Очерки по индивидуальной психологии

Значит ли это, что индивидуальная психология также придает значение причинам психического явления? Пожалуй, только тем, которые относятся к основному феномену, подлежащему устранению, но не тем, которые в качестве средства выражения малодушия всякий раз используются в своих целях, всегда, пока сохраняется малодушие, находятся на своем месте или могут быть заменены другими.

Следовательно, если говорить о причинах малодушия, то они всегда ошибочны! Абсолютно достаточной причины для малодушия не существует! Только это заблуждение дает нам право браться за радикальную терапию неврозов. В приведенном выше случае высокомерный, властолюбивый отец уже в детстве подавлял юношу и систематически лишал его надежды на преуспевание в жизни. Возможно, мне возразят: неужели любого ребенка можно сделать малодушным? Ныне я считаю способным на это искусство любого воспитателя при воспитании любого ребенка, особенно потому, что все человечество склонно к малодушию. Правда, силы, которые расходуются в каждом случае, различны – этому могут способствовать телесная неполноценность и препятствовать благоприятные условия. Как бы то ни было, цель данного ребенка состояла в том, чтобы превзойти отца. Поскольку он не был способен на это в открытой борьбе, он принялся спасать видимость превосходства, стал искать обходные пути и нашел выход и смягчающие обстоятельства в своем неврозе навязчивости.

Кто же настоящий дирижер, который, наверное, только там, где это его устраивает, выдвигает не естественные (самосохранение, утоление голода, любовь, получение удовольствия), а другие цели и иногда их подменяет? Который во всех феноменах играет свою игру, подчиняет себе и заставляет себе служить все формы выражения, психические и физические? Сколько их? Один или несколько? Разве возможно, чтобы индивид, то есть неделимое существо, которое мы воспринимаем и понимаем как целостность и в отношении которого мы можем предсказать – а это и есть единственный критерий понимания, – как он поведет себя в определенной ситуации, стремился к нескольким целям? Этого мы никогда не встречали. Но как быть с double vie, амбивалентностью? Разве нельзя здесь увидеть две цели? Колебание, сомнение?

Стремление к самоутверждению, в общем значении воля, всегда указывает на то, что во всем душевном событии существует движение, которое начинается с чувства неполноценности, с целью достичь высот. Индивидуально-психологическая теория психической компенсации утверждает: чем сильнее чувство неполноценности, тем выше цель личной власти.

Но если стремление к самоутверждению с его целью достижения превосходства и есть та сила, которая управляет всеми побуждениями людей, то тогда мы не можем считать его несущественным фактором. Тогда оно связано со всей нашей жизнью, тогда оно представляет собой стремление к жизни и к смерти. И действительно: оно способно разрушить или устранить наше влечение к самосохранению, наше стремление к удовольствию, наше чувство реальности, наши моральные чувства. Оно находит способ заявить о себе в самоубийстве, оно управляет нашими дружескими и любовными чувствами, оно позволяет нам переносить голод и жажду и доставляет нам боль, горе, муки на пути достижения нашего триумфа. Чем бы ни наслаждался человек, что бы он ни чувствовал и ни делал, он не может воспринимать это беспристрастно. «Ты менее Макбета, но и больше… Без счастья, но счастливее его», – поют ведьмы в «Макбете». «Разум хитер», – заявляет Гегель. Как-то Сократ, увидев одного софиста в дырявом плаще, сказал ему: «Юноша из Афин, из дыр твоего плаща глядит тщеславие». Скромность и тщеславие одновременно! Есть ли здесь честная амбивалентность? И разве это не уловка – ехать на двух лошадях, а не на одной, блистать также и скромностью? В double vie поддерживаются обе роли, чтобы помочь достигнуть превосходства. Это подобно тому как биржевой игрок в зависимости от обстоятельств ставит то на повышение, то на понижение – в обоих случаях, чтобы добыть денег, то есть власть. Так, однажды богатый пожилой бизнесмен на мой вопрос, почему он хочет заработать еще больше, если он и так может купить все, ответил: «Знаете ли, это власть, власть над другими!»

Как психолог я мог бы пойти и другим путем. Я мог бы исследовать психологические корни того, почему тот софист предпочел для демонстрации своей скромности порванный плащ. Но тогда я бы сошел на желанную для софиста побочную колею. Я бы упустил из виду его тщеславие. Скорее, я должен выяснить, откуда происходит его тщеславие.

Ведет ли он себя при этом в соответствии с идеалом отца, пряча себя в лохмотья, или в соответствии с так называемым «эдиповым комплексом», или, быть может, в обоих смыслах или ни в одном из этих направлений, – пожалуй, не имеет значения. Известные факты, что кто-то подражает отцу или ему противодействует, в результате такого мистифицирующего объяснения также не дают нам ничего нового.

Здесь добавляется наше понимание психологической структуры сомнения. Ведь и при сомнении существуют, например, не две разные цели, а одна-единственная: застой! Это же стремление к превосходству присутствует во всех так называемых нервных симптомах. Словно скрытое тормозное устройство, вмешиваются они в поступательное движение, переводят его на запасный путь и препятствуют исполнению совершенно очевидных требований.