самок осла, ой, невест.
Темь тут ярится зрачками,
денежно перья шуршат.
Мудрость и ум за очками,
травные ль очи спешат?
Ночь их с собой поравняет,
тёмность, опасье неся.
Воздух бараньи воняет,
хряков привыкших беся…
Старые враги
Кляксы и рваные кудри,
старый поношенный фрак
времени, где был так мудр,
юн и силён, как маштак.
Нынче – скупой и дохожий,
слаб и ворчлив, некрасив.
Будто на стену похожий -
к ссаках, рисунках, грязи.
Верный заветам Заветов,
библиям красных вождей,
и выключению света
в час молненосных дождей.
Ссыпал иголки с макушки,
взял катаракт пелену.
И промокашками сушки
стали в чаёвном плену.
Мокнут они, да и только,
а не вседевичье смен.
Челюсть осколочьем горьким.
Нечем творить грех измен.
Бытно заезжен старухой,
что греет книгой барак,
книгой стихов твоих, – сука,
что не прочла их никак…
Шторм
Тухлые, ржавые волны
вязко мозаику несут
из-за околицы школьной,
донца щекочут посуд
банок, плывущих коробок
с парусом-фантиком вверх,
буй откупоренных пробок,
и островком чей-то мех.
Лужи из рыночных далей,
вмиг огибая лоток,
тонко и разно питают
этот дождливый поток.
Туфлями топчутся ленты.
Как великаны во тьме
моря. Сокровища-центы