Чуть короче жизни
Надежда Никитична в театр не поехала, несмотря на заманчивое предложение посмотреть спектакль из ложи градоначальника.
Кстати, Зимину пришлось извиняться, потому что именно с этой ложей ничего не вышло. Жена градоначальника, Зинаида Павловна, как раз в этот вечер пожелала посетить обитель муз и, вместе с супругом заняла лучшие места в театре.
Сам градоначальник, принаряженный по случаю выхода в свет в новый мундир, лениво щурил глаза на окрестных дам. Соседняя ложа, в которой находились сестры и сопровождающие их Вольф и Зимин, также привлекла внимание Данилы Петровича.
Сестры отреагировали по-разному. Женя вежливо улыбнулась в ответ на пристальный взгляд, за что была удостоена милостливого кивка. Элен равнодушно скользнула взглядом по местному начальству, чтобы через секунду с интересом разглядывать тяжелый бархатный занавес.
Зато жена градоначальника с откровенным любопытством осмотрела ожерелье из крупного жемчуга на шее иностранки и вызывающе короткую стрижку. Зинаида Павловна даже изволила обменяться с супругом замечаниями относительно несомненной безвкусицы подобных стрижек.
Поскольку господина градоначальника несколько задело откровенное безразличие иностранки к своей персоне, он поддержал супругу в ее предложении оштрафовать родителей гимназисток, позволивших себе остричь волосы в погоне за модой. А заодно, следовало призвать к порядку некоторых учителей, замеченных в приобщении молодежи к сочинениям неподобающего содержания…
Тут занавес отодвинулся, и на сцене под жидкие хлопки публики появились первые артисты. Начальствующая чета вежливо похлопала любимцам, после чего отвернулась от сцены и продолжила обсуждение проблем города.
Зимин предложил сестрам программки, но Элен брать ее отказалась: в достаточной степени овладев разговорным русским, она, тем не менее, не озаботилась овладеть письменностью. Наскоро просмотрев программку, Женя нашла, что актерский состав вполне приятный, и слишком сильно пьесы Островского не испортит.
При первых репликах актеров Женя расслабилась и полностью погрузилась в переживание происходящая на сцене. Когда-то она сама мечтала об артистической карьере, но Надежда Никитична пообещала лично утопить в пруду режиссера, который осмелится взять ее дочь в труппу. Как ни странно, Женя в этом случае своей матери поверила. А, скорее всего, несмотря на любовь к театру, Женя просто не была готова к столь радикальным переменам в судьбе.
На сцене принимали гостей. Какое-то время Зимин смотрел спектакль, потом Женя заметила, что студент то и дело косится на соседнюю ложу.
– Интересуетесь высшим обществом?
– Врага нужно знать, в лицо! – ответил Зимин, то ли шутя, то ли всерьез.
– Чем же вам успел насолить господин градоначальник?
– Это – цепной пес режима! Вы знаете, сколько он народу по тюрьмам сгубил?
Зимин говорил с такой ненавистью, что Жене невольно стало не по себе. Она пожалела, что затеяла этот разговор.
На сцене между тем вовсю разворачивалась интрига: коварный Паратов спаивал жениха Ларисы, планируя похищение невесты, но Женя отвлеклась. Она вдруг явственно ощутила запах гари, и стала оглядываться в поисках источника. Запах почувствовала не только она, тут же кто-то крикнул: "Горим!", и испуганные улатинцы, сразу позабыв о спектакле, бросились к центральному выходу. В дверях образовалась давка, но кто-то распахнул боковые двери, и толпа хлынула туда.
Женя тоже испуганно вскочила, однако Вольф придержал ее за руку:
– Не спешите! Пусть выйдут!
Элен продолжала сидеть, машинально обмахиваясь веером и сумрачно глядя на сцену, откуда начали разбегаться актеры. Зимин поднялся, но, следуя примеру Вольфа, также не спешил покидать ложу.
Пожар начался где-то за сценой, откуда уже вовсю валил дым. Пламя лизнуло край занавеса, потом с треском рухнула горящая декорация. Потом что-то громко хлопнуло совсем рядом, и в соседней с сестрами ложе раздался крик. Кричала жена градоначальника.
Вольф стремительно поднялся, одним прыжком вскочил на ограждающий ложу барьер и перебрался к соседям. Зинаида Павловна, с расширенными от ужаса глазами стояла над своим мужем, а господин градоначальник откинулся на спинку кресла, и из аккуратной дырки на лбу стекала по лицу струйка крови.
Вольф едва коснулся пульса на шее градоначальника, как тело завалилось набок. Зинаида Павловна вновь закричала. Вольф взял ее под руку и повел вон из ложи, на ходу махнув Зимину, чтобы тот выводил сестер. Зинаида Павловна выдергивала руку и порывалась вернуться, а Вольф мягко, но настойчиво тянул ее к выходу.
Зимин крепко взял под руки обеих сестер и повел к боковой двери. Вначале Женя оглядывалась, но, попав в толпу, потеряла из виду Вольфа. Зимин, расталкивая напирающих со всех сторон людей, помог сестрам протиснуться в распахнутые створки. С общим людским потоком спустились по ступеням, вышли на Базарную площадь. Здесь уже суетились пожарные (благо их каланча находилась неподалеку от театра), сверкая надраенными касками, разворачивали подсоединенный к бочке пожарный рукав.
41
С трудом пробившись через толпу бывших зрителей и зевак, сестры выбрались в переулок. Навстречу бежали новые люди. Поскольку пожар на Базарной площади привлек всю округу, найти в этой суете Прохора с лошадьми нечего было и думать.
Зимин остановил подоспевшего извозчика.
– Езжайте домой! – посоветовал студент Жене. – Я найду Вольфа и вашего кучера, скажу, чтобы тоже возвращались.
Прежде, чем Женя успела возразить, Зимин развернулся на каблуках и зашагал обратно к театру.
– Будем садиться, барышни? – спросил извозчик, изможденного вида человек в «толстовке», поверх которой, несмотря на жару, он набросил пиджак.
– Куда нам ехать? – с сомнением обратилась к Жене Элен. – Может, все-таки дождемся своих?
Но Женя не ответила: откуда-то внезапно подскочили люди, чьи-то руки подхватили сестер и втащили в извозчичью пролетку. Мгновенно был поднят брезентовый верх, пролетка вскачь понеслась по улице. Женя только раз успела вскрикнуть: ей тут же зажали рот.
– Не кричи, дура, убью! – лезвие ножа уперлось под ребра, и Женя замолчала. Напротив она видела напряженное лицо Элен – ее спутник тоже держал наготове нож.
Лошадь, взбадриваемая ударами кнута, промчалась по улице и повернула в сторону предместья. Этот район Женя знала плохо. На узких кривых улочках летом гнили отбросы (зимой замерзавшие причудливыми курганами), здесь во все времена года бродили стаи шелудивых собак, и пьяные мастеровые частенько устраивали поножовщину. Барышням из приличных семей появляться в этих местах возборонялось.
42
Пролетка остановилась у приземистого саманного домика. Девушек вывели, «извозчик» отъехал. Пленниц завели внутрь домика, и захлопнули за их спинами грубо сколоченную из неструганных досок дверь. Коротко лязгнул засов, и сестры остались одни в полутемной комнате с крошечным окошком, где из всей мебели был лишь стол с двумя колченогими стульями, да за небрежно раздвинутой занавеской виднелась неубранная кровать.
Прежде всего Элен подошла к окну, удостоверившись, что в него не пролез бы и ребенок, брезгливо взглянула на кровать, потом вынула из сумочки батистовый платочек, смахнула со стула пыль и присела. Женя последовала ее примеру.
– Часто у вас так? – спросила гостья.
Женя обхватила себя за плечи, пытаясь унять дрожь. Бок все еще хранил воспоминание о лезвии ножа.
– Часто что?
– Часто у вас девиц похищают?
– Как-то не интересовалась.
– Значит, редко! – сделала вывод Элен. – Иначе бы об этом судачили все ваши гимназистки!
Женя удивилась спокойствию Элен. Ее подруга по несчастью оглядывала временный приют с таким же любопытством, как перед этим сцену театра.
– Давно меня не похищали! – созналась Элен. – Вольф в последнее время от меня не отходит. Ты что, боишься?
Женя молча кивнула. Хотя дрожь в теле уже прекратилась, но в голове по-прежнему присутствовала гулкая пустота, и пальцы рук совсем заледенели.
– Извини, меня! – Элен осторожно погладила сестру по плечу. – Это я втянула тебя в неприятности. Просто надоело ждать, пока что-нибудь случится! Знаешь, так действует на нервы, когда что-то ходит вокруг, бродит!
– Театр загорелся из-за тебя? – напрямую спросила Женя. – Там же столько людей было?!
– Герни обычно придерживает силу Чердже. Никто не должен был пострадать. А прятаться бесполезно: все равно, к Чердже, как к магниту, стягивается нечисть со всей округи. Домовые, водяные, лесовики начинают шебуршиться! Чем больше вокруг злой силы, тем активнее Чердже. Поэтому его так трудно держать в покое: всегда найдется какой-нибудь мерзавец, которому больше всех надо!
– Ну, и кому же теперь надо больше всех? – Женя обвела рукой пыльную комнатушку.
– Еще не знаю. Но кто-то воспользовался суматохой в театре, чтобы совершить убийство.
– Это как-то связано с нашим похищением?
– Милая моя, если бы нас схватили обычные бандиты, то не оставили бы одних! Они бы воспользовались плодами своей победы. Хотя, возможно, они поставляют барышень в султанский гарем или просто в публичные дома…
– Ты так спокойно об этом говоришь?!
– Пока что ничего плохого не происходит. Даже мои жемчуга остались при мне. Нужно просто дождаться Герни – он этот город наизнанку вывернет!
– По-моему, ты вполне довольна происходящим!
Элен неожиданно расхохоталась, потом так же неожиданно замолчала и сказала после секундной паузы:
– Женни, с тех пор, как я не вижу Нэти, у меня такая скучная жизнь!
– Элен, я хочу домой!
Сестра тяжело вздохнула, встала и вышла в центр комнаты:
– Хорошо. Эву, эф! – Кровать громко заскрипела, с треском разорвалась занавеска. Где-то отчетливо заплакал ребенок. Элен поморщилась. – Эф, энни!
Женя с визгом подобрала под себя ноги: по полу рядами маршировали тараканы. Отдельно прошествовали клопы. Насекомые быстро проползали в щель под дверью и исчезали. Снаружи послышался изумленный возглас караульного.
Комната внезапно наполнилась пьяными голосами. Какая-то невидимая компания шумно ссорилась, какая-то женщина слезно уговаривала выпивох разойтись…
Тут загремел отодвигаемый засов, и на пороге появился удивленный сторож – парень в застиранной рубахе и грязных холщовых штанах.
– Вы чего орете?! – гаркнул он на сестер. – Циркачки чревовещущие!
В углу громко заплакал невидимый ребенок. Элен вновь поморщилась, словно от зубной боли.
– Ты что же мальца пришиб, ирод?! – вдруг заговорила она каким-то странным низким голосом, в упор глядя на сторожа. Хотя парень стоял спиной к свету, падающему из двери, но даже в полутьме было заметно, как он изменился в лице.
– Чур, меня! – прошептал он, поднимая руку для крестного знамения, да так и замер. Что-то, невидимое глазу, вцепилось в его руку, не пуская ее вверх, детский голос залепетал неразборчиво и страшно. Глаза парня подкатились под лоб, сторож покачнулся и рухнул, как подкошенный. Разом все стихло, в воздухе запахло гарью.
– Выходим! – Элен схватила сестру под руку и потянула к двери. Обходя лежащего навзничь сторожа, обе замешкались, и Женя успела обернуться: от лоскутного покрывала на кровати валил дым. Переступив порог, Женя на секунду задержалась, вдыхая свежий воздух, но Элен потащила ее дальше, на улочку с затрапезными домишками, где было совсем уже темно.
43
Женя растерялась. Куда идти?! Но Элен решительно зашагала в темноту, и сестра поспешила за ней.
Прошли они недолго, буквально через пару минут послушался стук копыт, рядом с сестрами остановилась коляска. Прохор привстал на козлах и закричал со слезою в голосе:
– Барышня! Что это вы затеяли, на ночь глядя?! Меня же Надежда Никитична живьем съест!
Выскочивший из коляски Вольф подал руку вначале Жене, помогая ей подняться в коляску, потом Элен.
– Хорошо, что господин Вольф озаботились! – не успокаивался Прохор. – Не поверил он студенту! Но что вы потеряли в этих трущобах?!
Вместо Жени ответила Элен:
– Не твоего ума дело, поехали домой!
Прохор развернул коляску, и подбодрил лошадей кнутом, не переставая причитать.
– Что это было? – тихо спросил Вольф у Элен.
– Похоже, кому-то интересны мои качества, – так же тихо ответила она.
– Это тот, о котором я думаю? – спросил Вольф.
– А у тебя есть еще кто-то на примете?
Женя поняла, что они говорят о Зимине. Это ее не удивило, но появление Вольфа на темной улочке предместья казалось чудом.
– Это что-то меняет в наших планах?
– Нужно дождаться Ирил. Если этот тип действительно – предводитель местных демонов, наше путешествие может осложниться. Смешно, что он не похож на демона!
– И я не чувствую его демонической сути! – сообщил Вольф.
– Зато Чердже, кажется, чувствует. У меня такое впечатление, что он напуган.
– Ты шутишь?! – Вольф удивился. – Чердже напуган?
Коляска между тем достигла центральных улиц города. Прохор придержал лошадей, обернулся к седокам:
– Барышня, заночуем у Горюновых! Не хочется мне в темноте через Улатинский лес ехать!
Женя стряхнула с себя оцепенение, взглянула на сестру. Элен наклонила голову в знак согласия.
– Поворачивай к Горюновым!
Прохор радостно прикрикнул на лошадей. Коляска вывернула на Базарную площадь. Всегда горевшие театральные фонари сейчас были погашены, и только слабый свет луны озарял здание театра с выбитыми окнами и закопченными стенами. На мостовой все еще стояли лужи.
Откуда они вывернули, Женя не успела понять. Извозчичья пролетка, набитая людьми. Извозчичья лошадь грудью налетела на Рыжего, затрещали оглобли, коляску ощутимо тряхнуло.
– Прохор, увози барышень! – крикнул Вольф, выскакивая из коляски навстречу нападавшим. Прохор натянул вожжи, осаживая лошадей, но те сцепились оглоблями с чужой. Далжик ржал, пытаясь подняться на дыбы, а Рыжий хрипел и тянулся зубами к холке чужой лошади.
Вольф зацепил сразу двоих и потянул вслед за собою на мостовую. Элен опрометью выскочила из коляски, схватила под уздцы чужую лошадь одной рукой, а второй тем временем расцепила оглобли. Кто-то из нападавших попытался схватить Элен, но она, не глядя, ударила острым каблучком назад, поднырнула под руку второго налетчика и прыгнула в коляску. Прохор остервенело стегал кнутом налево и направо, одновременно натягивая вожжи и заставляя лошадей поворачивать. Внезапно лошади дико заржали, Рыжий взвился на дыбы, потому что из-под самой его морды вдруг вынырнул огромный волк. Извозчичья лошадь шарахнулась, пролетка ударила кого-то в бок, раздался крик боли, а вслед за ним отвратительный хруст, так как пролетка переехала ногу упавшего. Волк метался между людьми, то и дело прихватывая кого-то зубами. Это было последнее, что успела увидеть привставшая в коляске Женя, так как испуганные лошади рванули вперед, и ее отбросило обратно на сидение.
Прохор не сдерживал лошадей, в диком испуге они пронеслись мимо дома Горюновых и летели вскачь еще несколько кварталов. Замедлили бег уже на выезде из города, потом перешли на шаг. Только теперь Прохор обернулся к сестрам.
– Что будем делать, барышни?
– В Арсеньевку ведет одна дорога?
– Не одна, но надо делать большой крюк.
– Ночью ехать опасно. Где-то надо отстояться до утра.
– А что будет с Вольфом? – спросила Женя.
Ей никто не ответил. После недолгого колебания Прохор предложил:
– Поедем к Никитке! Переночуем в его мастерской, а утром поищем господина Вольфа.
44
Ночевали не в мастерской. Жена Никитки – дородная баба Прасковья позволила барышням лечь в доме. Прохора, правда, отправили ночевать в дворницкую: к барышням приставать с расспросами Прасковья не решилась, а вот у кучера надеялась вызнать подробности ночных приключений. В том, что приключения были, Прасковья не сомневалась. Лошади, которых Прохор ставил в конюшню, выглядели необычайно усталыми. Прасковья хорошо знала Прохора, частенько заглядывавшего к Никитке, знала арсеньевскую пару. Обычно Прохор не позволял себе так загонять лошадей!
Прасковья попыталась растолкать мужа, надеясь, что встреча с собутыльником сделает кучера более разговорчивым, но Никитка спал беспробудным сном. Его накануне хорошо угостил один из Лукашиных за ремонт своего автомобиля. Провозившись минут пять, Прасковья бросила мужа, достала из подполья припрятанную бутыль самогона и отправилась беседовать с Прохором сама.
Однако произошло невероятное: Прохор отказался пить.
– Я вас, Прасковья Матвевна, очень-но уважаю, но выпить не имею возможности по причине, как станционный фельдшар запретил! Ты, говорит, Прохор, должон меру знать, а не то болезнь приключится!
– Кака така болезнь? – растерялась Прасковья.
– Жжение в кишках с последующей лихорадкой!
– Хоть бы на моего Никитку лихорадь какая-никакая напала бы! Пьет, басурман окаянный, без меры! Проша, ты сказал бы ему! – взмолилась уставшая от мужниных запоев жена.
– Извиняйте, Прасковья Матвевна, правов я таких не имею, говорить. Никита Степаныч пьет строго после работы. Клиент не жалуется. А вы бы сами с фельдшаром побеседовали, пусть он его поучит.
– Никитка сам кого хошь поучит, если пьяный! А тверезый и слушать его не станет!
Прасковья хотела еще пожаловаться на нерадивого мужа, но Прохор, сославшись на усталость, выставил ее из своей каморки.
– Вона что! – огорошенно сказала Прасковья закрывшейся перед носом двери. – Прохор пить отказывается: не к добру это!
45
Женя думала, что не уснет, но заснула сразу же, едва голова опустилась на подушку. Сны снились странные: вначале Женя долго бродила по деревенскому кладбищу, а отец Федор грозил издали пальцем, потом пытался читать молитву, да сбивался и замолкал. А потом стая черных собак гнала мимо кладбища волка, который перескочил через ограду да сорвался в свежевырытую яму. Собаки с рычанием окружили яму, но тут откуда ни возьмись выскочил Кертон, и с рычанием вцепился в горло главаря. Вся стая бросилась на Кертона. Женя вскрикнула в страхе и проснулась. Рядом, подобрав под себя ноги, сидела Элен. Женю поразило выражение ее лица: тоскливое и испуганное.
– С Максом что-то случилось!
– Откуда ты знаешь?
Вместо ответа Элен указала на пол: там сидело штук пять жирных серых крыс вокруг одной более крупной и черной. Женя набрала в грудь воздуха, но завизжать не успела: Элен зажала ей рот.
– Тихо! Это местный хозяин крыс. Его никто не вытащил бы из норы, если бы Герни был… Если бы он был… Он меня чувствует даже на расстоянии! Он не позволяет Чердже слишком уж дебоширить!.. Хозяин крыс выходит только, если в город приходит чума.
Чума?! В Улатине?! Женю прошибла дрожь. Черная крыса встала на задние лапки, потянулась носиком к Элен. Дрожали крошечные усики, глаза-бусинки отблескивали почему-то красным, хвост вытянулся в струнку. Элен протянула руку крысе навстречу. Хозяин крыс обнюхал протянутую ладонь.
– Он говорит, что чума пришла сама! Он не звал ее! Он пришел говорить с Чердже.
– Я слушаю!
Откуда она взялась? Между двумя кроватями стояла еще одна Элен, абсолютно похожая на первую, только без слез на щеках.
– Я слушаю! – повторил Чердже. Эта Элен была старше или казалась такой. Глаза были строже, морщинки пролегли над бровями, опустились кончики рта.
Черная крыса тоненько запищала, серые, припадая к полу, неслышно разбежались. Чердже слушал хозяина крыс молча, только тонкие ноздри трепетали. Сестры в оцепенении следили за разговором до тех пор, пока Чердже не сказал:
– Довольно!
Женя на секунду отвела взгляд, а когда вернула обратно, в комнате уже не было ни Чердже, ни крыс. Элен тихо плакала, закрыв лицо ладонями. Женя с силой отвела ее ладони и спросила:
– Что. Что он решил?
– Здесь нарушены местные законы. Хозяин крыс просил Чердже убраться из города и отозвать чуму, иначе все смерти в округе лягут на его счет. И на мой тоже.
– Что он ответил?
– Дал им отсрочку. Если кто-то восстановит равновесие…
– Надо искать Вольфа! – Женя соскочила с кровати, готовая бежать, но тут же остановилась. Элен все так же сидела, подобрав под себя ноги, бледная, испуганная. – Что ты?
– Чердже никогда у меня не прорывался напрямую! У Нэти – да. А у меня – нет!
– Когда-нибудь это должно было случиться! Поехали искать Вольфа! Только нам в Улатине чумы не хватало!
46
Едва серел рассвет, когда хмурый Прохор запряг не слишком-то отдохнувших лошадей. Поднятый все-таки женой Никитка, сонно щурясь, приветствовал барышень.
– Ты обожди чуток, Проша, я те покажу новую машинерию!
– Некогда мне, Никита! – сурово ответствовал Прохор. – Потом как-нибудь!
Коляска загрохотала по сонным улицам, но только пара собак ленивым лаем проводила приезжих – Улатин спал.
На Базарной площади Прохор остановил лошадей почти напротив театра. Почти ничего здесь не напоминало о ночной стычке, но на камнях мостовой темнели несколько подозрительных пятен, глядя на которые Элен вновь заплакала вначале тихо, потом все громче и громче.
– Барышня, не нужно так убиваться! – осторожно сказал Прохор. – Сейчас мы в городскую больницу съездим…
Женя глубоко вздохнула и выдохнула:
– Прохор, езжай-ка ты с барышней к отцу Федору! Оттуда заедешь в Арсеньевку к маменьке, скажешь, я что остановилась у Горюновых. Завтра утром заберешь меня.
Она обняла Элен и повела ее к коляске.
47
У Горюновых Женя взяла шарабан с кучером Василием и отправилась в городскую больницу. Но Вольфа там не оказалось. Тогда она поехала в полицию и нарвалась на долгий неприятный разговор в кабинете полицмейстера. Убийство градоначальника наделало в Улатине много шума. Вдова покойного Зинаида Павловна показала, что Вольф первым оказался в их ложе после смертоносного выстрела. Именно он вывел ее из горящего театра и оставил на попечительство исправника. С одной стороны вдова была искренне благодарна иностранцу, а с другой стороны он являлся важным свидетелем.
Женю долго расспрашивали о подозрительных особах из публики, но она ничего такого припомнить не могла. Полицмейстер пожелал лично побеседовать также с гостями Арсеньевых. Особенно его заинтересовала личность Зимина, но именно о нем Женя могла рассказать меньше всего. Она адресовала полицмейстера к Поливанцеву, который лучше знал петербургского студента. О ночном нападении полицмейстеру Женя рассказала не все. Она не стала ничего говорить о своем с Элен предшествующем похищении, так как объяснить их чудесное спасение было практически невозможно. Она сказала, что они с сестрой на извозчике покатались по окрестностям Улатина, а на обратном пути пересели в свой экипаж и уже ехали в гости к Горюновым, как внезапно налетевшая шайка оборвала их прогулку самым жестоким образом.
В свою очередь полицмейстер заверил Женю, что никакой информации о ночной стычке к нему не поступало. Он предложил госпоже Арсеньевой осмотр найденных за последние сутки в окрестностях города мертвых тел на предмет возможного обнаружения среди них господина Вольфа. Не без внутренней дрожи Женя согласилась на эту процедуру, но в полицейском морге ей сделалось дурно, и полицмейстер был вынужден вызвать из больницы доктора Святкина. Доктор попенял Жене, что она так и не занялась собственным здоровьем и приписал для успокоения нервов нюхательную соль. Обмахиваясь заботливо поданным полицмейстером носовым платочком, Женя думала о том, что в морге, к счастью, Вольфа не оказалось, но где теперь искать беднягу, она не представляла. Заскучавший Василий заметно оживился при виде барышни Арсеньевой, но полицмейстер напомнил ему о недозволенных на территории города гонках с лукашинскими рысаками, и кучер снова загрустил.
– Возвращаемся домой? – спросил он, имея в виду дом Горюновых.
– Знаешь, где гадалка живет? – вместо ответа спросила Женя.
– А то! – обиделся Василий. – Мы у нее часто бываем.
«Мы» – это значило, что Анна Горюнова посещала Нинель Ботвееву довольно часто.
48
Гадалка как раз собиралась куда-то ехать, но Женя уговорила ее вернуться в дом. «На минутку!» – как она просила. Гадалка небрежно бросила на стол шляпку, щедро украшенную искусственными цветами и с ворчанием полезла за картами.
– Ох, уж мне эти дела сердечные! Никакого у вас терпежу нет, у молодых! Замуж бы выходили да остепенялись!
Все так же ворча она бросила карты.
– На какого короля гадаем? Червовый, трефовый?
– На пикового!
Нинель зачем-то постучала рубашками карт о столешницу и начала раскладывать. Минут пять она изучала получившуюся комбинацию, Женя ждала, затаив дыхание.
– Плохо твое дело, девка, – сказала наконец Нинель. – Военного ты, что ли, себе высмотрела? Смерть возле него стоит. И колдовство злое. Сильное колдовство. Позавидовали вам, что ли?
