Хамелеонша. Тайна короля

– Нет, Каутин. Ступай.

– Когда она очнется…

– Я тебя позову.

Он помедлил и, поклонившись, вышел.

Я взяла руку Алекто в свою. Пальцы уже потеплели. Потянувшись, я отвела упавшие ей на лоб волосы – вольность, которую ни одна из нас не позволила бы себе, будь она в сознании. За спиной загудел громче очаг, словно напоминая о себе.

Поднявшись, я приблизилась к нему. Не взглянув на оставленный на углях на тагане[6 - Железный обруч на ножках. Позволял ставить горшки на угли или в огонь.] горшок, где в густом соусе колыхались жирные куски дешевого мяса, я приложила ладонь к колпаку и прикрыла глаза. Казалось, что-то во мне соединилось с пламенем. Оно взвилось, на миг ослепив, зашуршали угли, и на меня уставились два огромных, вылепленных из огня, глаза с вертикальными зрачками.

Я посмотрела в ответ.

– Нужно позаботиться об убитых.

Огонь сместился, как если бы Покровитель склонил голову набок. Пламенный язык лизнул воздух в знак согласия.

Комната закружилась, хотя я знала, что это закружилось внутри меня, и в лицо дохнуло холодом зимнего леса, где с деревьев тихо осыпался снег. Три оставшиеся на земле тела вздрогнули, словно пытались приподняться, и в тот же миг развеялись пеплом. Быть может, они и их родственники предпочли бы традиционный обряд, но это самое большее, что я могла для них сделать.

Следом жар потек туда, где были люди и раненый конь. Я почти ощутила страх пятерых раненых, жмущихся друг к дружке и пытающихся поддержать тощий огонь, который им все-таки удалось развести. Они согревались горячим вином и оставленными припасами, но я ощущала, как у одного из них болезнь шкворчит в горле, подбираясь к груди, и как ноют у остальных раны, оставленные кольями и цепами.

Пламя пронеслось по жилам быстрее, чем они успели это понять. Выжгло болезнь у первого и заколыхалось островками жидкого огня в ранах остальных. Несколько вскриков, стиснутые зубы и впившиеся в землю пальцы, и огонь отступил, оставив заживленные участки.

– Теперь к госпоже, – выдохнуло пламя. Конь, от раны в боку которого ничего не осталось, заржал, и пятеро мужчин – я ощутила это вместе с ними – почувствовали, что могут и должны нагнать нас.

Я устало привалилась ладонью к стенке очага.

– Спасибо.

Два глаза напротив медленно моргнули.

– А Алекто… она… – подняла голову я.

– Да.

– Но она Морхольт!

– Лишь наполовину, и ты это знаешь.

– Получается, что сегодня была…

– Инициация. Но не твоего рода. А рода ее истинного отца.

– Нет, этого не может быть… я не верю!

Пламя молчало, ибо такие дела Покровителей не касались.

– Благодарю тебя, Древний, – поклонилась я. – И ты мог бы… показать?

– Не сегодня. Ты знаешь, что нарушаешь правило. И быть может, время таких показов истекло, ведь совсем скоро ты встретишься с его сыном.

Я сжала пальцы.

– Не прошло!

– Рожденный в огне прощается с дщерью многоликих, – прошуршало пламя, и в комнате стало ощутимо холоднее, а огонь в очаге снова стал лишь обычным пламенем.

Я вытерла со лба пот, который почему-то был холодным.

– Миледи?

Алекто, приподнявшись на локтях, смотрела на меня.

– Что случилось? – Она растерянно озиралась вокруг. Остановила взгляд на одеялах, которыми была прикрыта, на наших брошенных впопыхах на пол вещах.

– Нет, лежите, – остановила ее я, когда она попыталась спустить ноги на пол. – Вам нужно отдыхать, чтобы восстановить силы.

Она послушно легла обратно, и я, сев на краю кровати, поправила одеяло.

– Как… что со мной произошло?

– Ты испугалась разбойников и упала в обморок. Он мог перейти в болезнь, но теперь все будет хорошо.

– А те люди?

– С ними покончено.

– Но… как?

– Сэр Вебрандт знает свое дело.

Алекто с облегчением выдохнула и прикрыла глаза.

– Ты голодна?

Она чуть кивнула и тут же сморщила нос, покосившись на очаг, где в загустевшем соусе уже пригорало мясо.

– Я распоряжусь, чтобы принесли просто хлеба с сыром и эля, – кивнула я, поднимаясь.

Толкнув дверь, я ощутила, как ее подпирает снаружи что-то тяжелое. Это оказался Каутин, спавший, привалившись к ней спиной.

– А хотя знаешь, – снова притворила створку я, – обойдемся своими запасами.

Вынув горшок со здешним ужином из очага и отставив его, я достала из котомки сушеное мясо и бурдюк. Налив в кружку меда, поставила ее на угли. Вскоре по комнате поплыл аромат пряностей.

Когда питье прогрелось, я обернула ручку кружки тряпкой, приблизилась к Алекто и протянула ее. Она неловко приняла ее и прикусила мясо, задумчиво глядя в окно. Лоб слегка хмурился, как если бы она пыталась что-то осознать.

– Вы, верно, замерзли и тоже хотите есть, – спохватилась она и протянула мне кружку так же неловко, как я недавно ей.