Запретные дали. Том 1

Мартин дрогнул, крепко зажмурился и затряс взъерошенной темной головой, словно отгоняя внезапное наваждение, после чего принялся болезненно чесать в ушах, по всей видимости, давая понять, что столь громкие звуки в его присутствии издавать не следует. Восстановив, наконец-то, прежний слух, он одарил Себастьяна мерцающим синим взором.

– Не надобно так нервничать, – зазвучала пренебрежительная интонация, – Я же тебе рассказывал о сплэнектомии, или ты взаправду думал, что я с тобой в игры играл? О sancta simplicitas (лат. О святая простота)!

Себастьян никак не отреагировал, потому как силился понять, что происходит у него там внутри без чего-то, а заодно и прочувствовать это, однако никакой пустоты в левом боку он не ощущал. От этого весьма глубокого познания самого себя, отвлек все тот же Мартин, который к тому времени накинул на себя вид «строгой врачебной интеллигенции».

– Совсем недавно ты перенес весьма серьезную операцию, дружочек, – молвил он сопереживающей интонацией, – которую на удивление довольно стойко перенес. С тобой приключился разрыв селезенки. Область повреждения оказалось настолько обширной, что зашивать не имело никакого смысла, лишь удалять. Более того орган сам по себе оказался хиленьким и слабеньким, скорее всего, по причине ранее перенесенного тифа, плюс два кистозных образования. Рано или поздно, тебе все равно пришлось бы делать спленэктомию только уже в плановом порядочке, а так ты, можно сказать, отделался легким испугом. Omnia ad meliora (лат. Все к лучшему).

«Строгая врачебная интеллигенция» улыбнулась и игриво взлохматила Себастьяну золоченные кудри. Себастьян по-прежнему не реагировал, лишь стоял и смотрел с озадаченным и крайне растерянным видом.

– Да не переживай ты так о своей утрате! – махнул рукой Мартин, – Все ведь прошло гладко и без каких-либо печальных последствий.

Себастьян стоял истуканом. Уперев руки в боки, «строгая врачебная интеллигенция» сердито застучала мыском туфли, как вдруг сменила холодную надменность на экспрессивную артистичность.

– Подозреваю, – вкрадчивым шепотом начал Мартин, стремительно набирая обороты, – что все твои органы давно были в заговоре против этой довольно флегматичной особы, которая на последнем издыхании низвергала из себя реки крови, заливая тесное соседство внутреннего пространства. То еще представленьице было! От внезапного вторжения извне, сонный желудок поначалу опешил и напряженно сжался. Я его легонечко так в сторонку подвинул, иди, мол, не мешайся пока мест. Поджелудочная железа тут же замерла, видимо, поняв, что лучше не суетиться и не выдавать себя, пока творятся непонятные происшествия. Ободочная кишка в полной расслабленности пустила на самотек все свое упорное кашеварство… И лишь сердце тихонечко: «Тук-тук, тук-тук». В блаженной истоме пребывает! конечно, в коем веке такого роздыху дали!.. После устранения нежеланного квартиранта желудок сразу обрадовался – столько свободного места дали! А вот печени, наоборот, не повезло. Ей пришлось вкалывать за двоих без прибавки к жалованью и премиальных. Эта строптивая особа, так разгорячилась, что принялась вовсю выказывать свой характер, распаляя вокруг себя все тесное пространство, а заодно, поддавая парку своим соплеменникам. Однако пыл ее быстро поисчерпался в связи с удвоенной нагрузкой. Меж тем бурная радость желудка на пару с недовольством от внезапного соседства инородного происхождения, имя которому лигатуры, нарушили привычную обыденность маленького внутреннего мирка, который изъявлял свое недовольство в виде периодических болей, о которых, ты, кстати, тактично умалчивал самым наглым образом, заставляя меня, время от времени, играть в игру «Мартин, а угадай-ка, что я сейчас чувствую!». К счастью, моя весьма глубокая проницательность на пару с надежными лекарствами и щепетильным уходом быстро поставили все на свои места. В скором времени растревоженные органы, напрочь забыв о потери своего, как оказалось, совершенно бесполезного соплеменника, дружненько так скооперировались, разложили все по должным полочкам и начали себе преспокойненько работать в прежнем режиме. До сих пор они живут в мире и согласии. Ну, вот как-то так это и было.

Смущенно пожав плечами, Мартин выжидающе посмотрел на Себастьяна, который, на данный момент, выражал полную отрешенность вперемешку с удивленным замешательством.

Никогда в жизни Себастьян не слышал ничего подобного. Впрочем, кроме священных книг откровений Всемилостивого Господа, да маминых сказок, он не знал никакой литературы.

Этот нелепый рассказ, скорее всего, сочиненный на ходу, привел в полный восторг весьма ограниченный разум и довольно пытливый ум.

– Еще вопросики имеются? – заслышался лукавый голосок.

Вернувшись из мира фантазий и представлений, Себастьян узрел в этом харизматичном артисте весьма талантливого рассказчика.

– Мартин, – тотчас полюбопытствовал он, – а ты истории не пишешь?

– Нет, – лаконично парировал Мартин, – я в них только попадаю.

– Жалко, что не пишешь, – тяжко вздохнул Себастьян.

– Некогда я имел глупость написать одну научную работку, – молвил Мартин, – точнее это был некий очерк медицинской тематики, который я тут же представил на суд нашей достопочтенной профессуре. И кто меня тянул только? В итоге, я был разгромлен в пух и прах вместе со своим сюрреалистическим бредом полоумной направленности. Внимательно перечитав свое гениальное творение, я плюнул и разорвал в клочья. С тех пор я напрочь завязал с этим делом.

Он резко замолчал, достал серебряный портсигар и закурил, нервно постукивая мыском туфли.

– Вопросы по существу есть? – немного успокоившись, спросил Мартин, устремляя на Себастьяна пронзительно-синий взор и, получив в ответ тишину, лаконично добавил, – Тема закрыта!..

Он перевел сапфировый взгляд на Ласточку и, прошептав свое бесовское «Equus (лат. Лошадь)», вернулся к своему завороженному состоянию. Почувствовав пристальное внимание, Ласточка начала выказывать бурное недовольство. По всей видимости, ей совсем не понравился язык чертей наряду с возобновленными ласками.

– Какие они, все ж таки, славные животные, – восторженно произнес Мартин, – при таких-то колоссальных размерах, при такой стремительной скорости, при такой грандиозной мощи и при этом абсолютная безропотность и полное подчинение.

По щелчку Ласточка застыла как вкопанная и больше не выказывала никаких чувств. Отойдя на пару шагов, Мартин принялся рассматривать «славное животное», сощурив левый глаз и наклонив голову на бок.

– Никак не возьму в толк, – подал он озадаченный голос, – а чего она такая низкая-то?

– Ничего она не низкая, – обиженно сказал Себастьян, – Это просто ты чересчур… высокий.

– Вообще-то до двадцати пяти лет преспокойненько растут, – самодовольно заявил Мартин, – так что, в отличии от нее я еще в процессике.

– «Да куда тебе выше-то расти?!» – подумал Себастьян, задрав голову на «строгую врачебную интеллигенцию».

С видом опытного коневода, Мартин продолжил приглядываться к Ласточке.

– А что за порода? – поинтересовался он.

– Обычная лошадь, – огрызнулся Себастьян.

– Паспорт с родословной имеются? – продолжал Мартин, – Лет ей сколько?

– Да нет у нее никакого паспорта, – рассерженно заявил Себастьян, – она же лошадь! Артур купил ее у своего друга, а лет ей семь или восемь!

Похлопав ярко-синими глазами, «строгая врачебная интеллигенция» властно раскрыла лошадиную пасть и заглянула вовнутрь, улезая туда чуть ли не по самую голову.

– Э-э, а твоего братца здорово облапошили, – ехидно подметил Мартин, тыкаясь носом в желтые зубы Ласточки, – твоя маленькая лошадушка на самом деле старше нас с тобой вместе взятых! А тот дружок, как видно, большой аферист, наподобие моего прежнего арендодателя, который сулил мне распрекраснейший дом, а в итоге заселил в гнилую развалюху.

– Все равно, Ласточка хорошая лошадь, – никак не унимался Себастьян, – она смирная и выносливая!

– Equus est melior mala passus (лат. Лучше плохая лошадь, чем пустая узда)! – прогромогласил Мартин и щелкнул пальцами.

Ласточка резко отмерла и издав истошный вопль, принялась брыкаться и метаться из стороны в сторону, вызвав своим неадекватным поведением ехидный смех у «синеглазого черта».

Сердито покосившись на Мартина, Себастьян принялся успокаивать Ласточку.

– У Ласточки есть седло? – заслышался лукавый голосок.

– Нет, – покачал головой Себастьян, ласково поглаживая явно испуганную Ласточку, – она же рабочая, а если потребуется, то и без седла скакать можно.

Красноречиво промолчав, Мартин по-кошачьи сощурил синие глаза и принялся задумчиво накручивать остроконечную прядь темных волос на тонкий указательный палец, а вскоре лукаво заулыбался.

В Город, как оказалось, Мартин ездил не только по своим личным нуждам. Помимо «скоротечного запаса лекарств», он привез и подарки.

Расплываясь в самых лестных фразах и витиеватых метафорах, касаемых доброты и великодушия «радушного хозяина дома» Мартин вручил Патрику коробку тоненьких папиросок и блестящий позолоченный портсигар. С хмурым видом тот принял нежданный подарок.

Стефаниде было преподнесено столовое серебро и набор фарфоровых тарелок.

– Поистине прекрасные блюда, требуют достойной подачи, – произнес Мартин и с нескрываемым восхищением посмотрел на смущенную Стефаниду.

Со словами: «У моей младшей сестренки была точно такая же», Мартин вручил Лючии большую фарфоровую куклу ручной работы.

– Спасибо, Мартин, – воскликнула Лючия, повиснув у него на шее и целуя в бледную щеку, – ты самый лучший на свете!

Мартин дрогнул, умиленно закрыл глаза и погладил Лючию по светлой кудрявой головке.

– Да, – прошептал он, – именно такая… Точь-в-точь…

– А где они сейчас? – спросила Лючия, устремляя на Мартина любопытный изумрудно-зеленый взор.

В ответ на это Мартин лишь пожал плечами и поспешно стер внезапно набежавшие слезы.

– Иди играй с Мадлен, – молвил он тихой интонацией голоса, – а то она, и так, уже порядком заскучала…

Вместо этого Лючия принялась заваливать Мартина всяческими вопросами о так заинтересовавшей ее сестренке с куклой, однако внезапный антрацитовый взгляд, заставил ее мигом замолкнуть.

– Лючия, – сухо отчеканил Мартин, – иди играй с Мадлен! Она, и так, уже порядком заскучала.

Опешившая Лючия кротко кивнула и смиренно отправилась к себе в комнату, унося волоком громоздкую «заскучавшую Мадлен», которая немногим уступала ей в росте.

– Liberi flores vitarum nostrarum sunt (лат. Дети – цветы нашей жизни)!.. – умиленно прогромогласил Мартин, провожая ярко-синим взглядом Лючию с ее тяжелой ношей.

Поумилявшись еще немного на колышущуюся прикоридорную шторку, «строгая врачебная интеллигенция» смерила Себастьяна пронзительно-синим взором и лукаво заулыбалась.

– Держи, – восторженным тоном произнес Мартин, протягивая тому стопку книг, – эти произведения воистину прекрасны!

Книги были небольшие, с красивыми обложками и источали приятный запах типографии.

– «Ворон, Падение дома Ашеров, Черный Кот, Аннабель Ли, Убийство на улице Морг, Золотой жук, Маска Красной смерти, Овальный портрет, Необыкновенное приключение Ганса Пфааля, Рукопись, найденная в бутылке, Колодец и маятник…» – принялся читать про себя названия книг Себастьян.

– Это тебе не про лошадок читать! – перебил заинтересованное чтение Мартин, и поспешно добавил вкрадчивым шепотком, – Искренне извиняюсь за ту возмутительную выходку…

– Ничего страшного, – не отрываясь от книг, произнес Себастьян, – было даже забавно.

– «Преждевременное погребение, – продолжал читать он, – Черт на колокольне».

Дочитав до конца, Себастьян поднял удивленный взгляд на Мартина.

– Посля прикуплю тебе еще всяких-разных, – заверительно сказал «синеглазый черт» и артистично добавил, – в этом мире существует преогромное количество расчудеснейших книг!..

Себастьян сразу вспомнился научно-фантастический рассказ об устройстве «маленького мирка».

– «Только твоих рассказов среди них явно не хватает», – подумал Себастьян, укоризненно смотря на нерешительную «строгую врачебную интеллигенцию».

Когда с подарками и остальными делами было покончено, наступило время ужина. Рассевшись за обеденным столом, семейство Карди принялось в один голос читать хвалебную молитву Всемилостивому Господу за хлеб насущный. Предоставленный самому себе, Мартин откупорил бутылку вина, когда домочадцы подняли головы и открыли глаза, то он сидел в фривольной позе, небрежно закинув ногу на ногу и бесстыже похлебывал из горла.

– Ita sum id quod sum (лат. Я такой, какой я есть)! – ехидно улыбнулся он, окидывая присутствующих синим взором.

Патрик сурово посмотрел, но ничего не сказал.

– Достопочтенный и премногоуважаемый господин Патрик, – поставив бутылку на пол, сбивчиво произнес Мартин, – я прекрасно понимаю, что нахожусь в вашем доме только лишь на правах комнатосъемщика, но при всем моем уважении к Вам, при данных обстоятельствах…

– Да говори ты яснее, Черт эдакий, – в сердцах рявкнул Патрик, – чего тебе опять надо?!

– Я просто хочу изредка брать вашу лошадь, – смущенно молвил Мартин, – за денежную плату, конечно же…

– Вот можешь же нормально говорить! – самодовольно произнес Патрик.

– Прошу сердечно меня простить, достопочтенный и премногоуважаемый господин Патрик, – сказал Мартин, подняв на того ярко-синий взгляд, – cum sum brevis, incomprehensibilis sum (лат. когда я краток, я непонятен)…

Патрик сурово посмотрел «Черта эдакого» и уже собирался выразить свое мнение по поводу услышанной тарабарщины, но в последний момент передумал.

– Если в церковь ходить не будешь, – заместо этого сказал он, – то можешь брать Ласточку по воскресеньям и только попробуй потерять!.. И чтобы вечером она была вычищена и накормлена, ясно тебе, Черт эдакий?

Учтиво кивнув, «Черт эдакий» расплылся в бесконечной словах благодарности. Патрик брезгливо отмахнулся от него и приступил к ужину.

На другой вечер Мартин вернулся из больницы, неся в руках большую тряпку. К тому времени Себастьян, закончивший приводить Ласточку в порядок, хотел было уже отводить ее на ночлег, но по велению властного жеста, поспешно отошел в сторонку, а после едва сдерживал смех, наблюдая как «строгая врачебная интеллигенция», не скупясь на грязную брань и бесовское громогласие, упорно пыжится облачить возмущенную Ласточку в обновки.

– Она без седла прекрасно ходит! – поспешил заверить Себастьян, наблюдая за тяжко прыгающей из стороны в сторону Ласточкой и проворно скачущей за ней «строгой врачебной интеллигенцией».

– Зато я без седла не хожу! – заявил Мартин, пытаясь поседлать «спесивую тварь».

Рассмеявшись над отчаянными потугами обоих, Себастьян все же пошел навстречу «строгой врачебной интеллигенции» и попридержал Ласточку, усмиряя ее ласковыми поглаживаниями и заверительно-ласкательной интонацией.

Отвлекающий маневр удался, но теперь подпруга седла никак не хотела сходиться на пузе тучной Ласточки. Обозвав Ласточку «брюхатой гарпией», «строгая врачебная интеллигенция» смахнула невидимый пот с лица и, схватившись за подпруги, принялась тужиться изо всех сил, крепко зажмурив глаза и прикусив нижнюю губу, вызвав тем самым взрыв неукротимого смеха со стороны Себастьяна, которому вспомнилось, что мама точно с таким же видом рожала Лючию.

– Куда ж тебя так раскормили-то?.. – надрывно стонал Мартин, – Сильно беременные кобылицы и то похудее будут…

– Мартин, – умирая со смеху уже на пару с Ласточкой, молвил Себастьян, – оставь это!.. Ты так себя угробишь!..

– Пусть это будет последнее, что я сделаю, но я это сделаю! – решительным тоном заявил тот и прогромогласил, – Dum spiro, spero (лат. Пока дышу надеюсь)!

Он еще поднатужился и, все-таки, застегнул тугую подпругу, приведя Ласточку в полнейшее замешательство внезапным появлением у нее осиной талии.

– Надо было брать вальтрап зеленого цвета, или, на худой конец, желтого, – недовольно пробурчал Мартин, любуясь на плоды своих тяжких усилий, – королевский синий для нее явно не предназначен.

– «Зато тебе в самый раз», – насмешливо подметил про себя Себастьян.

В то самое время Мартин, взобравшись верхом, смешно заерзал в седле, а укоренившись, натянул поводья и со всей дури вдарил Ласточке по толстым бокам.

Ласточка встрепенулась, недовольно фыркнула и не тронулась с места.

– Нежить ленивая! – выругался Мартин, продолжая свои жестокие побои, а нарвавшись на стремительную защиту Себастьяна, попросил того сорвать «хворостинку да погибже».

Сочувствующе погладив Ласточку по доброй морде, Себастьян выполнил приказ. Получив требуемое, жестокая «строгая врачебная интеллигенция» лукаво улыбнулась и пробурчав что-то о должной дрессуре, принялась со всей дури стегать Ласточку куда ни попадя.

Вскоре до Ласточки наконец-то дошло требуемое. Резко встрепенувшись, она неторопливо побрела, плавно покачивая из стороны в сторону округлыми бедрами и низко опустив косматую голову.

– Нет, это не лошадь!.. – усмехнулся Мартин, опуская хворостинку, – Это так… Лючию покатать разве что…

Нервно поерзав в седле, он принялся стегать Ласточку с удвоенной жестокостью, вдаривая по бокам каблуками туфель. В ответ на эти издевательства Ласточка лишь устало вздохнула, но вскоре пустилась в обреченную рысь, затем в тяжелый неспешный галоп. Громко хрипя, принялась она накручивать неторопливые круги вокруг дома, однако на третьем круге, плюнула на беспощадные побои и перешла вновь в неторопливую рысь, заставив «строгую врачебную интеллигенцию» несколько кругов хорошенечко поприседать в седле, а решив укачать, зашагала в привычной для себя манере.

– У нее ноги слабые, – произнес Мартин, поспешно спешиваясь, – а сама она весьма грузная дамочка и должных высылов она не знает.

Себастьяну ничего не оставалось делать, как только пожать плечами и смущенно улыбнуться.

– Ей нужно срочно менять диету, – заявил Мартин, отирая вспотевшие бока Ласточки тем самым синим вальтрапом, – иначе караул, совсем разжиреет!

– «Завидуй молча», – подумал Себастьян, ласково поглаживая тяжело хрипящую Ласточку, а вслух произнес, – она рабочая!

– Понял-понял, – ответил Мартин, рьяно полоща в приогородной бочке слюнявую уздечку.

Всучив Себастьяну седло с потным содержимым и бросив до кучи отполощенную уздечку, «строгая врачебная интеллигенция» со словами благодарности, потрепала Ласточку по угловато остриженной гриве и стремительно умчала к дому, где долго и отрешенно курила.

С тех пор Мартин осуществлял свои воскресные вылазки в Город исключительно верхом, но всякий раз просил у Патрика разрешения на Ласточку.

– Прекрати рассусоливать всякий раз, Черт ты эдакий! – не выдержал Патрик, когда Мартин вновь принялся канючить Ласточку, – Если видишь, что лошадь свободна от работы, то бери в любое время, только избавь меня от своих речей ради всего святого!

– Премного благодарствую, достопочтенный и премногоуважаемый господин Патрик, – кротко кивнул Мартин и тотчас замолчал.

Помимо «скоротечного запаса лекарств» Мартин осуществлял закупки и иного характера, в виде имбирных пряников, мятных леденцов в красивых жестяных коробочках, лакричных палочек и шоколадных конфет. Всеми этими сладостями он с удовольствием делился с Лючией и Себастьяном. Не забывал и про Патрика, постоянно пополняя запас, так полюбившихся тому, тоненьких папиросок, а также, взял на себя добровольные обязанности снабженца, составляя со Стефанидой список всего необходимого для кухни.