Становясь легендой
Когда инквизитор, наконец, приехал навестить своего питомца, Мартин не мог дождаться момента, когда сможет заглянуть к нему в комнату и поговорить наедине. Обычно по приезду Маран долго беседовал с игуменом, рассказывал новости из внешнего мира, и это могло тянуться целый день.
Наконец, наступил вечер, и мальчик выскользнул в коридор, двинувшись к келье инквизитора. Когда он вошел, тихо скрипнув дверью, Маран стоял на коленях в вечерней молитве, низко склонив голову. Между его пальцев были переплетены четки с тяжелым серебряным символом Клевора – кольцо, охватывающее три вертикальные линии.
Мартин осторожно сел на краю кровати и стал дожидаться, пока молитва кончится.
– Что такое, Мартин? – устало спросил инквизитор.
Он немного постарел с тех пор, как привез сюда мальчика. Они виделись достаточно редко, чтобы Мартин мог заметить эти изменения.
– Тебе хорошо здесь? Мне сказали, тебя заинтересовали манускрипты леннйев, – продолжил Маран, усаживаясь на кровать рядом с мальчиком.
– Там написаны интересные вещи, – кивнул Мартин, во все глаза смотря на своего героя. – Про богов. Брат Канни сказал, ты говоришь с Клевором.
– Он обращался ко мне несколько раз, – кивнул инквизитор.
– Я хочу стать паломником, – вдруг выпалил Мартин. – Я хочу найти гору Ард!
Пару секунд лицо инквизитора оставалось каменным, но потом его прорезали морщины: Маран тихо рассмеялся.
– Зачем тебе она? – спросил он, ласково смотря на ребенка.
Мальчик замялся. Он помнил реакцию брата Канни на свои слова и не хотел, чтобы Маран смеялся над его затеей. Однако, все эти месяцы мысли об Арде не выходили у него из головы, преследовали днем и ночью. С того самого дня, как он впервые увидел в небе капала, вопрос о том, как боги умудряются держаться так высоко, не отпускал его мысли ни на день.
– Хочу вести собственные исследования, – в конце концов ответил Мартин. – Хочу оставить свой след в архивах церкви.
– Для этого нужны очень серьезные познания, – заметил Маран. – Только мудрейшие из мудрых могут сохранить свои записи в библиотеках Церкви. Нужно учиться очень много лет.
– Я это умею, – без тени сомнения ответил ребенок, чем развеселил инквизитора еще больше. Однако, зная про гордый нрав паренька, Маран сдержал улыбку. – Но брат Канни сказал, что для паломничества нужно получить благословение Клевора.
– Ты еще многого не знаешь, – ответил Маран. – Очень многого. Если ты хочешь услышать бога, сначала ты должен научиться слушать свою душу и видеть души других. Чтобы узнать об этом больше, тебе нужно стать послушником. Тогда тебе расскажут о вещах, которые изучают в Церкви.
– О кружевах и магии без магии? – спросил Мартин, его глаза заблестели. – О том, как не дышать или не есть? Как вдесятеро стать сильнее обычного человека и пережить смертельные раны?
– О том, как стать достойным человеком, несмотря на все соблазны этого мира, – покачал головой Маран. – После того, как ты управишься со своей душой, совладать с телом будет намного проще.
– Думаю, молчать три года и жить в пустыне не сложно, – серьезно заметил ребенок.
– Раз ты знаешь про обет молчания, тогда ты должен знать, что нужно для послушания, – усмехнулся инквизитор. – Если решишь пойти по этому пути, я помогу тебе. Но помни, что дороги назад у тебя тогда не будет.
– А разве у меня есть другой путь? – задал встречный вопрос Мартин. Взгляд, которым он взглянул на Марана, был совсем не детским. – Разве не за тем ты оставил меня, сына убийц, в живых? Я просижу в этом монастыре до самой смерти, если не стану монахом-паломником!
– Церковь защитит тебя, даст еду и кров, работу, а это немало, – сказал Маран. – Ты можешь стать алтарником, помогать в таинствах. Но ни я, ни кто-либо другой не можем заставить тебя стать монахом и посвятить свою душу одному из богов. Это должен быть твой выбор. Ничего не говори сейчас, обдумай все хорошенько. Мы обсудим это, когда я приеду в следующий раз, хорошо?
Мартин кивнул, но в глазах его полыхала решимость. Он уже знал все, что ему нужно знать.
– Я привез тебе кое-что.
Обычно Маран всегда привозил с собой сладости или игрушки, потому мальчик с нетерпением ждал его приезда. Но в этот раз Мартин совсем забыл про подарки и теперь был приятно удивлен.
Инквизитор наклонился к своей походной сумке и пошарил внутри рукой. Наконец, он вытянул оттуда сверток.
– Это орехи в сахаре, как ты любишь. А это… – он сделал усилие, чтобы вытянуть нечто, лежащее на само дне. – Это я нашел в одной лавке в Ишимере. Твой народ любит такие вещи.
Он показал мальчику деревянный кирпич, покрытый геометрическими узорами. Маран повертел его в руках, нажал комбинацию на уголках и узорах, и тогда кирпич раскрылся. Это была шкатулка.
– Здорово!
Мартин взял шкатулку и с интересом осмотрел ее.
– Ее можно разобрать?
– Ты можешь попробовать, – усмехнулся инквизитор.
– Спорим на мешок орехов, к твоему следующему приезду я сделаю такую же? – хитро улыбнулся юный ишимерец.
– Спорим, – миролюбиво кивнул Маран.
Через несколько дней инквизитор уехал, а Мартин стал готовиться к послушанию. Он хвостом ходил за отцом Шедом и упрашивал того научить его всему, что нужно для прохождения испытаний. Ворчливый старик долго не соглашался, помня гнусные выходки мальца, однако, в конце концов взялся учить Мартина всему необходимому.
Спустя месяцы юноша был готов пройти обряд посвящения, его покровитель бросил все дела в Церкви и приехал в глухой монастырь, чтобы присутствовать при этом событии. Однако, из-за непогоды он опоздал и прибыл на день позже.
Когда Маран вошел через ворота, его встретил высокий молодой человек, рубаху и штаны из мешковины сменил светлый костюм послушника – хлопковые брюки и свободная туника.
– Тебя не узнать! – воскликнул Маран, с гордостью осматривая вытянувшегося юношу. Тот улыбнулся в ответ, и инквизитор заметил, что его подбородок уже не раз был выбрит. А ведь в последний раз они виделись чуть меньше полугода назад, как и все ишимерцы, Мартин взрослел рано.
Они прошли в главный зал монастыря, где уже собрались за обедом другие монахи. В честь посвящения Мартина был устроен настоящий пир – на столе появились соленья, хранящиеся в кладовой для особых случаев. Брат Канни сиял от гордости за воспитанника и от счастья, что наконец-то можно вкусно поесть, не нарушив ни одного обета.
После того, как трапеза была закончена, все разошлись по делам, а Маран решил посидеть с подопечным в тишине на улице. Они отправились на прогулку вокруг монастыря, болтая о том и сем. В конце концов они устроились под навесом дровницы, чтобы отдохнуть в тени.
– У меня кое-что есть для тебя, – вдруг сказал Мартин. Он сунул руку в свернутую ткань, перекинутую через плечо, и вытащил оттуда деревянный кирпич, покрытый геометрическими узорами.
– Ты все-так разобрал ее, – усмехнулся Маран, принимая подарок. Разумеется, в монастыре у Мартина не было ни инструментов, ни нужных материалов, и до оригинала поделке было далеко, однако шкатулка получилась прекрасная.
Инквизитор попробовал открыть подарок, но у него не вышло. Он попробовал снова, и опять потерпел неудачу.
– Что ты сделал? Она не открывается!
– Открывается, только не так. Я немного усовершенствовал механизм, – довольно объяснил юноша ломающимся голосом. – Не переживай, то, что внутри, долго не испортится! У тебя есть время разобраться.
Маран посмотрел на своего подопечного и впервые за все годы усомнился, верным ли решением было привести ишимерца в Церковь.
Нелюдь
"– Сначала они "просто для общего развития" читают запрещенные книги на проклятом древнем языке, а потом мы ищем их по следам из трупов! Как по мне, нелюдям, особенно магам, вообще нужно запретить учиться читать, это решит все наши проблемы!" – сказал газетчику глава церковного розыска.
Как и у каждого древнего рода, у графов Непервых имелся свой старинный особняк. Как и все подобные особняки, он стоял на окраине столицы, окруженный величественными садами и лесом, и мог вместить в себя хоть четыре поколения графов, но вот беда: вмещал только два поколения и ровным счетом одного с половиной человека графской крови. Больше Непервых в Нейвере и не было.
Здесь, на тихом участке возле самого леса, никто не интересовался повстанцами из Лиазгана или сгоревшим речным городком со смешным лошадиным названием: сегодня, в последний летний день, в особняке готовились к особенному событию.
Толстая служанка Полли, которая была и ключницей, и поварихой, и горничной, и няней, и боги знают, кем еще, рано утром построила все свое бравое войско в холле, чтобы дать указания каждому лично.
Старику-дворецкому, доброму Борису, было поручено вытирать пыль и мыть окна.
Немой девушке, которую граф держал из милости, было велено отмыть до блеска все полы и начистить все, что только можно начистить.
Конюху, который за неделю не произносил больше десяти слов, было поручено привести в порядок ворота и дорогу до особняка.
Сама Полли решила наводить порядок на графских этажах – всех, которые были выше второго. Обычным слугам туда ходить запрещалось, потому уборка хозяйских комнат была ее сакральной обязанностью.
– …К нам приезжают не так часто, в свете ничего не знают о нашем графе, а сегодня приедет один очень важный и известный человек! Все должно быть превосходно, иначе в свете будут думать, что наш граф живет здесь, как дикарь, что у него… Сказать страшно!… Что у него ленивые слуги! А новенькая? Дама не меньше, чем из академии! Увидит хоть пылинку и не захочет остаться, подумает, что наш маленький Кенри не для ее наук, раз живет в такой грязи… – с жаром говорила Полли на утреннем сборище. Возражать ей, как всегда, было некому, потому все поторопились заняться делом.
Поскольку графские этажи и без того сверкали, – Полли работала над ними всю неделю, – служанка только проверила все и взялась за мальчика, сына графа. Он должен был выглядеть прилично перед встречей со своей наставницей. Новая рубашечка с кружевными манжетами, шелковый галстук, вельветовый костюмчик, новые башмаки с пряжками – все было заказано заблаговременно у лучших мастеров. Осталось только заставить маленького звереныша все это надеть.
Кенри был необычным ребенком. Так случилось, что его отец после смерти жены встретил нелюдь, с которой тайно жил несколько лет. Нелюдь, которая, по мнению высшего света, была не самой подходящей спутницей для графа, в конце концов не выдержала давления общества и ушла из особняка, оставив Непервому разбитое сердце, море надежд и сына-полукровку.
Мальчик, как и все полукровки, родился необычайно красивым. От матери он унаследовал иссиня-черные волосы, ярко-голубые, будто-то сапфировые глаза, острые клыки и аккуратные коготки. От отца ему досталась мягкая белая кожа и добрый нрав. Если бы Кенри не охотился на мышей и не устраивал себе норы по всему особняку, он был бы самым прекрасным ребенком на свете.
Мальчик рос в любви и заботе, отец души в нем не чаял, посвящал ему все свободное время, – когда не разъезжал по полям, цехами и фабриками, принадлежащим роду, – не больше недели в месяц. Конечно же, этого не хватало для того, чтобы воспитать из маленького нелюдя будущего дворянина.
Сейчас Кенри минул шестой год, самое время для того, чтобы начать домашнее образование. Граф Непервый решил пригласить наставницу и попросил своего хорошего знакомого подыскать такую, чтобы отнеслась к полукровке не хуже, чем к обычному ребенку, и смогла научить его всему необходимому для поступления на младшие курсы академии.
Именно эту наставницу и должен был сегодня привезти «очень известный в свете человек», к приезду которого в особняке начали готовиться за неделю.
Когда Кенри был вымыт, причесан и подобающе одет, Полли занялась внешним видом всех слуг. Каждому она раздала по новой рубашке и по праздничному платью. Все должно было быть не хуже, чем во дворце самого Государя!
Закончив со своим собственным платьем, Полли перебралась на кухню, где принялась за готовку: уж в чем, в чем, а в том, как накормить вельмож она разбиралась. Они у нее так объедятся, что еще на пару дней останутся: рассмотрят получше их прекрасный особняк, расскажут потом другим графьям, может, еще кто-нибудь приедет, и наконец-то уйдет эта жуткая, давящая тишина…
Окно с кухни как раз выходило на далекие ворота, через которые должны были проехать гости, потому Полли частенько подходила к форточке подышать.
Около четырех часов, когда еда была почти готова, Полли в очередной раз подошла к запотевшему окну, протерла его фартучком и прищурилась. У ворот что-то мелькнуло, что-то темное… плохо протерла, что ли? Рука уже схватила фартук, чтобы протереть получше, но тут Полли поняла, что увидела карету.
– Приехали!… – выдохнула она и ее щеки покраснели.
Сорвав с себя фартук и сделав огонь на плите потише, домоправительница бросилась в рабочую комнату графа.
– Приехали, приехали! Все по местам! – кричала она по пути своим густым и звучным голосом.
Из каждой комнаты появилось по лицу, все слуги стали поспешно прихорашиваться. Даже конюх пошел протереть тряпочкой лысину.
– Батюшка, гости пожаловали!… – сообщила Полли, без стука влетев в кабинет. С графом она была большая приятельница: он у них был простой и добрый.
– Уже?… – Непервый растерянно посмотрел на служанку.
Высокий и худощавый, с совершенно детским выражением лица и небесно-голубыми глазами, нравом он был нежнее ягненка. Добрый, чуткий и при этом невероятно трудолюбивый, Непервый куда охотнее общался со слугами и работниками своих фабрик, чем со знатью. В свете его считали чудаком и отшельником, а слухи о том, что он жил с нелюдью, как с женой, окончательно добили его репутацию. В особняке Непервого никогда не устраивались приемы, самого графа приглашали на собрания только по сугубо деловым вопросам. Впрочем, ему оно было в радость: дни он проводил, уйдя в дела своих предприятий. На полях, в цехах и фабриках рабочие и управляющие встречали его, как отца. Дела шли в гору, везде стояло самое новое оборудование, на каждом предприятии работали маги, поддерживающие магические механизмы – признак большого прогресса. Под начало Непервого сам король отписал несколько государственных фабрик, где требовалось поправить дела. Непервый был самым богатым графом из всех сорока и при этом самым успешным предпринимателем по версии деловых газет, что не добавляло ему любви соседей. Однако, Непервый мог не задумываясь и безвозмездно одолжить денег даже тому, кто считал его своим врагом, и потому ссориться с ним было не из-за чего.
– Подумать только, уже четыре… – рассеянно произнес граф, взглянув на часы.
– Вы, батюшка, работаете много, но это ваше самое главное занятие! – со знанием дела сказала Полли. – Вы не переживайте, все уже готово и в лучшем виде!
– Что бы я без тебя делал, дорогая Полли? – улыбнулся Неперый, вставая из-за стола и сбрасывая халат. Полли подала ему свежее платье и новый галстук. – И как тебе только удается держать в порядке этот огромный особняк, имея всего одну служанку в подчинении? – спросил граф, одеваясь перед зеркалом.
– Так она не одна, сколько нас здесь живет-то вашей милостью? Четыре взрослых человека! Что ж тут не суметь-то? Мы все вместе, все слаженно… сейчас еще одна приедет, – Полли хитро посмотрела на графа, надеясь, что он сейчас что-нибудь скажет о новенькой.
– Надеюсь, старый добрый Клам нашел хорошую наставницу для Кенри, – кивнул граф. – Он еще никогда меня не подводил.
Когда прозвенел дверной колокольчик и на пороге появились двое гостей, все слуги уже были внизу.
– Добро пожаловать! – Полли радушно улыбнулась и тряхнула юбкой, как требовали правила приличия. – Чувствуйте себя, как дома.
Дворецкий в новенькой красной ливрее, сияя улыбкой, подошел к гостям, чтобы принять у них одежду и сумки.
Мужчина лет пятидесяти равнодушно подал ему свой плащ и высокую шляпу. Девушка, – по ней сразу было видно, что это именно девушка, – проворно расстегнула все двадцать пуговиц на своем пальто и бережно подала его дворецкому. Шляпу, которая была настолько огромной, что закрывала всю голову, она так и не сняла, к величайшему огорчению слуг и особенно Полли.
Шляпа эта была совсем уж необычной. С широкими полями, с вуалью, украшенная целым букетом из искусственных цветов, листьев и ягод. Такая вещица должна была стоить как породистый щенок пустынной гончей.
Может, гостья думает, что со шляпой что-нибудь случится, поэтому не хочет ее снимать?…
От этих мыслей Полли впала в настоящее уныние. Неужели, она что-то сделала не так, раз гостья не доверяет им свою роскошную шляпу?
– Проводите нас к графу, – сухо велел старик. Девушка молчала.
– Конечно, идите за мной, – кивнула Полли, чуть не плача от расстройства. Столько работы и все напрасно!… Им тут не нравится!
– К вам пожаловали, – сказала Полли, показательно постучавшись в рабочую комнату графа. – Изволите принять?
– Входите!
Полли впустила гостей внутрь.
– Изволите чая или кофе с печеньем и конфетами? – спросила Полли после того, как мужчины поздоровались друг с другом.
– Чего бы вы хотели? – спросил граф.
– Бульону бы с дороги, а не ерунды всякой, – прокряхтел старик, усаживаясь на кушетку.
– Чай. И конфеты, – сдержанно попросила гостья. По ее голосу Полли поняла, что это совсем девочка.
– Все будет непременно! – кивнула домоправительница и выскользнула из комнаты.
– Прошу, садись, – граф, умиленный смущением девушки, подвинул ей стул.
– Благодарю, – тихо сказала она и села.
– Можешь ты снять свою шляпу!? – проворчал старик. – Все же перед графом сидишь!
– Простите!
Девушка поспешно сняла свою огромную шляпу и положила ее на колени.
Непервый, которому не меньше Полли было любопытно, что за человек будет жить в его доме и воспитывать его сына, внимательно следил за тем, как гостья снимает шляпу. Ему не терпелось увидеть ее лицо.
Когда шляпа была, наконец, снята, граф медленно опустился в свое кресло, держась за подлокотник. Тут было, чему удивиться: девушка превзошла все его ожидания. Это была чистокровная нелюдь.
Белое вытянутое лицо с острым подбородком и широкой челюстью могло бы сойти за человеческое. Однако чуть выступающий вперед прямой нос с изящным круглым кончиком и крыльями, идущими чуть вверх, делал лицо похожим на мордочку, а неестественно большие раскосые глаза переливались на свету, как два граненых изумруда. Белков почти не было видно, а огромные зрачки лучились звериным любопытством.
Прямые иссиня-черные волосы нелюдь заплетала в косы и укладывала в сложную, но человеческую прическу. Судя по размеру получившегося пучка, волосы могли быть до самого пола.
Непервый был удивлен, потому что сдержанные и отрывистые движения девушки совсем не походили на грацию расы, привыкшей жить на деревьях. Граф знал, какого труда стоит леннайям научиться так двигаться, чтобы походить на людей.
Эта девушка одевалась, причесывалась и держалась как человек, однако было в ней кое-что, что выделяло ее даже среди сородичей-леннайев.
Когда огромная шляпа открыла небольшую головку девушки, наружу показались уши… невероятно длинные уши. Таких ушей Непервый не видел ни у одного животного, ни, тем более, у нелюдей! Длинной они были где-то в две ладони, шириной в два-три пальца, к кончикам заострялись. Хрящи в ушах были настолько крепкие, что держали всю длину прямо. Наверное, непросто было носить на голове такую тяжесть… но уши не только без труда держались горизонтально, они были очень подвижны и реагировали на каждый шорох. Когда Непервый сел в кресло, скрипнула пружина, и то ухо девушки, которое было ближе к креслу, внезапно ожило и встало совсем вертикально, повернувшись к графу.
Видимо, это произошло без желания девушки, потому что она видимым усилием воли тут же опустила непослушное ухо обратно и робко посмотрела на графа, как будто извиняясь за то, что напугала его. Она старалась держать уши назад, чтобы они привлекали как можно меньше внимания. Однако, этой небольшой уловки явно было недостаточно.
– Простите… – в свою очередь извинился граф за то, что испугался. И за то, что пялился. Он хотел перестать, но не мог.
– Лекари сказали родителям, что это мутация, – объяснила девушка, ничуть не смутившись. Подобные взгляды преследовали ее всю жизнь.
Непервый с удивлением отметил, как чисто она говорит на общем языке – даже Кали так не говорила, а она прожила с людьми очень много лет.
– Я чистокровный леннай, мои родители из лесов лунных, – продолжила девушка, удовлетворяя любопытство графа.
– Моя жена тоже была из лунных, – сказал граф, чтобы сказать хоть что-нибудь. Собственные слова вдруг подсказали ему еще одно очень важное качество девушки. – Вы необычайно на нее похожи! Только у нее глаза были синие…
Тут дверь открылась и вошла Полли.
– Вот и чай!… – сказала она, входя в комнату задом, чтобы дверь не стукнула понос. – Бульон, как вы просили, горячий и наваристый, с хлебцами!
Поставив поднос на стол графа, Полли обернулась на гостей и заметила, что девушка сняла шляпу.
Нелюдь смотрела своими страшным яркими глазами прямо на Полли.
– Ой!… – служанка невольно вскрикнула, отчего уши нелюди снова ожили и сами собой задвигались. – Бог святой Клевор, спаси и сохрани!…
Полли пошатнулась и схватилась за стол, другой рукой перекрестилась.
– Полли! – граф с укоризной посмотрел на служанку.
– Ох!…
Взяв себя в руки, Полли дрожащими руками поднесла на отдельном подносе кружку бульона с хлебцами гостю, подала графу его чай со сливками, и медленно пододвинула к наставнице ее чай и конфеты с печеньем, благо, гостья сидела у самого стола графа.
– Я не кусаюсь, – заметила нелюдь, спокойно смотря на Полли. – И даже не царапаюсь, – она взяла чашечку, изящно отогнув мизинец. Когти скрывались под перчатками, плотно прилегающими к рукам.
– Разумеется… – пролепетала Полли и поспешно вышла из комнаты.
– Расскажите о себе, – попросил граф, прерывая неловкое молчание, воцарившееся в комнате после ухода служанки.
Нелюдь поставила чашку на стол и, положив руки на колени, приготовилась рассказывать с таким видом, как будто отвечала урок.
– Я родилась…
– Она выросла в женском монастыре и закончила семинарию по богословию, – перебил ее старик. – Сирота, прекрасно образована, знает древний язык, история, грамматику, арифметику и другие науки. Учила сирот при монастыре Клевора. Обожает детей.
Лицо девушки оставалось неподвижно, но уши вдруг сами собой отъехали назад, как будто не хотели слушать эту ересь. Граф улыбнулся. Он знал, что такие нелюди могут взяться откуда угодно, но только не из женского монастыря. Возможно, она даже ведьма… кто знает? Мать Кенри была ведьмой и пришла из места, о котором в Нейвере не принято говорить вслух. Но все-таки, такой благородной женщины, как Каля, Непервый не встречал даже в самых родовитых домах.
– Вы колдуете? – спросил Непервый.
– Разумеется, нет! Она чиста от магии так же, как и мы с вами! – воскликнул старик.
Девушка сидела, как статуя. Уши не дергались.
– Я не маг, – сказала она.
– А что еще умеете? – Непервый совсем развеселился. Не каждый день перед ним разыгрывали такие спектакли!
– Я хорошо шью, – спокойно ответила нелюдь.
– Шьете? Неужели?
– Я сама сшила это платье, – девушка улыбнулась и поправила длинный подол.
Платье было простым, но красивым. Темно-лиловое, из теплой плотной ткани, с закрытым горлом и длинными рукавами.
– А еще что?
– Господин Клам все сказал.
– А… Боги, совсем забыл! – вдруг спохватился Непервый. – Как же вас называть?
Леннайям от рождения давали составные имена из трех бессмысленных слов, сочетающихся только по ритму. После пяти лет дети по своему усмотрению складывали первые слоги этих слов, придумывая себе имя, которым их все называли. Три слова своего имени они открывали только близким. Спросить у леннайя имя было очень невежливо, нужно было спросить, как лучше называть нелюдя. Конечно, эта девушка якобы выросла в монастыре без родителей, но кто знает, насколько она на самом деле далека от традиций своих соплеменников?
Каля только после тайного венчания сообщила графу, что на самом деле ее зовут Корди Алита Яната. Кенри тоже имел свои три слова в имени.
– Называйте меня Але́ника, – девушка улыбнулась.
– Очень красиво, – кивнул Непервый. – Аленика, давайте обсудим обучение моего сына.
– Я слушаю, – учтиво кивнула будущая наставница.
– До вас его образованием никто не занимался, так что он сейчас – чистый лист. Я бы хотел, чтобы в этом году он научился читать, писать и считать, также ему стоит знать историю. Конечно же, история только в общем виде, чтобы он знал, в какой стране он живет и какому королю служит его отец! Еще я хотел бы, чтобы вы рассказывали ему про природу. Ему… ему будет очень интересно узнать о том, какие бывают животные и растения. Расскажите ему о другом континенте, о пустынях и лесах, морях и океанах… вы понимаете?
