Ода семейным трусам. Сборник рассказов №21

Выбирайте! Кому бы вы доверили своё будущее?

У меня в то время хобби было – работать.

Хобби – это такая бесплатная работа, которую делают на совесть.

Мы с дядей Колей дерьмо отсасывали. Дренаж в жилом секторе. Подъезжаешь на илоотсосе, суёшь толстую шлангу в дренажный колодец, и сосёшь. Дядя Коля в своём деле дока. Отсасывал – пальчики оближешь. Потому что знает своё дело человек. Всё чётко и быстро – сунул, отсосал на совесть, и порядок. Хвалили его. Так и говорили про дядю Колю – «Николай-то наш в этом деле первый мастер! Он-то уж как отсосёт, так отсосёт!» С любовью работал человек.

А про меня всё в спину: «Нет, товарищи! Нехороший он… Вроди бы и приятный со спины парень, а… Нехороший он человек, вы смотрите!»…

Странно всё это.

****

КАК СОБАКИ, ЕЙ-БОГУ!..

Только что наблюдал, тороплюсь записать, пока свежо предание.

Прямо сзади моего дома девушка проходила, красавица. Чего-чего, а красивых женщин в Тольятти, хоть снопами складывай, а эта как-то особенно хороша. Идёт вся такая, бёдрами покачивает, в руке поводок, на поводке собачка. Есть такая порода, знаете, что-то вперемешку от пекинеса с поросёнком, короче породистый чистенький пёсик. И вот идут они чинно, гармонию красоты начала осени подчёркивают, и тут навстречу им из-за угла дома выходит приятная дама средних лет, и у дамы на поводке такса такого же возраста, и откормленная, как носорог. И шо ж вы думаете? Нет, со стороны всё было привычно – женщины прошли мимо друг-друга, сдерживая собачек, которые перекинулись парой фраз, и пекинес даже чуть-чуть перестарался с эмоциями, а такса вдогонку даже лапкой шоркнула нервно, но это тогда, когда вы не знаете собачьего языка. А для сведущих налицо произошла на удивление безобразная сцена среди бела дня. Аж воробьи смолкли и потом ещё долго давились смехом.

Такса начала первой. Ещё издали она вдруг натянула поводок, и выкрикнула, не здороваясь:

– Опять ты тут шастаешь, чучело?

Пикинесиха покраснела и визгливо прокричала нецензурно (опустим). И такса продолжила издеваться, да так, что пикинесиха перешла на безобразный крик.

… – А тебя наверное поделить не могли? Да?, – кричит, – Поэтому такая длинная?.. Один за уши держал, а другой за попу тянул?.. Сосиська!..

– А тебя наверное в попу надували, а потом немного спустили!.., – такса залилась злым смехом, перекрикивая, – Вон сколько шкуры лишней!.. Позорище!..

– Дура!, – кричит та, пытаясь поводок порвать.

– Сама дура!..

– Дура-дура-дура-дура!!..

– Сама дура!..

Короче говоря, ужас, чё творится…

Хозяйки собак тянут поводки в разные стороны:

– Ну пошли, Джесси… Пошли…

– Ха-ха-ха-ха!!.., – такса аж подавилась смехом и к удовольствию воробьёв кричит на весь двор, – «Джесси»!.. Вы слыхали?… Какая нафиг ты «Джесси», чучело?..

– Сама чучело!.., – взбесилась пекинесиха, опять кидается, слюной брызжет, – Глиста длинная!.. Тфу на тебя!..

– «Джесси!"… Ха-ха-ха-ха!.., – издевается такса, – Сморчок пучеглазый!..

– Сама ты сморчок!..

И их растянули в разные стороны.

И чего они не поделили, ума не приложу…

БЕЗ ОСОБОГО НАЗВАНИЯ

…Подрался впервые в жизни я помню в пионерском лагере. Нет, я и раньше был подраться не дурак, но так вот, чтобы долго и упорно дубасить друг-друга, один на один, при куче свидетелей… Всё по честному. И чего мы тогда? Не знаю в чём усмотрев оскорбление, высокий парень вдруг подошёл ко мне после обеда, и запросто смотрит в упор:

– Пойдём выйдем?

«Пойдём выйдем» был наш мальчишеский сигнал. «Выйти» можно было спросить и в открытом поле. Это значит, что надо отойти в укромное местечко, и вот тут уже надо держать ухо востро… Научили уж… Как-то мы так вот «вышли» с одним. Я был с другом Серёгой, а их четверо. И один из них предложил мне выйти. Мы зашли за школу, и я на миг присел на лавочку, затянуть разболтавшийся шнурок. Поднимаю голову, и тут же получаю мощнейший удар ногой в лицо. Сидя. Взбешённый этим подлым манёвром, я «уработал» чувака так старательно, что меня еле оторвали от него. Домой я пришёл, вся рожа в крови. Очки он на мне своей ногой раскрошил. Я целый час осколки выковыривал под завывания ужаса сестрёнки, пока родителей дома не было.

А ещё бывает, что тебя, как телёнка, приглашают «выйти», и идёшь ты, такой дятел, не подозревая, что тебя ведут бить толпой. От таких казусов у меня осталась привычка приискивать глазами на всякий случай орудия обороны и пути возможной эвакуации. А ещё очень пригодился мне всегда пример моего дядьки Вадима. Как-то я наблюдал, как в чужой шумной компании моего дядьку пытались вот так вот «вывести». И по весёлому его взгляду я видел, что дядька вычислил их подлую уловку. И вот дядька усмехается смелому ухарю в лицо, и громко вопрошает:

– А чё тебе? Тут не нравится, что ли?

Сразу заметно напряглись несколько наблюдателей по углам, и ухарь эффектно на понт берёт дядю:

– Чё, зассал?

И тут же получает удар в нос, и контрольный подсрачник под зад.

Не ожидавшая такого оборота «свита» дёрнулась, но онемела и замерла. Дядя мой человек душевный, но лучше его не нервировать.

Борзым своим взглядом обозначил он каждого из свиты, и мягко спрашивает поверженного, который согнулся буквой «гэ»:

– Тебе ещё добавить, или хорош?, – и ко мне поворачивается, а я стою не живой и ни мёртвый, а у того мужика кровища хлещет, как из графина, – Пошли, Алик. Видишь, тут сколько шакалов собралось…

И уходим мы такие неспеша…

Так же ярким примером разумного использования подручных средств в ведении боя я могу предложить метод моего отца, да пошлёт ему Всевышний здоровья, радости и долгих лет жизни.

Отец мой всю жизнь шоферил.

Как-то довелось ему возить солдат на работы. Стройбатовцы. Автобус «ЛиАЗ», если кто помнит. И вот на этом «ЛиАЗ"е отец возил солдат из части на одну из строек города, за несколько километров от нашего посёлка. И мне, пацану 5-6-ти лет, часто доводилось «помогать» отцу в работе.

До сих пор помню этот необычный запах.

Солдат человек сорок. В автобусе мощный запах гуталина и портянок. Все одеты одинаково. Заходят-выходят по команде. Время ещё тепло (даже я без шапки!), а они в серо-голубых квадратных шапках… Глазею на это завораживающее зрелище, и вижу какое-то напряжённое внимание на лице отца. Вон уже в десятый раз он посмотрел в зеркало заднего вида, осматривая салон автобуса, головой укоризненно качает, языком цокает.

Несколько дембелей во главе с сержантом откровенно издеваются над одним.

Длинный, как жердь, тощий нескладный солдат, бледный и конопатый, перепуган, глаза таращит, трясётся аж. А эта компания не отстаёт от него. Чё он натворил? Сначала они ему ремень затянули до отказа. Потом заставили стоять в проходе по стойке «смирно» с отданием чести, не держась за поручни, и строго следили, чтобы он не сошёл с места при качке автобуса, сопровождая каждое замечание то подзатыльником, то пинком по зад. А сержант всё норовил дать ему под дых, и несчастный пугался, тут же опуская руку, и это строго каралось и всё начиналось снова.

Я с интересом наблюдал за этим, не понимая правил такой игры. Несколько солдат всякий раз громко смеялись, а остальные хмуро отворачивались в окна, и я улыбался на хохот, так и не понимая, в чём состоит забава, когда отец плавно притормозил на пустой обочине:

– Слышь, земляк!.. Заканчивай уже там!