Поклонилась Царевна лесной седовласой жрице:
«Не гони меня прочь, ты ведь тоже была влюблённой,
Ты ведь верила людям, когда не была лисицей,
Ты ходила с любимым аллеями красных клёнов.
Так и я, веря в счастье с любимым, друзей оставив,
Позабыв всё на свете: народ свой, и город милый,
Побежала по клёнам, едва лишь земли касаясь.
А когда его встретила – вижу, что всё забыл он.
Ни один из мужей учёных не смог объяснить мне это,
И врачи разных стран – от края до края света –
Разводили руками, не в силах помочь советом,
Звездочеты молчали. И не было мне ответа.
Я искала повсюду травы, ходила к знахаркам разным,
Собирала сказы всех стран и народов мира,
Перестала видеть, что мир всё ещё прекрасен,
Лишь хотела знать, что стал прежним опять мой милый.
А пока искала – бледнел он и чах всё больше,
Позабыл коня, лук, свои турниры,
На седьмой день, помню, что нет— не дольше,
Смолк и в лес ушёл он. И шёл туда, как в могилу.
Вся семья пришла мне в ту ночь на помощь.
А под утро – брат мой меня не помнит:
Так же чахнет и меч свой забыл булатный,
Та же хворь. Также непонятна.
И на третий день горя под знаком лихой болезни
Я теряю друзей и город. Смолкают повсюду песни,
Не плетут кандзаси больше мои подружки,
Улетают все птицы прочь и бегут зверушки.
В книге белой с неясными письменами
Прочитала о тех мудрецах, кто владеет снами,
Средь картинок будто другого мира
Мне твой образ пришёл. И встреча теперь случилась.
Ты владеешь памятью всех живущих,
У тебя в руках ключик недостающий,
Только ты мне поможешь, знаю, понять знаменье
И забвенье прогнать. Разогнать той тоски явленье.»
Улыбнулась лисица, юности потакая:
«Твоё горе, Царевна, веришь, я понимаю.
Но ответ от меня ты, всё-таки, не получишь.
Загляни в своё сердце сама, да увидь получше.
Я отдам тебе маленький шар – клубочек,
Прикоснись к нему – жизнь разглядишь младую,
Как причину найдёшь, как дойдёшь до точек –
Сможешь заново всё прожить, словно жизнь иную.
И сидит у костра Царевна, давай молиться,
Пересматривать шар-игрушку, искать в нём первоначало,
Белки прыгали рядом, искрили в игрушке лица,
А беда, казалось Царевне, и не кончалась.
Догорает костёр, ночь в утренней дымке тает,
А Царевна идёт, ничего уж не понимает,