Камень. Пьесы для Германии

ОНА. Как вдруг справа донесся какой-то шум и выкрики.

ОН. На нас неслась их кавалерия, неудержимая, как морской вал.

ОНА. Казалось, еще мгновение и мы будем уничтожены.

ОН. Нам приказали отступать.

ОНА. Я не помню, как я провел остаток этого дня. Потом я узнал, что мы все-таки взяли Вахау. А к вечеру отдали обратно французам. К ночи все стихло, как бы само собой.

ОН. Солдаты разжигали костры и готовились к ночлегу, не обращая никакого внимания на близость неприятеля.

ОНА. Это было похоже на то, как готовятся к ночлегу крестьяне во время сенокоса. Я вдруг подумал, что многие из этих солдат и есть крестьяне, который воспринимают войну всего лишь как один из видов труда.

Он собирает бумаги.

ОН. Мы с тобой сегодня тоже хорошо поработали, Татьяна Петровна.

ОНА. Алферов долго ходил между кострами, пока не нашел свой батальон. Там он узнал, что многие из его товарищей были убиты сегодня. Отогревшись у костра, он проверил свое ружье и увидел, что патрон остался в стволе. Он не сделал за этот день ни одного выстрела и ни разу не ударил штыком. Засыпая, я подумал, что завтра непременно кого-нибудь убью.

ОН. Уже поздно. Тебе пора спать. На новом месте приснись жених невесте.

ОНА. У тебя есть дети?

ОН. Девочка.

ОНА. Поцелуй ее от меня.

ОН. И не подумаю.

Протокол допроса №2, от 17 октября 2013 года

ОН. Поклонный крест на площади Революции – это святыня, прославляющая не только нашу миролюбивую веру, но и демонстрирующая силу нашего оружия. Посягнувший на эту святыню оскорбляет не только церковь, но и память наших предков, сложивших свои головы за свою страну на полях сражений.

ОНА. Я, как верующая с 1982 года христианка и мать троих детей, от всей души искренне желаю, чтобы щепки от этого креста воткнулись в глаза ее родителей. Чтобы эти несчастные люди не видели, что творит их дитя.

ОН. Вот в советское время мы почему хорошо жили? Потому что верили. Иисус Христос был коммунистом. Помните, как он накормил народ пятью хлебами?

ОНА. Я когда увидела ее с этой пилой на площади, так вся и содрогнулась. Глаз у нее стал нечеловеческий и движения тоже такие дерганые, как будто пляски бесовские. Я ее перекрестила и говорю – изыди, сатана, изыди. А она хохочет дьявольским голосом.

ОН. Я вообще не понимаю, кто это придумал – подставь другую щеку. Кто это придумал? Ну кто? Покажите мне этого идиота! Мы должны защищать нашу веру. А то вишь, мы им щеки подставляем, а они и рады стараться. Нет уж, братцы, наше христианство – это когда нам по щеке, а мы – раз и поддых. А мы – раз и в глаз. А мы – раз и в ухо. А щеки пусть дураки подставляют.

ОНА. Мой отец – Иисус Христос, а моя мать – Дева Мария.

ОН. Вообще считаю, что закон божий нужно прививать прямо со школы. Вместо Толстого и Достоевского. Какая польза от литературы? А вера – она поможет нравственному и патриотическому воспитанию человека и гражданина.

ОНА. После этого случая не могу ничего делать. Только телевизор смотрю, плачу и молюсь.

ОН. Работаю охранником на автобазе. После того, как стал свидетелем этого чудовищного кощунства, испытал такие моральные страдания, что не смог выйти на работу два дня, за что получил выговор и лишение премии. Что еще больше усугубило мои моральные страдания. Ходатайствую перед судом, чтобы премию мне возместили и выговор сняли, поскольку мой прогул был вызван уважительной причиной – оскорблением моих религиозных чувств.

ОНА. У меня только пенсия по инвалидности, да на детей дают немного. А алиментов от мужа я сроду не видела. Если бы можно было мне получить небольшую компенсацию…

ОН. А самое главное – крест вернуть на законное место. И рядом поставить полицейского. Чтобы он смотрел в оба – крестятся люди, когда мимо идут или нет. Если прошел и не перекрестился – сразу такого хватать и пятнадцать суток ареста. За оскорбление чувств верующих.

Она смеется.

ОН. А мне вот не смешно.

ОНА. Ты знаешь, что Иисуса Христа тоже распяли за оскорбление чувств верующих?

ОН. Это официальные свидетельские показания.

ОНА. История всегда повторяется. Сначала как трагедия, а теперь даже не как фарс, а как… цирковое представление.

ОН. Ты в России. Здесь история повторяется сначала как трагедия, потом как трагедия, потом еще раз как трагедия и снова как трагедия.

ОНА. Кто сказал, что трагедия – это уныло и печально? Трагедия – это весело.

ОН. Сегодня уже не так весело, как было вчера. Свидетельские показания – это очень серьезно. Но я обещаю, что, если ты признаешь свою вину и заявишь, что раскаиваешься…

ОНА. Я не раскаиваюсь. Я должна…

ОН. Да, я помню. Ты должна просидеть в СИЗО три дня и выйти на четвертый. Только зачем?

ОНА. Чтобы ты дослушал до конца историю про Петра Алферова.

ОН. Я же тебе помочь хочу, глупая ты баба!

ОНА. Хочешь помочь – выслушай мою историю.

ОН. Хорошо, рассказывай. Я слушаю.

ОНА. Утром 17 октября 1813 года Петр Алферов проснулся с отчетливым желанием кого-нибудь убить.

ОН. Накануне вечером Наполеон отправил союзникам предложение о перемирии. В 2 часа дня в деревне Зестевит собрался военный совет союзников. Император Александр категорически отказался идти на мировую со своим старым врагом. В это время прибыла польская армия генерала Бенингсена. Главнокомандующий Шварценберг хотел немедленно возобновить сражение, однако Беннигсен заявил, что его солдаты слишком устали от долгого перехода. Было решено возобновить наступление в 7 утра следующего дня.

ОНА. Солдаты отдыхали. Алферов поражался, как так можно – спать у костра, зная, что в любую минуту тебя могут разбудить и отправить на смерть. Сам он то ходил кругами, то садился у костра и подолгу смотрел на огонь.

ОН. Солдаты говорили о том, что Наполеон отказался от веры Христовой. В этом все были единодушны, спор вышел лишь о том, какую веру он себе избрал – то ли китайскую, то ли египетскую.

ОНА. Алферов вдруг рассердился и сказал, что все солдаты, которые умерли вчера на поле битвы – все они были одной веры, христианской. Эта мысль так поразила солдат, что они надолго замолчали, с опаской поглядывая на Алферова.

ОН. А он вдруг подумал о том, что убийство – это грех, для которого война не может служить достаточным оправданием. И то, что никто из этих солдат не раскаивается в совершенных ими убийствах на поле битвы, лишает их шанса на спасение. И они этого даже не знают.

ОНА. Ему стало их жалко. И он спросил себя – готов ли он пожертвовать своей бессмертной душой ради того, чтобы быть вместе с этими солдатами, убивать вместе с ними и вместе с ними отправиться в ад?

ОН. Он посмотрел на своих товарищей и ответил сам себе – да, он готов.

ОНА. Сразу после этого отряд был поднят в ружье.