Богинкина дочь. Чужак в Смерчасово

Светлячки добрые, огоньки – нет. Они несли с собой зло; может и не самое страшное, но зло. Окутывали чужаков и заводили их глубоко-глубоко в лес, или в болото. Иногда и сюда выводили, на елань. И гоняли, гоняли…

– Она жива? – Николай прерывает мои мысли, – Мирослава жива?

– Тело её точно. А вот сама она… – Мстислав смотрит в сторону леса. – Сама она изменилась сильно. От Мирки в этом теле не осталось ничего.

– Где она?

– В лесу, Коль.

– Веди к ней, значит!

– Не готов ты Мирку увидеть.

– Веди, говорю!

– Слав… – Я подхожу к ним. – Давай покажем. Может, передумает ещё.

Мстислав молча смотрит в ответ.

– Я согласен. Покажите. Хочу узнать, что здесь случилось. Нечисть, говоришь, в лесу? – Николай смотрит на меня. – Так зовите!

– Не могу я, Коль.

– Так пусть девчонка тогда зовёт!

– И она не может.

Я опускаюсь на траву, прямо в самый туман. Он неприятно холодит лицо. Мы с Мстиславом действительно не можем, но по разным причинам. Он переживает за старого знакомого, а я… а я лишний раз не хочу с нечистью сталкиваться.

Николай смотрит на меня и начинает ходить вокруг нервно. Он закуривает, подносит сигарету к губам, вдыхает, выдыхает.

– Мстислав, зови. Пускай. Я хочу узнать, что случилось с Миркой. Пускай. – Он ещё несколько раз говорит: «Пускай, пускай, пускай».

– Пускай, пускай, пускай, – отзывается лесной шёпот.

Мстислав думает – с минуту. Тьма сгущается прямо над самой головой. Когда он воет – становится ещё темнее.

Мне всегда нравится, когда Мстислав воет. Он садится на задние лапы, поднимает голову к небу и начинает свою волчью песню. Для нечисти она что-то значит: она разбирает слова, для неё в ней есть смысл. А я слышу только вой.

Иногда грустный, иногда бодрый.

Или, как сейчас, – хищный.

Из леса показывается сначала один огонёк, потом – другой. И скоро их уже целый рой собирается. Николай сначала пятится – пока не падает в траву. Они окружают со всех сторон и его, и меня, и Мстислава – вьются вокруг.

Вижу перепуганное теперь по-настоящему лицо Николая. Поднятые брови, зрачки расширенные. Смотреть не хочется. Жалко его.

Я подползаю к нему, чувствую, как Мстислав тянет меня за рукав платья, оторвёт – ругаться буду долго.

И нечистая Николаю всё показывает, что он хотел увидеть. Елань вокруг нас дрожит, покрывается прозрачной рябью. Все кружится, вращается, превращается в бесцветную кашу.

Не знаю, как Николай это перенесёт. Морок нечистой никому не нравится. Однажды мне богинки так старые легенды на ночь показывали, но это всё равно не тот же морок. Так, баловство. Но от него тоже в животе неприятно тянуло, и хорошо, если до этого поесть не удавалось. В голове неприятно кололо и кружилось.

Когда я открываю глаза, первое, что вижу – лес. Тот самый, из которого мы только что вышли, но со стороны Смерчасово.

Николай побледнел немного, но выглядит куда лучше, чем я. Он смотрит по сторонам, не понимает, что произошло. Лес ведь тот же, и ночь та же. Мы с Мстиславом здесь.

– Ты только внимательно смотри, Коля. И не пропусти ничего. Сам хотел. – Мстислав тянет его за рукав свитера, и Николай поднимается с земли.

Поодаль от нас – Мстислав; человек ещё. Идёт быстро, шаг широкий, кричит: «Мира, Мира!» А деревья ему вторят: «Мира, Мира…»

А вон я – только маленькая. За ним бегу сквозь деревья, тяну его за рукав, прямо как он тянул. Стой, Слав, Стой… Мстислав меня не слушает, оборачивается и отталкивает. Велит домой идти – почти кричит.

Он к тому моменту уже всё понял, уже начал с ума сходить от происходящего. Думал тогда: я тоже виновата в этом, вот и гнал. Это был тот единственный раз, когда Мстислав меня по-настоящему обидел.

Я дальше не иду с ним. Останавливаюсь у дерева и наблюдаю, как он уходит в чащу, глубже и глубже.

– Тебе надо пойти за Мстиславом. Если узнать что-то хочешь. – Трогаю Николая за плечо. – Иди!

Николай в растерянности смотрит на морок. Смотрит внимательно, и я вижу: взглядом упирается прямо в меня-маленькую.

– Так давно это было… – говорит. – Это невозможно.

– Иди же за ним! – отвечаю быстро.

– И ты со мной тоже пойдёшь!

– Я не хочу. Я в прошлый раз не пошла, и в этот тут останусь.

– Нет, пойдёшь. – Николай тянет меня за рукав своей же куртки. – Пойдёшь и всё мне расскажешь.

– Не надо, Горька ни при чём здесь. – Мстислав скалится, но без злобы. – Лучше иди.

– Это ты виноват. – Он смотрит на Мстислава. – И подружка твоя… вы оба.

– Горь, это морок так на него влияет. Иди с ним. Я за вами тоже пойду.

– Не могу я, Слав! Знаешь же…

Мстислав толкает меня в спину, прямо к Николаю. И тот меня хватает за руку, ведёт прямо за Мстиславом-мороком. Я упираюсь, но мы почти бежим за ним; царапаю ногу об ветку и чувствую, что сильно, до крови.

Мстислав-морок кричит: «Мира, Мира». И лес ему отзывается.

– Я знаю, что делать, знаю, что делать… – Николай обезумевши произносит: – Знаю…

Мы бежим сквозь чащу. Я её хорошо помню: страх почти такой же, как тогда был. Но тогда я за Мстислава переживала, не за себя.

Николай в ведьмин круг выходит первым. Наступает прямо на границу, на самые грибы. Я никогда не видела это место ночью. Только днём. Деревья здесь не растут, и трава не растёт… только мухоморы срастаются под землёй в одно.

– Я знаю, как ей помочь. И как тебе помочь, и Славе… – Николай снова трёт лицо, но глаза у него бешеные и страшные. Бредит.

В центре стоит Мирка. Смотрит безжизненными глазами прямо на бегущего ей навстречу Мстислава.

– Что они с тобой сделали, Мир? Мира! – Он несколько раз хлопает её по лицу. От этого её чёрные волосы колышутся, а она сама вся вздрагивает.

– Беги лучше, Слав… – и снова теряет сознание.

Нечисть их окружает со всех сторон: я вижу манью с маном, Лихо вдалеке стоит, богинки собираются вокруг, полуденица, огоньки… Все они танцуют вокруг Миры и Мстислава, смеются, перешёптываются. Мурашки пробирают от их смеха и шёпота. А им ещё и лес эхом вторит: «Смерть, смерть, смерть».

Мстислав-морок их как будто и не видит. Только смотрит на Мирку заворожено, стирает ей кровь со рта. Мне очень хочется закричать: «Слава! Слава!» – но настоящий Мстислав стоит позади меня, дышит, живой.

Я оборачиваюсь. Николая нигде нет.

– Слав, Слав… где Николай?

Но Мстислав ничего не отвечает, только смотрит вперёд, в самый морок.

Мирка там дёргается как-то совсем неестественно, выгибается и падает на сухую землю, пачкает коленки и локти. Лежит так прямо перед Мстиславом, а он и не видит…

– Вон Николай, – мой Мстислав отвечает.

И правда. Стоит за Миркиной спиной, пытается ухватиться за неё, говорит что-то – я за шёпотом не слышу. И нечисть его не пугает как будто совсем, хоть и танцует вкруг него.

– Что он пытается сделать?

– Забрать её. Говорил же: в мороке правду от неправды не отличить.

– Но я же отличаю!

– И я. Но он не для нас.

Мирка-морок лежит на земле, трясётся. А руки Николая проходят сквозь неё. Он громко кричит. Сова ухает прямо над ухом. Где-то ведьмы смеются… ведьмы же… только три раза в год здесь собираются!

– Слав… Слава! – Оборачиваюсь, а его нет нигде. Он стоит рядом с Николаем, что-то пытается ему сказать, удержать лапами. Но ничего не получается. – Живин день сегодня… – говорю в пустоту.

Николай рвётся к сестре, падает. А я не знаю, что мне делать.

– Слава! – кричу во всё горло. – Живин день начался!

Мстислав смотрит на меня обезумевшими глазами. А я понимаю, что Мстислава-морока нет уже. И нечисти нет.

Только Мира осталась посреди круга. Настоящая.

Хочется подойти, но не могу. Ноги как каменные. Как не пускает что-то. В голове только одно: Николай не выйдет сегодня отсюда…

– Убей. Убей. Убей, – листья перешёптываются.

Мирка встаёт – как же давно я её не видела, какая же она теперь, – и Мстислав мой встаёт рядом с ней, а с ними вместе и Николай. Они втроём смотрят друг на друга, Николай что-то Мстиславу говорит – и тот отходит. Ко мне возвращается.

– Ты сегодня человеком обернёшься, – говорю ему. – Живин день же.

– Знаю, Горь, знаю. Жаль, что при таких обстоятельствах.

– О чём он спросить её хочет?

– Какая уже разница. Убьёт она его.

– Может, узнает?

Мстислав усмехается совсем по-человечески.

Я рассматриваю Мирку. Она высокая, красивая, одежды на ней совсем нет. Грудь волосами прикрыта. Мирка смотрит прямо на Николая и протягивает к нему тощую руку. И всё бы хорошо было, и я бы поверила, что это Мирка, какой она была пять лет назад, вот только кость у неё торчит там, где локоть. И тёмные багровые пятна на животе на ногах расползаются.

Она улыбается. Совсем по-настоящему улыбается, как улыбалась тем летом, когда смотрела на Мстислава.

Николай смотрит на неё – сам не верит тому, что видит. Только радости на лице у него нет.

– Морок?

– Не думаю, Горь.

– Ты за мной пришёл, Коль? – Мирка громко говорит. Так мягко звучит её голос. Притворяется.

– За тобой, сестрёнка. Домой поедем. – Он пытается взять её за руку, но ничего не выходит.

Рука проваливается сквозь неё.

Мирка смеётся. Смех эхом разносится по кругу.

– Тут дом мой теперь. Ты со мной оставайся.

– Без тебя никуда не поеду. Родители ждут!

– Глупый. Как был дураком, так и остался. Не надо было тебе сюда приходить…

– Ты же сама меня позвала!

Мы с Мстиславом переглядываемся. А Мирка ему ничего не отвечает, только скалится в ответ, по зубам течёт что-то красное.

– Голодная я, Коль.

– Ну так вон девчонка стоит, её и возьми. И домой поедем.

Николай настороженно наклоняется к ней, пока ищет что-то в заднем кармане джинсов.

– Горюшку забрать? Горька! – Мирка оборачивается прямо на меня, – Поди сюда.

– Не ходи. Не ходи. Не ходи…

Чувствую тяжелую костлявую руку на плече. Богинки. Держат, не дают шаг сделать вперёд.

– Оставь её, Мир. – Мстислав проходит вперёд. – Нельзя, сама же знаешь.

Мирослава улыбается.

– Защищаешь… нравится тебе, да? Конечно. Повзрослела. Похорошела. Не убивает никого. Только смотрит заморышем. Мне бы на твоём месте тоже понравилась.

Мстислав теряется. А я делаю шаг вперёд. Николай на меня смотрит во все глаза. Пока иду, вспоминаю то лето, когда всё случилось. Как Мирка, Мстислав, Гаврик и Саша приехали в деревню. Как жили здесь, как нечисть глумилась над ними всю ту неделю перед солнцестоянием.

Как сначала Сашку забрали. Потом Гаврика…

Сашка теперь в камышах у озера живёт. Гаврик в лесу где-то скитается. А Мирка с Мстиславом тут.

Мстислав таким красивым был, беловолосым и голубоглазым, с очень сильными руками. Я помню, как он катал меня на спине. Мне было лет десять. Он сажал меня на плечи, крутил, смеялся. Говорил, что я напоминаю ему сестрёнку. Я тоже смеялась, только очень-очень тихо, чтобы слышал только он.

И Мирка, такая добрая, улыбалась всегда. Заплетала волосы в хвост, а меня учила косички плести. Мы с ней под калиной иногда вместе сидели, она про всё мне рассказывала. Про город, про учёбу, про то, как хочет уехать в другую страну.

И сколько их таких было рядом со мной, красивых, молодых. Каждый год – по пять, шесть, семь человек. Какой-нибудь мужичок привезёт себе жену. Обязательно нелюдимую, иногда – повзрослевшую сиротку. Кого-то, кого не станут искать. Или девочка уедет учиться в школу – привезёт пару одноклассников. Пройдет обряд посвящения, которого избежала я. А их и не найдут уже.

Только в прошлом году никого не было. С деревней тогда столько бед случилось. Много кого нечисть себе забрала или убила.

Была засуха. На поле у Поляковых не взошла пшеница, а у баб Зины вся капуста сгнила. Дед Антонов умер, страшно умер – утонул в озере, его туда русалки сманили. Это Саша рассказала, когда я случайно её в камышах увидела. Тарас, старший сын бабы Зины, пошёл в лес и не вернулся. Его волкодлаки разодрали.

Разозлили мы тогда всех духов.

Смерчасовцы даже меня хотели нечисти отдать. Но баба Геля всех запугала. Сказала, богинки разозлятся, что дочь их отдают на растерзание.

Может, теперь время моё пришло. И Николая спасти получится. И Мстиславу ничего не сделают.

– Быстрее иди! — Мирка улыбается, протягивает ко мне руки.

Я уже почти чувствую её холодное прикосновение. И вдруг Николай кричит, громко, во весь голос. Достаёт что-то из кармана, и прямо в лицо Мирке кидает.

– Горя! Осторожнее! – слышу за рёвом Мирки, как Мстислав тоже кричит, подбегает прямо ко мне и оттаскивает.

Мирка качается. Медленно, а потом раз – и падает. Только кричать не перестаёт, за лицо держится.

– Коля, как ты… – Она перекатывается на живот, смотрит на Николая снизу вверх. А у него лицо пустое, вообще никаких эмоций нет.

– Ты мне, Мир, когда приснилась и сказала, куда ехать надо, чтобы тебя забрать, напомнила кое о чём, – он говорит спокойно. – Помнишь, мы с тобой читали как-то про деревню, которой на карте нет? Что там безумные черти гуляют, люди пропадают?

– Ты…

Николай трогает рукой свой бок – и смотрит на меня в тот же момент. По губам читаю «куртка».

– Местные в этой деревне слишком жизнь хорошую живут, потому что в сговоре с нечистью. Я вот и подумал: сестра моя никогда бы меня на смерть не обрекла. Но проверить решил, уж больно часто снилась… грустная. У тебя хорошо получилось, чем бы ты ни была сейчас. Только вот не поверил я тебе. И приехал сюда, чтобы найти и освободить.

– Ничего у тебя не получится.

Голос Мирки меняется – уже на привычный мне хриплый и рычащий, горловой.

– Получится, получится. Уже получилось. Я надеялся, что хоть что-то в тебе ещё есть… твоего. Но теперь вижу уже, что ничего не осталось. Так что прости, Мирка, за то, что не остановил тебя тем летом. И за то, что уже тебя не спасу никогда.

Мирка смеётся так, что у меня коленки трясутся.

– Тварь человечья, думаешь, получится меня победить…

Откуда Николай достаёт колышек – я не вижу. Он отблёскивает чем-то в лунном свете, чем-то мокрым, капельки стекают по дереву. А Николай присаживается, заносит колышек прямо над Миркиной грудью и…

– Уходи, уходи отсюда, Горь. – Мстислав не даёт мне увидеть, толкает к чаще, – И не оглядывайся.

Вижу бездыханное тело Мирки. Разложившееся почти… волосы седые на земле раскинуты… покойница. Николай рядом осматривается, последний раз смотрит прямо в глаза.

– Забрал, забрал, забрал… – шепчут деревья.

– Уходи, говорю!

За спиной Николая раздвигаются ветки. С одной стороны показывается ман со своей дубинкой, с другой черти ползут – только тени отбрасывают. Лихо выходит! Кричит самым горлом, моргает одним глазом и в сторону Николая идёт…

– Убить, убить, убить…

Меня богинки из круга вытягивают, толкают в чащу. Я царапаю ноги о палки и слышу, как завывает Мстислав, и как другие оборотни ему отвечают. Огоньки летают повсюду, перед лицом у меня, под ногами.

Лес весь оживает как будто. Сегодня должны были принести жертву в Живин день…

Не знаю, сколько бегу. Перед глазами картинки. Как утром даже не помнила о Живином дне, с Арсяшей смеялась. Как Мстислав принёс мне ягод на завтрак. Как баб Геля Гжимку гоняла по двору, а на меня опять баб Зина за кур напуганных ругалась, юродивой дразнила.

Бегу, бегу – а лес всё не кончается. Чувствую, как мне на лицо вода капает, а в ушах звенит от шума. От смеха нечистой, от ведьмовских заговоров, от крика Лихо и воя волкодлаков, упыри откуда-то вылазят – и в сторону ведьминого круга идут, меня стороной обходят и косятся.

Небо всё стянуто чёрными тучами. Гремит гром, где-то сверкает молния. Спотыкаюсь и падаю прямо в просеку с люпинами. Они тоже мокрые. И вода на них совсем как кровь выглядит.

Лес ревёт. Деревья пошатываются, даже верхушки самые из стороны в сторону качаются, ветром сносит. И слышу вдруг – вопль, человеческий.

Уже не помню, как в деревне оказываюсь. В домах все окна закрыты, нигде свет не горит – только у баб Гели на втором этаже в маленьком круглом окошке.

Прячусь в старой заброшенной церкви, до дома уже не доберусь, сил нет. Да и какая это церковь – на куполе даже креста не осталось. Старые жители сняли его, как только церковь эту построили. Нечистая недовольна ею была.

Прячусь в алтаре, обнимаю ноги. За окном бушует буря, деревья ломаются, мычат коровы, и эхом доносится из леса: «Ещё, ещё, ещё».

Утром Мстислав приходит в церковь – но не волком уже. Живин день в самом разгаре. Местные сейчас выйдут, будут нечистую почитать.

А Мстислав – человек. Садится рядом, обнимает за плечи, целует в макушку.

– Нет больше ни Николая, ни Мирки, – говорит, и голос у него надламывается.

Я утыкаюсь лбом ему в плечо.

– Возьми куртку, Слав. Ты же голый совсем.

Отдаю ему куртку Николая. Мстиславу она очень идёт. А он руки ещё в карманы прячет, греется.

– Тут лежит что-то.

Мстислав достаёт длинную цепочку. На ней – украшение, я таких не видела никогда. Серебряный круг, а в нём кристалл-капелька, почти прозрачный. Под кругом, на тоненькой-тоненькой цепочке висит не то хвост русалочий, не то крылышки чьи-то.

Слышу, как снаружи Гжимка, смеясь, отвечает своей бабушке:

– Я привезу их летом, и всё обязательно наладится.

Следом за кулоном Мстислав достаёт свёрнутую в трубочку записку:

«Если умру: осталось два. И всё закончится».

Мы переглядываемся.