Стая

– Ага. – Вал роется в бардачке внедорожника. – Шпионские игры какие-то. По этой дороге только мы и ездим. Зачем тогда фокусы с ручкой? Ждали делегацию?

– Спорим, этот придурок придумал. – Я усмехаюсь, глянув в сторону наемника, который оказался очень несговорчивым. – Меня другое волнует. Уоллесу-то мы зачем?

– Понятия не имею, – бормочет вампир.

– Вот урод. – Я пинаю ногой мелкий камешек, и тот отскакивает к соседней машине. – Придумал же себе что-то. И как узнать?

– Выясним сами. – Вальтерия с кряхтением достает из бардачка папку со всяким барахлом. – Все, что удалось найти. Знаки частной охранной организации, документы. Жаль, что больше ничего нет. – Вал смотрит на неподвижные тела, распластавшиеся по дороге. – Поехали-ка отсюда, пока ребята не очнулись. Нам еще нужно предупредить Байрона, что он нашел не совсем то место.

– А давай их это… – Я крякаю, изображая звук разламывания палки.

– Так, успокойся. Мы же не звери.

9

Мы останавливаемся возле высокого мрачного дома Вальтерии Рихтенгоф. Сквозь приоткрытое окошко просачивается холодный сырой воздух, пронизанный трелями ночных птиц и звоном цикад. Паркую «тойоту» на подъездной дорожке и выключаю фары.

Улыбаюсь и впускаю в сознание такую дорогую сердцу ностальгию. Я помню, как мы вместе завозили сюда все ее барахло, как оборудовали лабораторию. Когда я таскал в библиотеку ящики с гримуарами, то навернулся с лестницы. Не на шутку встревожившись, Вал тогда со всех ног бросилась ко мне, отшвырнув железную стойку для препаратов, которую она катила в лабораторию. Я умилялся ее волнению ровно до того момента, пока вампир не рухнула на колени и не начала баюкать свои рассыпанные книжицы, как будто это не из-за них я пропахал головой двенадцать ступенек.

– Приехали, – тихо говорю я, осторожно трогая Вал за плечо.

Задремавшая Рихтенгоф вздрагивает и резко усаживается на месте, торопливо поправляя расстегнувшуюся во сне пуговицу белой рубашки.

Сначала она пыталась разобраться в документах, которые мы нашли у наемников, но безуспешно – через пару минут бумаги соскользнули на пол, а уставшая вампир заснула, прислонившись щекой к оконному стеклу.

– Спасибо, – сипло благодарит она. – Пойдем.

– Тебе нужно выспаться.

– Именно этим я и собираюсь заняться, если не возражаешь.

Прохладный ночной воздух оглаживает щеки, и я плотнее кутаюсь в толстовку. Повернув ключ в замочной скважине, Рихтенгоф проходит внутрь и придерживает дверь.

– Проходи, – говорит она. – Я сейчас спущусь в подвал и включу генератор. Без него света в доме не будет.

Киваю и на ощупь продвигаюсь в сторону гостиной. В темноте дома раздаются отчетливые шаги вампира, абсолютно беспрепятственно ориентирующейся в кромешном мраке. Пытаюсь напрячь глаза и тут же врезаюсь в журнальный столик. Потирая ушибленное колено, обзываю чертов подзеркальник последними словами.

– Надо же. Какой непереводимый фольклор.

Издевается. Фыркаю и громко прошу вампира заткнуться. Слышу приглушенную усмешку откуда-то из подполья. Через минуту лампочка в гостиной загорается слабым желтоватым светом.

– Сработало! – кричу я.

– Не ори, я вижу.

Подкладываю под голову диванную подушку и с удовольствием вытягиваюсь на мягком диване. Слышу, как Рихтенгоф поднимается из подвала в свою комнату на первом этаже. Скрипит дверца старого шкафа для одежды.

Усевшись поудобнее, извлекаю из кармана толстовки банку пива. Оглушительно громко пшикнув открывашкой, с удовольствием отхлебываю. Дорвался.

– Будешь пиво?! – через весь коридор ору я.

Слышу тяжелый вздох и ухмыляюсь. У вампира уже больше трех сотен лет сухой закон. Она не употребляет спиртного и не притрагивается к человеческой крови. Максимум, который она может себе позволить – свиная или птичья. Иногда удавалось загнать оленя или медведя, когда оставались силы на охоту. Хотя больше всего моя царапка любила носиться за кабанами. Кстати, очень неплохая мысль, надо бы ей предложить.

– Пойдем завтра поохотимся?! – снова кричу я.

– Хватит орать, я здесь.

Вал появляется в дверном проеме, застегивая длинную черную рубашку, которую всегда носила дома. Прошествовав к свободному месту на диване, Вал с удовольствием откидывается на спинку и блаженно прикрывает глаза. Я стараюсь сосредоточиться на своем пиве, но глаза приковывает бледная кожа ее шеи, на которой так и тянет оставить легкий поцелуй.

Мне домашняя одежда ни к чему – рваные стильные джинсы замечательно вентилируют, да и кеды не причиняют неудобств. Правда если Вал опять обзовет меня свиньей, то придется разуваться. Сейчас ей, похоже, все равно.

– Пойдем охотиться? – повторяю я.

Рихтенгоф медленно кивает.

– Серьезно?

– Абсолютно. – Вампир приоткрывает черные глаза. – Я голодна.

Отхлебываю еще пива и ощущаю, как приятное расслабление накатывает на напряженные мышцы. Завтра нас ждет очень веселый день. В последний раз мы охотились больше года назад. Все остальное время она перебивалась тем, что могла поймать с крыльца. Бедные вороны уже не знали, в какую сторону эвакуироваться.

Для нее охота – это способ пропитания, а для меня – это нечто большее. Ощущение стайности, единения с сородичами, когда ты мчишься сквозь лес, преследуя добычу. Ветер свистит в ушах, боковым зрением ты видишь своих, чувствуешь мощь и силу своих ног, которую подпитывает неразрывная связь со стаей. Это трудно передать словами. Думаю, люди испытывают нечто подобное, только называется это эффектом толпы или единения в группе. Для оборотня чувство целостности с сородичами и ощущение стаи рядом – одно из основных условий счастливой жизни.

– Если ты не возражаешь, я пойду спать, – устало говорит Вал. – Можешь отдохнуть в гостевой комнате на втором этаже.

– Спасибо.

– Сладких снов, Бруно.

Оставив легкий укол недосказанности, она уходит, разрывая эту интимную теплую обстановку, от которой успела закружиться голова. Мы вместе живем под одной крышей. Спустя столько лет. С ума сойти.

Поднявшись наверх, осторожно приоткрываю деревянную дверь. От гостевой спальни вампирской крепости ожидаешь, как минимум, люстры, но Рихтенгоф, повинуясь своей минималистичности, вынесла отсюда добрую половину мебели, оставив лишь двуспальную кровать, платяной шкаф и небольшой письменный стол.

Единственное, что привлекало внимание – две больших медвежьих шкуры, лежавших прямо перед кроватью. Мишек жалко, но их бы все равно съела Вальтерия, поэтому я уговорил ее хотя бы что-то оставить для украшения Грауштайна.

С удовольствием плюхнувшись на одну из них, я подтягиваю к себе вторую и накрываюсь ей с головой. Запах пыли перемешивается с едва уловимым медвежьим духом. Для меня куда комфортнее спать на теплой подстилке, чем пользоваться мягкой кроватью. Хотя, если Вальтерия предложит спать вместе в ее постели, я рвану как лось.

Когда пропадает друг

1

Мы отправились в лес по предрассветным сумеркам, вслушиваясь в трели ранних птиц. Вампир не утруждала себя выбором одежды, решив, что плотных брюк и черного лифа будет достаточно. Она бесшумно ступала по траве босыми ногами, не стесняя походку хищника тяжелыми скрипучими ботинками. Я не такой чувствительный, поэтому со своими кедами и футболкой расставаться отказался.

Не привыкший убивать без причин, радостно носился за кабаном. Рвался за ним через все кусты и буреломы, совершенно не чувствуя под собой ног и теряя ход времени. Все сконцентрировалось в одной точке, мир перестал существовать, сжавшись лишь до меня и убегающей цели. Совершенно потрясающее чувство.

Когда я вернулся на условленное место, то увидел обескровленную тушу громадного оленя, а Вал, лихорадочно дыша, стояла рядом. Заметив меня, она обнажила клыки, торопливо отвернулась и скрылась в кустах, чтобы слегка успокоиться.

Красота. Дикая первобытная красота, которая завораживает и пугает одновременно. Меня пробирает до дрожи, следующий вздох замирает в горле. В каждом ее движении, в неконтролируемом потоке жизни и смерти было гораздо большее, чем просто охота. В них была вся сущность Вальтерии, ее древнее истинное начало, вызывающее не страх, а мое почти религиозное восхищение.