести не будет. Не сегодня. Надо убираться отсюда. С этими мыслями Сиэль быстро ретировался из столовой. Его сердце стучало как ненормальное, руки дрожали. Он мог поклясться, что чувствовал дыхание смерти на своей щеке. Сегодня ему повезло. Баньши в силах его убить. В конце концов, именно поэтому она откопалась, чтобы прикончить Сиэля. Юноша быстро перебирал ногами. Он столкнулся с кем-то из старших адептов, но не сказав ни слова кинулся прочь.

* * *

Подлетевший к подопечной Эрви осторожно коснулся её плеч. Он не понимал, что случилось. Снова Сиэль оказался рядом. Куратор бросил на юношу подозрительный взгляд, что мог сделать полукровке этот тип. После рассказов подопечной о том, как её закопали на зачарованном острове, маг проникся недоверием к сыну Декана. Но что могло вызвать такую реакцию полукровки? Первое, что пришло на ум Куратора, это эффект от заклятия «разрушающий жест», но его изучали на втором курсе.

Фиама продолжала кричать, обхватив голову руками. Мерной поступью к ним подошёл Декан и одним прикосновением ко лбу полукровки остановил припадок, отправив её в обморок. Куратор подхватил падающее тело своей подопечной и понёс в крыло лекарей. Архимаг последовал за ним, следом приплелись преподаватели пентаграмм и истории – все те, кто находился поблизости. По дороге в башню процессия пополнилась Ингелой, которая как маг-теоретик, могла бы сопоставить симптомы и сделать вывод о состоянии адепта.

– Что произошло? – постаралась узнать Сцы. Остальные словно с цепи сорвались и устроили спор прямо по дороге в крыло лекарей.

– Она просто встала как вкопанная и начала вопить.

– Сперва она не вопила, а просто стояла, обхватив голову руками.

Обсуждали преподаватели, быстрым шагом поднимаясь по лестнице.

– Она – ненормальная, эта ваша полукровка.

– Что-то произошло, она бы не стала устраивать такое в столовой без причины, – заступился Эрви.

– Откуда тебе знать, мальчишка? Эта ашура опасна! Сегодня она орёт в столовой, а завтра начнёт рубить сокурсников катаной.

– Что же она сотворит, если найдёт причину?! Чёрт разберёт, что у этого исчадья Ада на уме.

– Ашуры не слуги Сатаны. Они сами полукровки демонов, а значит девочка лишь на одну четвёртую исчадье Ада.

– На целую четвёртую. Да и кто её отец? Возможно, он сам монстр или вампир.

– Вампиры не могут иметь детей.

– Ингела, Вы, на чьей стороне?

– На стороне истины.

Куратор положил подопечную на кровать и отошёл, давая доступ к пациентке целителю-практиканту.

– Что у неё за индивидуальная способность, Эрви? – спросил Декан, остановившись поодаль от кровати. Он зашёл в палату последним.

– Она так и не проявила себя. Способности нет, – спокойно констатировал Куратор. Он переживал за психическое и физическое состояние своей подопечной, но старался не показать виду. Мага также очень беспокоила страшная худоба девочки, взяв её на руки, Эрви с ужасом понял, что полукровка не тяжелее пушинки.

– Значит, это и была способность, – заявила преподаватель истории так, будто была в этой области сведуща. – Что же это ещё могло быть?

– Да, но тогда Что это за способность, уважаемая Лили? – не удержавшись от сарказма на слове «уважаемая», поинтересовалась Ингела.

– Откуда мне знать. Я же не распознаватель, – неохотно призналась наставница и отвернулась.

– Тогда не встревайте, пожалуйста, со своими утверждениями, – резко бросил Куратор.

– Ты мне указывать будешь, сопляк?! Да кто ты такой?! Это твоя подопечная устроила невесть что в столовой, и…

– Хватит! – прервал Декан, подняв руку. – Какие были проявления? На что она жаловалась? – вопросы адресовались Куратору. На что тот лишь пожал плечами и покачал головой.

– Ты же её куратор!

– Она мне ничего не говорила. Я понятия не имею, что это может быть за способность, – выпалил как на духу Эрви.

– Ты хотя бы спрашивал? – с претензией спросила преподаватель пентаграмм.

– Конечно нет, будь его воля, он бы сидел тут на вольных хлебах. Тунеядец! – прошипел Декан.

– Спрашивал, естественно. Не думайте, что я полный идиот. Да, я стал Куратором впервые, но я знаком с уставом и знаю свои обязанности. Она ничего не говорила. Возможно, не доверяет мне, как и любому из вас, – обвёл пальцем присутствующих Эрви. – И в этом я её понимаю. Вы же валите её заданиями, только и ждёте, когда она не справится, чтобы нажаловаться и внести в список на исключение. Она не жалуется мне, но будьте покойны, я всё знаю.

– А сам-то? А то ты заботишься об этой демонице!

– Я попрошу вас, уважаемый Эрви, – на этот раз притворно-уважительный тон взял Декан. – Если вы сомневаетесь в методах обучения преподавателей, присутствующих в этой комнате, подайте письменную жалобу. И постарайтесь дополнить её вескими доказательствами. Я не потерплю оскорбления своих сотрудников. – Архимаг приблизился к Эрви вплотную. Если бы не рост блондина, Декан навис бы над ним, но это работало только с невысокими полукровками. – Не забывайте по чьей прихоти Вы здесь задержались. По этой же прихоти Вы можете отправиться в полёт отсюда, – процедил он сквозь зубы.

– Она и есть проклятая, воскресшая Баньши. Да она чудовище. Хоть бы и не проснулась больше, – взъелась Лили в это время.

Эрви услышал Декана и промолчал на этот раз. Ко всему прочему он тоже считал девочку опасной.

– Баньши, демон или ещё кто, но мы должны понять, что с ней делать, когда она очнётся, – Ингела Сцы внесла долю логики в обсуждение происхождения полукровки.