Иисус моей веры

– Иисус, будь так любезна, – одурманенный травой, я стал еще более одурманен вином, – подай сыну своему сигареты, что ты прячешь во-о-от здесь, – я ударил себя в грудь и от этого чуть не упал на спину. Моя поза не позволяла мне достойно сохранять равновесие. Иисус улыбнулась с оттенком презрения. Она достала из нагрудного кармана с оторванной нашивкой пачку. Мне хотелось думать, что этой сигаретой она говорила спасибо за мою поднятую руку, которая ей вовсе не требовалась.

– Зачем вы делаете это со своими эмблемами? – наконец осмелился спросить я. После двух затяжек тошнота подкатила к горлу, и сигарета расточительно дымилась между пальцев.

– Это своего рода протест, – ответил Кристиан. Его голос был четким, в нем слышалась гордость. – Разрешенная анархия, митинг, если можно так сказать.

– На самом деле эта традиция смехотворна, – выпалила Иисус. – Чтобы проявлять свою выдуманную исключительность, мы повторяем эти действия каждый день, подстраиваясь под каждого учителя в зависимости от его строгости. У нас просто недостаточно смелости сжечь принадлежность к ненавидящему нас месту.

Кристиан нахмурился. Его лучший друг никогда ранее не делился этими мыслями.

– Вначале ты так не думала, – обиженно сказал он. Спустя минуту, примирившись с новым понятием, он расслабился.

Снова атмосфера зарядилась непринужденностью. Иисус раскурила второй косяк, Кристиан перебирал ногами в ожидании начала своей любимой песни, а я вливал в себя вино матери.

Оставалась половина бутылки. Я заметил, что Иисус после каждого сбрасывания пепла гладит кролика. «Восхитительно», – подумалось мне.

Одна треть. Кристиан уехал на машине со старшим братом, вернувшимся домой на выходные.

Десятая доля. Болтая ни о чем, я переместился на кровать.

– Мартин, ты хочешь почувствовать себя свободным? – почти шепотом предложила Иисус. Она лежала на спине в метре от меня. Этим вопросом Иисус приглашала незнакомца в свой мир, абсолютно прозрачный. Мир, в котором не было места любви и ненависти, страху и осуждению. Мне это было нужно.

Я снял пиджак. Вежливо протянул свои чистые джинсы и клетчатую рубашку в руки Иисуса, понимая, как неудобно ей в форме колледжа. Пришлось также найти ремень – джинсы стремительно сползали вниз по женской талии. Опустошив недопитую бутылку, я с облегчением оставил ее в надлежащем месте. Поверх белой футболки надел огромный старый свитер, а лакированные туфли сменились кедами. Мы спустились.

Шли долго. В прохладе приближающихся сумерек изредка проезжали рейсы общественного транспорта. За девятнадцать минут пути до метро мой разум устаканился, и я снова замолчал. Иисус же, напротив, сделалась веселой. Ремень ей тоже оказался велик, поэтому штаны бесформенно висели. Не замечая этого, она шла впереди меня. Предвкушение наполняло ее быстротой. Ехали по линии Виктории и вышли в Брикстоне. Я никогда ранее не бывал здесь, но знал, что лучше оглядываться через плечо. Мы завернули налево под высоким фонарным столбом и вышли к таунхаусам, повторяющим облик друг друга. Как мне объяснила девушка, именно здесь необходимую нам вещь смешивали с содой и разбавляли лидокаином, отпуская измененной плавать по улицам. Через друга без имени можно было застать товар еще в «порту», пока грязные руки «докера» не осрамили его белизну.

Иисус оставила меня снаружи, сама же незаметно скользнула внутрь. Она не доверяла мне, хотя не подавала виду. Считала недостаточно стойким и благоразумным. А я не знал, как это исправить. Впервые я хотел быть честным. Мне казалось, что я обязан стать таковым. Спустя девять минут ожидания я был уверен в том, что она не вернется. Еще через восемь я пытался рассмотреть в плотно занавешенных окнах дома любые детали, касающиеся происходящего там. По прошествии получаса наша затея предстала в моих глазах бездумной шалостью. Но входная дверь небесного цвета отворилась, и мы двинулись по приведшему нас пути. Иисус стала светиться помесью счастья и чего-то безумного. Ее движения внушали уверенность. Мне это было нужно – еще раз убедился я. Не задавая вопросов, просто следовал по воле искушения.

– Покажи мне, – замялся я.

Из переднего кармана джинсов Иисус достала внушительных размеров зип-лок-пакет. Сквозь мятую пленку виднелся белый кристаллический порошок.

– Не пугайся, половину все равно придется отдать.

– Кому? И зачем? – я совершенно не представлял наши дальнейшие действия.

– Ты не будешь в восторге, но это того стоит.

Вернувшись в свой район и пройдя небольшой пролесок, мы вышли к благополучию. Поместье стояло на возвышенности. Конюшня на пять или семь стойл, прилегающий к основному гостевой дом в три этажа с отдельным бассейном и садом уже сами по себе производили соответствующее впечатление. Усадьба же являлась наивысшим проявлением духа аристократии южной Англии. Грандиозное архитектурное сооружение было огорожено кованым забором по всему периметру и на восемь футов в высоту. Недалеко от места, где мы вышли, два прута были отогнуты так, чтобы можно было пролезть. Иисус нагнулась и позвала меня за собой. Мы ступали по вековому газону, дубовая аллея была впереди. Подойдя к заднему входу, окруженному отцветшими гортензиями, она воспользовалась дверным молотком. Его стук пересилил звуки гранжа, доносившиеся из открытого окна. Через две минуты вышел знакомый мне хищник.

– Иисус… Давно тебя здесь не видел, – Сэмюэль растянул имя девушки в привычной ухмылке. – Ты привела ягненка?

– Мартин, это Сэм. Он очень рад нас видеть, – она посмотрела в лицо хищника, словно прицеливающийся охотник. – Не так ли?

– На самом деле вы спасли мой вечер, – признался Сэмюэль, предварительно осмотрев мою одежду.

Мы прошли в одну из просторных гостиных. В руках у хозяина была жестяная банка светлого пива. Не выпуская ее ни на минуту, он взмахом поправил свой халат и короткие прямые волосы, убавил громкость на внушительных размеров CD-проигрывателе Krell, который неестественно стоял на кофейном столике из палисандра, и сел в кресло напротив. Мы уже были на диване.

– До сих пор страдаешь по тому, что не станешь настоящим пэром 3? – спросила Иисус.

– Это величайшая несправедливость моей жизни! – словно обвиняя девушку, закричал Сэмюэль.

– По моему мнению, у вас есть более важные проблемы. Скоро вся Англия задребезжит от ветра перемен. Так что даже твой старший брат не сможет воспользоваться своим правом 4. Вот увидишь.

Сэмюэль улыбнулся.

– Так ему и надо, – эта мысль его развеселила.

Иисус подошла к высокому стеллажу, взяла оттуда диск и поставила его в приемник – пятиконечную звезду. Заиграла Children of the Revolution. Сэмюэль вздохнул, поднял со стола новую Nokia и отошел в дальний угол комнаты. Он говорил тихо, и я смог разобрать только одну фразу, произнесенную чуть громче: «Да, сейчас». Иисус вела себя так, будто это поместье – ее родной дом. Я же почти не шевелился. Не из-за стеснительности – я просто не знал, что мне делать.

– Видишь ли, Мартин, – обратился ко мне Сэмюэль, – чувство достоинства не позволяет мне ходить по тем районам, где есть этот замечательный, – он поднял со стола зип-лок-пакет и, сделав паузу, выдохнул, – кокаин! – Сэмюэль как гончая обнюхал не вскрытый пакет.

– Что мы ждем? – я посмотрел на него.

– Она не объяснила тебе? – удивленно воскликнул Сэмюэль. Он снова ухмыльнулся – только эта эмоция была в его арсенале. – Мне нужно веселье, а ей нужен мой дом. Ах да, и куча бедняков в нем. Такие правила.

Я почувствовал, что они его унижают.

– Если бы не твое эго и мой контроль, ты давно бы сторчался. Так что не благодари, – Иисус сделала поклон, снимая воображаемую шляпу.

Вскоре поместье начало постепенно наполняться людьми разных возрастов. Среди них были ученики государственного колледжа, почтальон и офисные работники.

– Сэму нравится притворяться Гэтсби 5. Только вместо Дейзи у него кокаин, – сказала Иисус, пока предмет нашего разговора опустошал винный погреб. Я рассмеялся. Я любил творчество Ф. С. Фицджеральда, в отличие от поэзии. После того как гости получили алкоголь, их поставщик, я и Иисус поднялись на третий этаж. Среди множества дверей одна была нашей целью.

Почти сотню лет назад, когда в моде были вычурность и псовая охота, основатели этого поместья создали в нем удивительную комнату. Опиумная почти не реставрировалась. Ее внутренности олицетворяли все прелести утраченной эпохи. В лучших традициях призраков прошлого мы вальяжно прошли в центр, где малахитовые кожаные кресла соседствовали с диванчиками, обшитыми узорной лиловой тканью. Здесь было тихо. Сэмюэль первый взял мерную палочку и аккуратным движением поднес ее к носу. Ничего в его поведении и во внешнем виде не изменилось. Я повторил действия Сэмюэля и Иисуса.

Сначала создавалось ощущение, что я лижу девяти-вольтовую батарейку носом, но почти мгновенно он онемел. Через шесть минут я почувствовал, как внутри зреют плоды силы и собственного величия. Появилась легкая эйфория.

– Я ожидал большего, – невольно вырвалось из моего рта.

– Жди, мы только начинаем, – медленно прокомментировал Сэм.

– Это место создано для вечеринок. Кто-нибудь обязательно приведет лошадь в дом, кто-то будет прыгать в бассейн. Они разобьют немыслимой цены скульптуру, будут кричать на крыше и своими телами ломать цветы, – протараторила Иисус. Она разделяла порошок пополам.

Я вдохновился. Подождал, пока она закончит, и сказал, что хочу скорее пойти вниз. Сэм оставил свою горку рассыпанной на столе, запер комнату, мы сбежали с лестницы и вышли в зал. Я снял свои кеды – было жарко. Голыми ногами прыгал в отчаянном танце, травмируя пальцы. В один миг переродившись, взлетал в преисполненном осознании собственного «я» и не чувствовал боли. Я действительно был свободен.

– Теперь моя очередь быть Богом! – крикнул я, запыхавшись, в миллиметре от лица Иисуса.

Кто-то действительно пригласил коня внутрь поместья, но я не обратил на это внимания. Я мчался галопом на своей собственной белой лошади.

Утром розовое солнце освещало место моего упокоения. Лежа поперек на огромной кровати с грудой рассыпанных подушек, я понял, что кто-то разрушает мое ложе. Форменные брюки ниже колен были мокрыми от воды бассейна, куда я некогда свешивал ноги. Я с усилием открыл один глаз, второй упирался в постель. В лучах рассвета молодая горничная взбивала вытащенные из-под меня подушки. Она была грустной, но учтивость не позволяла ей в этом признаться даже самой себе. Девушка сомневалась в том, как ко мне стоит обратиться: равны ли мы или ей следует быть вежливой. Она выбрала второе, перестраховавшись.

– Вам пора, сэр, – напомнила она мне.

Выходя в ванную, я отметил, что девушка слишком красива. Я пригладил водой улетевшие в неизвестном направлении волосы, попытался теми же влажными руками разгладить мятую футболку, но хло́пок оставался непоколебим. На мне больше не было свитера. Кеды остались где-то далеко. Босой я спускался в поисках людей. Сэм поднимался мне навстречу и выглядел отменно: молочная рубашка-поло с удлиненным рукавом заправлена в брюки с идеальной стрелкой, приглаженные гелем волосы, мягкие туфли в цвет верха и клетчатая восьмиклинка в руке.

– А где… – Я поперхнулся – во рту была пустыня.

– Иисус ушла еще ночью. Пойдем, тебе не надо тут разгуливать.

Я подчинился ему без вопросов. Мы вместе направились к парадной террасе. Сэм взял с собой сумку с клюшками. Я прошел вниз по широкой лестнице и увидел две иссиня-черные машины. Водитель одной из них открыл мне заднюю дверь. Поколебавшись, я бросил взгляд на Сэма. Он, садясь в стоящую впереди, взмахнул рукой и одновременно кивнул, прощаясь.

Мои босые ноги явно не вписывались в салон из бежевой кожи, но пожилой мужчина за рулем никак на это не реагировал.

– Куда прикажете вас отвезти?

Я задумался. За последние сутки мне не приходилось что-либо решать, а все желания и предложения исходили от меня, не взаимодействуя с разумом.

– Окшотт-авеню, – наконец ответил я.

До́ма передо мной предстали родители. Они завтракали по разные стороны прямоугольного стола. Я сел как был. Отец, слегка отодвинув выпуск «Спектейтора»6 от лица, презрительно обвел меня глазами. Мать неотрывно смотрела в тарелку и ковырялась в ней вилкой. Я понял, что очень устал. Хотелось спать, и я опустил голову. От этого жеста родители подумали, что я раскаиваюсь. Не имея сил опровергать их ложное представление, я соглашался с тем, чему меня пытались научить. Передо мной поставили апельсиновый сок со льдом и глазунью из двух яиц, не гармонично лежавших рядом с печеной фасолью. Выпив освежающую жидкость, я приготовился к принятию ванны. Мне нужно было очиститься – так казалось. Я лежал в воде, пока исходящий от нее горячий пар не перестал существовать. Расчесал влажные волосы, два раза почистил зубы и сменил постель. Задернул плотные шторы и лег. Однако обновление не избавило от тихого, но надоедающего зова внутренней пустоты. Желание спать испарилось. Отблески прошедшей ночи перемешивались с отстраненными от реальности мыслями. Я вспомнил, что на столе в изумительной комнате осталась четверть порошка. Порыв захватить ее поднял меня. Теперь я сидел на кровати. Иисус права – кокаина не бывает много. Под дозой я ощутил то, чего никогда не испытывал без нее. Менее суток спустя я забыл, какие именно чувства хочу повторить, но желание сделать это не ослабевало с первого наплыва. Тогда оно накатило на меня, и я уже стал продумывать план, как получить объект моего вожделения, но снова лег и плотно укрылся одеялом. Так прошло около двух часов. Я не смог уснуть, но стало спокойнее жить этот день.

По субботам играли в крикет. Деваться было некуда, и я решил пойти. Внизу лестницы я вздумал позвонить Иисусу или Кристиану, но, даже имея телефонную книгу, не зная адресов или фамилий, я не смог бы это сделать. Может быть, я встречу Сэма, и мы вдвоем прикончим его остатки. Но эта мысль больше походила на шутку.

Играли плохо. Зрители тоже не казались полны энтузиазма – их было мало, и по настроению этого комка людей можно было понять, что происходящее внизу представление они смотрели благодаря стержню приличия. Я взял жареные каштаны, которые стали моим завтраком, обедом и ужином, и стал бродить по улицам. На мне было распахнутое пальто и вторая пара нелюбимых черных джинсов, в которые заправлена белая футболка с запахом стирального порошка. Когда я проходил мимо витрины с включенными цветными телевизорами, мне захотелось купить портативный плеер, что я и сделал. Наушники были в комплекте, но диск я выбрал сам: The Beatles, на обложке в полосатых купальниках. Я включил девятую песню – “Yesterday”, для большей символичности. Кто-то на дороге спорил с полицией. От скуки я сел в автобус, доехал до метро и вышел на улицу. Купил две пачки Dunhill на оставшиеся деньги. Обратно шел пешком, несколько раз останавливаясь и бессмысленно закуривая.

Около входной двери я увидел бумажный пакет с одолженной Иисусу одеждой. Волна солнечного света проплыла по моему телу. Она была здесь. Я стал оглядываться, но в округе никого не было. Сел в прихожей и достал содержимое пакета. Внутри оказалась записка с номером телефона, на что я и надеялся. Не медля, я набрал его дважды – первый раз ошибившись в цифре.

– Да! – мужской голос перекрикивал музыку. – Да-а-а… – протянул он еще раз.

Я опешил и не сразу ответил.

– Да… Это Мартин. Я… я звоню Иисусу.

– Мальчик, это надо делать в церкви. – Я уже собрался извиниться, как он продолжил: – Шучу я. Она… уроки делает. Иисус!

Человек на том конце трубки так громко произнес ее имя, что я отпрянул.

– Пока она придет, ты бы уже был здесь. Я пока… эм-м… в общем, повиси.

– Хорошо, – ответил я, но уже была слышна только музыка. Я прождал двадцать секунд и наконец услышал:

– Мартин?

– Да, я… Я увидел пакет и подумал, что нужно было сказать спасибо.

– Спасибо, Мартин.

– Нет! То есть я́ должен был это сказать.

– Я оставила этот номер не для бессмысленного обмена любезностями. Если ты хочешь поговорить или просто увидеться, то приходи. Записываешь адрес?

– Да, да.

Конечно, я ничего не записывал. Моей памяти хватило трех секунд после сбрасывания трубки на вечное сохранение того, что тогда назвала Иисус.

Я впервые в этом сезоне достал свой велосипед, забыл закрыть гаражные ворота и, преисполненный воодушевлением, поехал по дороге.

Меня никто не собирался встречать, дверь уже была открыта. Я оказался в темной прихожей, прошел к свету и сел на пустовавший мягкий диван. Не стал снимать пальто – в субботу многое позволительно. Немногочисленные люди переговаривались или танцевали в некоем подобии тумана. Мне было слегка неспокойно. Внезапно из-за спинки дивана выполз самобытного вида молодой человек. Он опрокинул свои ноги на мои колени, попросту не заметив их. Я не шевелился. Мой сосед лежа курил, подпевая и пританцовывая. На особо активном моменте мелодии я положил руки на его кроссовки и этим наконец обратил на себя внимание. Он тут же сел, но не убрал ноги. Задумчиво посмотрел на меня, заправил длинные волосы за уши и выпалил:

– Ты – Мартин!

Я узнал этот голос – он ответил мне по телефону. Почему-то вид его обладателя сразу стал вызывать отвращение. Ему было около двадцати пяти лет. Пропитанный запахом травы, он начал говорить что-то неразборчивое, и из его рта еще продолжал, не заканчиваясь, выходить дым, хотя косяк в руке уже не тлел.

– Я пришел к Иисусу, – невежливо вспомнил я.

Не обидевшись, человек направил палец в потолок. Наверху узкой лестницы меня встретили две двери. Постучавшись, я открыл дальнюю. Обнаружив новый свет в комнате, Иисус повернулась на его источник и подарила мне свою чудную улыбку. Она улыбнулась бы любому на моем месте, но все же это было приятно. Я счел ее эмоцию знаком приглашения и вошел внутрь.

Было шесть вечера. Угол кровати выступал в качестве стола, на котором лежали две книги и большая тетрадь. Рядом с согнутыми коленями находился закрытый блокнот в кожаном переплете. Я сел рядом с ним.

– Почему ты ушла?

– Почему ты пришел? Не люблю сократовские вопросы, но всеми нами что-то движет, да?

Мне нечего было сказать, и я пожал плечами. Начал осматривать комнату. На стене в дальнем углу отражались преломленные небольшой призмой лучи уходящего за деревья солнца. Не слишком яркие, они были единственным светлым объектом. Рядом с арочным окном, выпирая из орехового пола, стояло грубое кресло табачного цвета. Поодаль от него спряталось пианино. Над казавшейся твердой постелью висела старая школьная доска, истертая до деревянных проплешин. На ней с помощью малярного скотча крепились несколько маленьких листков, а рама доски была исписана черной краской:

Действуй на грани, сжигая мосты,

И, не страшась последнего боя,

Тело и разум свой унеси

В вечность – смесь солнца и моря.

Я задержал взгляд в этой части комнаты, так что повисло длительное молчание. Иисус заканчивала дописывать страницу в тетради, и я наконец решился возобновить диалог, спросив, чем она занимается.

– Это к понедельнику. Ничего особенного.

– А это, – я указал пальцем на доску, – тоже ты написала?

– Да. Можешь подойти поближе.

Я так и сделал. Неразборчивые издалека строчки превратились в четверостишия, каждое из которых дополнялось небольшими рисунками:

По моим венам течет океан.

Он не заменит утраченной крови.

Все, что я делаю, – самообман.

Все, что проходит, становится болью.

Огонь горит ярко, но пламя сжигает.

Время уносит все дальше мечты.

Каждый твой миг все умирает.

Но – что более важно – и ты.

Северный ветер захочет забрать

Все твои мысли о мире без стужи.

Он здесь затем, чтобы лишь убивать

Смертью забытые души.

Все люди спят, и они беззащитны.

Было, так есть и так будет всегда.

Но в моих снах тихо кричим мы:

Пепел как воздух, дым как вода!

– Это чудесно, – я попытался быть честным.

– Мартин, ты же не разбираешься в поэзии.

– Да, но меня… Меня эти строчки трогают. Пепел как воздух, дым как вода?

– Слоган саморазрушения.

– Здорово, – я улыбнулся, не до конца понимая смысл.

– Я закончила, и теперь мы с чистой совестью можем идти вниз, – Иисус захлопнула тетрадь и учебники, – надеюсь, последние строки возбудили в тебе призыв, – она запнулась в слове, – хотя для саморазрушения вдохновение никому не нужно.

Мне захотелось что-то ответить, но за неимением подходящих слов я просто кивнул и подошел к двери. Выходя из комнаты, я заметил на полке черно-белую фотографию маленькой девочки и мужчины, стоящего на колене рядом с ней. Было крайне интересно узнать, кто эти люди, однако страх спросить заверил меня, что данный момент неподходящий.

Атмосфера первого этажа дома противоречила ожиданиям. За несколько минут моего отсутствия здесь стало приятней находиться. Уверенности добавляла компания хозяйки дома. Она единственная была без обуви. Ее белые носки вели нас на кухню. Иисус придвинула стул к шкафчикам и встала на него. С самой верхней полки она достала коробку из-под печенья Mcvities. Девушка что-то спрятала в руках и с азартным видом сказала выбирать одну из них. Я тронул левую.

– Мартин, ты точно определился?

Я снова положил свои пальцы на сжатый кулак Иисуса.

– Познакомься с ангельской пылью, – она медленно открыла ладонь, на которой чудесным образом прямо в центре лежала крошечная таблетка.

Я взял ее и, будто не страшась того, что произойдет, собрался съесть неизведанное.

– Не так быстро! – Иисус удивилась моей решительности. Девушка выпустила содержимое правой руки обратно в банку и слезла со стула.

Меня смущала ее ответственность, и очередная прелюдия перед принятием наркотика казалась надуманной и вовсе не необходимой. Однако я благодарен ей за то, что в тот раз Иисус разделила таблетку пополам.

Сначала ощущения реальности становились необыкновенно восхитительными. Я не видел ничего странного, но все воспринималось по-другому. Значительно увеличился мой рост. Свет лампы искрился частицами чего-то первородного. После продолжительного рассматривания его я и сам стал светом. Невероятная скорость мыслей вскоре начала вызывать тошноту. Вода, которую я поглощал в большом количестве, казалась слишком гладкой. Она не могла заполнить трещины в моем горле. От жары я наконец снял пальто, но прохладнее не становилось. Я решил сесть на пол кухни вдали ото всех. Иисус пришла, почуяв неладное.

– Мартин, ты в порядке?

– Нет, я хочу, чтобы это закончилось.

– Болит живот или… Такое может быть.

– Нет. Просто это все не для меня. Тошнит, но не так, чтобы все выплеснуть.

– Хочешь выйти на воздух?

Вдруг дверь в кухню резко открылась, и внутрь ввалился тот длинноволосый парень из телефона. Он держал в руке помятый кусок пиццы и был весел. Как только он увидел сидящих на полу нас, выражение его лица стало важным.

– Кому-то из вас явно плохо, – он встал на четвереньки так, что его лицо было напротив наших. Пиццу он все еще сжимал в кулаке.

– Точно не тебе, Иисус. Только не под чем-то, – съехидничал он.

– Хватит. Просто скажи, как помочь, – Иисус явно раздражалась от беспечности незваного гостя.

– А дело-то серьезное, – мне показалось, что парень был ведущим бредовой детской передачи вроде детективных историй, – неси все таблетки, что сможешь найти. Но самое главное – жгут. Что-то вроде ремня или… галстука. Да, мне нужен галстук.

На последних словах человек хитро улыбнулся.

– Не-е-ет, мне просто нужно вернуться в естественное состояние, – я понимал, что никакой опасности нет, но Иисус уже мелькнула в двери, – зачем все это? Прошу, не надо.

– А теперь вставай, – влажные сгибы локтей «спасителя» уже упирались в мои подмышки. Он поднял меня на ноги, отчего закружилась голова.

– Для чего галстук?

– А он тебе не нужен, мы просто пройдемся, и тогда все пройдет.

– Вот черт, – непривычно бодро сказал я, – мне нужно идти.

– Правильно мыслишь.

– Нет, мне правда. Нужно. Идти, – наручные часы, верные обычно, в этот вечер не бросались в глаза. Я поднял руку, все еще опираясь на парня из телефона: 7:32. – Через двадцать восемь минут я должен быть в каком-то месте, где-то ближе… к югу.

Примечания