Подглядывающая

Пижон спрашивает, могу ли я объяснить ему все сообщением. Я киваю. Спохватываюсь и мычу что-то похожее на «да». Он диктует номер. Пишу подробное сообщение, рискуя в любой момент свалиться с насеста.

Потом просто сижу и жду, ощущая, как от холода теряется чувствительность пальцев. Боюсь пошевелиться, чтобы не рухнуть к собакам, которые нарезают круги вокруг лесов, будто акулы вокруг шлюпки.

Проходит около получаса, прежде чем на улице раздается шум двигателя и полосой пролегает свет фар. Судя по звуку, к забору подкатывает машина покрупнее легковушки. Возможно, микроавтобус. Потом слышу мужские голоса. Собаки бросаются на звук – и у меня наконец отлегает от сердца.

Затем – возня, окрики мужчин, собачий лай, визг. И все стихает.

Машина трогается. Шум двигателя становится тише, пока не смолкает. А затем в тишине раздаются медленные, четкие шаги.

Пижон. Еще более пижонистый, чем раньше: к черному пальто, кашне и начищенным до блеска ботинкам добавилась шляпа.

Я хочу пошутить, что следующим этапом будет трость и пенсне, но передумываю – еще до того, как понимаю, что не осилю такую длинную фразу.

Что тут сказать – я рада его видеть.

Пижон останавливается напротив меня, задирает голову. Темно так, что я не различаю черт его лица, зато четко вижу перчатки на сцепленных спереди руках – на них падает краешек полосы лунного света.

– Итак… курочка, – он делает паузу, словно давая время передумать: нет, я вовсе не рада его видеть. Совершенно не рада. Я бы хотела, чтобы эти леса прямо сейчас свалились на его голову – конечно, если бы на них не было меня. – Услуга за услугу. Я спас тебя от диких, разъяренных собак, готовых сожрать все, что движется. Теперь ты проследишь для меня за одним человеком.

Собак уже нет, а значит, нет и рычагов давления. Сдержать свое слово – это не рычаг, когда дело касается жулика. К тому же технически я ничего не обещала.

– Я… н-не сслежу! Я п-под…глядываю!

Он делает шаг вперед – и в лунном свете оказывается его лицо. Глаза у пижона холодные, будто неживые. Сейчас он похож на бандита больше, чем на мелкого жулика. Невольно отодвигаюсь подальше.

– Ты чувствуешь эту тонкую разницу между словами? – спокойно, до мурашек по коже, произносит он. Киваю. – А я – нет. И мне без разницы, следить ты будешь за ним или подглядывать. Мне нужно знать, что он делает, только и всего. Мужчина. Фотограф. Побываешь у него на вернисаже. Всего два часа – и ты свободна.

– Это… т-так… н-не работает.

– А как?

Я устаю от себя самой. Набираю сообщение в записной книжке телефона и поворачиваю к пижону экраном.

– Не вижу.

Ну, конечно. Ложусь животом на доски и протягиваю ему мобильный.

«Я не подглядываю за людьми, я подглядываю истории. Если увлекло, хочется проверить, верна ли моя фантазия, и тогда я наблюдаю за человеком. Мне нужна история. По-другому это не работает».

Он возвращает телефон.

– История – просто оправдание тому, что ты делаешь. А механизм – как у обычной слежки, так что не заливай.

– А с-сам?

– У тебя все получится. Пара часов работы. А при твоем хобби – так и вовсе развлечения.

Знаю, что от этой услуги не отделаться. Я и вправду обязана. Очень. Два часа на вернисаже я смогу провести.

– Д-д-девушка… – я заканчиваю попытку поторговаться вслух и пишу в записной книжке телефона: «Сегодня ночью я следила за девушкой, ее забрала полиция. Узнаешь, кто она такая, – я помогу».

Цепляясь за доску, наклоняюсь ниже и протягиваю мобильный.

«Ну же, соглашайся!» – мысленно подбадриваю я пижона. Как же мне надоело торчать на этом насесте!

– Договорились, курочка.

И бровью не веду, хотя радости во мне, как пузырьков в шампанском.

Жестом требую вернуть телефон.

«И еще ты расскажешь мне о брюнетке из бара», – отдаю мобильный.

– О той цыпочке с книгой? О ней я ничего тебе не скажу. Спасение от стаи голодных собак плюс информация о преступнице. Моя чаша весов и так перевешивает. Могу еще положить на нее доставку тебя до дома… До арки. Или ты хочешь еще что-то предложить?

Поспешно качаю головой. Даже уточнять не хочу, о каком предложении он говорит.

– Значит, договорились.

Киваю. Сажусь на край лесов и слышу хруст – будто кости ломаются. А на самом деле – доска. И я вместе с кусками дерева обрушиваюсь на пижона. Вернее, падаю в руки. Его мгновенная реакция ошеломляет и настораживает.

Несколько секунд я копаюсь взглядом в его глазах. Что это было?! А он и бровью не ведет. Словно каждый день ловит женщин, падающих с лесов.

Все это неспроста. Я чую. Я знаю.

Два часа работы – и он исчезнет из моей жизни. От него точно надо держаться подальше.

– Эй! – выдыхаю я ему в спину.

– Ну чего тебе?

Пижон замирает: кажется, он тоже заметил, как смешно это вышло: он снова откликнулся на «эй».

– Меня называют Шустрый, – не оборачиваясь, отчеканивает он. – Я тебе не битник из «Мэри Поппинс».

– Ш-ш-шу-ус-стрый, – выкатывается у меня изо рта.

Этим все сказано. Я не смогу называть его так.

– Ладно, давай придумаем что-нибудь покороче, – смиряется он.

– Эй! – я улыбаюсь.

– Я не хочу, чтобы ты меня так называла!

Он что, злится? В самом деле?!

– Эй, – говорю я четко, уже без улыбки. Все. Точка.