Становясь легендой
Валдис попробовал вспомнить, не слышал ли он тогда что-нибудь о лекаре, но ничего не пришло ему в голову. И это неудивительно: пятнадцать лет назад ни врачи, ни управляющие его не интересовали. Жизнь была совсем другой.
Отыскав на втором этаже нужный кабинет, Валдис постучал в дверь. После короткого женского «войдите» он прошел внутрь.
– Здравствуйте, полковник, – увидев, кто перед ней, женщина в строгих очках встала из-за стола. Ей было лет сорок. Тонкие ярко накрашенные губы уголками вниз, острый нос и взгляд коршуна: не было сомнений, своим подчиненным она снилась в кошмарах. – Чем я могу помочь?
– Здравствуйте, – Валдис сдержанно кивнул. – Я ищу придворного лекаря. Меня направили к нему.
– Лекаря? – Жилевская изменилась в лице. – Простите, но вы уверены, что не ошиблись?
– Уверен. У меня есть для него письмо, подписанное военачальником.
– Как странно, – женщина отвела взгляд в сторону и задумалась. – Знаете, все непросто. Он был таким необычным… этот лекарь. У него были проблемы с церковью. И не только, – она внимательно посмотрела на Валдиса. – Два месяца назад он ушел, никому ничего не сказав. Ушел в ночь, не взяв с собой даже дорожной сумки. Больше я ничего о нем не знаю. И вряд ли есть кто-то, кто знает.
– Мне необходимо его найти.
– Мне так жаль, но я здесь бессильна, – Жилевская развела руками, смотря на Валдиса с большим сочувствием.
– У него были родственники или близкие друзья?
– Нет. Родни не было – это точно. Он сам говорил, что все умерли. Что до друзей… он не был дружелюбен. Он никогда не отказывал в помощи – у него, что называется, был дар от богов. Но здоровых людей он не любил.
– Что ж, это все. Спасибо за помощь, – Валдис кивнул и развернулся, собираясь уйти.
– Знаете, для вас будет лучше, если вы не станете больше расспрашивать о нем, – тихо сказала Жилевская, когда Валдис уже выходил за дверь.
Оказавшись в коридор, он пошел прочь из дворца.
Что ж, все подтвердилось. Единственный человек, способный вернуть ему руку, исчез. А если уж в исчезновении человека замешана церковь или политики, должно случиться чудо, чтобы бедолага оставался жив спустя целых два месяца после пропажи. А чудеса в Нейвере случаются редко.
Приезжая в столицу, Валдис был готов смириться со своей участью. Конечно, без руки, тем более без левой, можно прожить. В случае Валдиса – найти работу в страже и спокойно зажить, как все ветераны. Может, еще лет пять он будет ходить по врачам, надеясь, что ему предложат что-то получше механического протеза, работающего на магических кристаллах. Потом согласится на протез.
Все в его судьбе было ясно, если бы не одно «но».
То, что лекарь именно исчез, в корне меняло обстоятельства. Кто может знать, вдруг он еще жив и способен помочь? Тогда Валдис вернулся бы в армию: там еще оставались дела, которые ему не дали закончить.
Выйдя из дворца, Валдис направился в Сторожевую башню. Легендарное строение, дела в котором играли не последнюю роль в политике страны, находилось недалеко. Прямо за толстой стеной, окружающей дворец, на другом конце площади от центральной академии магов.
Вокруг Башни громоздились казармы и тренировочные площадки для стражи.
Внутрь Валдиса пропустили так же, как и во дворец: без вопросов. Голубой гербовый плащ и медали, которые правила обязывали носить даже на гражданской одежде, открывали перед ним все двери.
Выяснив, где находится начальник городской стражи, Валдис отправился к нему.
– Полковник, – жилистый человек, облаченный в серую форму, встал, чтобы поприветствовать вошедшего. – Чем я могу помочь?
– Меня направили сюда к лекарю, которого сейчас нет на месте. Возможно, мне потребуется пробыть тут несколько месяцев, пока я не найду его и не вылечусь. Я хотел бы получить работу на это время.
– Работу? – мужчина внимательно посмотрел на руку Валдиса, плотно привязанную к телу. – Чтобы я мог помочь, мне нужно знать, что с вашей рукой.
– Орчий топор раскрошил сустав. Рука не двигается и ничего не чувствует. Я использую мази, которые позволяют не ощущать боли и сохраняют руку в пригодном для лечения состоянии.
– Пожалуй, все, что мы сможем вам предложить – работа с бумагами здесь, в Башне, – рассудил мужчина, потирая подбородок. – Глава хочет вскоре начать одно дело, для которого нужны новые люди. Поднимитесь на десятый этаж, найдите его и попросите дать вам должность. Уверен, вы ее получите.
– Спасибо за помощь.
– Это пустяки, – служивый учтиво склонил голову.
На десятом этаже, до которого на лифте добирались только гонцы, пришлось потрудиться, чтобы отыскать кабинет человека, занимающегося должностями членов гильдии.
Выслушав Валдиса, он рассказал ему, что через две недели заработает отделение по работе с заключенными нейверской тюрьмы. Всем было известно, что в эту тюрьму было легко попасть, а выйти из нее без суда было почти невозможно. Суд же устраивался только после крупных преступлений или когда речь шла о родственниках влиятельных людей. За мелкие провинности стражники сажали на несколько дней, но в итоге заключенные терялись в массе других, про них забывали, и они оставались там на годы в качестве бесплатной силы: у государства всегда хватало работы для преступников.
Сейчас в планах руководства что-то переменилось, возникла необходимость сократить количество заключенных, расследовав дела, которые не были отмечены в архивах. Не обязательно тщательно.
Выслушав все это, Валдис, не дожидаясь, пока ему предложат должность, вызвался быть следователем: он знал, что ему не откажут.
– У меня дворянское образование, я разбираюсь в документах и в гражданских правах. Эта работа мне подойдет.
– Тогда я запишу вас в список… – мужчина поправил очки и взял бумагу. – Других желающих с заслугами, равными вашим, у нас нет, потому должность ваша. Жалование – пятьдесят драконов в месяц. Работать будете, как вам удобно: главное, чтобы были результаты. Некоторых заключенных вам будут поручать, некоторых будете сами брать по желанию. Пока вот вам памятка, изучите: там подробно написано о том, как стоит вести расследования. Приходите через двенадцать дней к девяти утра во двор Сторожевой башни. Там будут распределены первые задания, вас проведут по тюрьме, познакомят с проблемой, так сказать.
– Я хотел бы начать раньше, – заметил Валдис. – Могу я приходить сюда и пользоваться архивами?
– О, разумеется, – кивнул удивленный служащий. Вот это блажь, человеку предлагают отпуск почти в две недели, а он отказывается!
Взяв тоненькую книжечку, которую вряд ли хоть когда-то кто-то читал, Валдис поблагодарил служащего и вышел.
Для любого другого члена гильдии все было бы сложнее: после тщательной проверки его досье ему бы устроили допрос в особой комнате в присутствии людей, решивших начать эту зачистку тюрьмы. Но Валдис был, что называется, из небожителей. Он был воином, который отстаивал интересы государства, интересы нейверцев, интересы людей. Всех тех, кто ступал на путь войны, в Нейвере глубоко уважали, ведь это были мужчины и женщины, которые приносили себя в жертву ради других.
В Железном нагорье люди не жили дольше пяти лет, их быстро убивали в сражениях – далеко не каждый человек мог противостоять в бою орку. Если же воину удавалось вернуться со службы, – по собственному желанию это можно было сделать только через десять лет, – до конца жизни они получали уважение и почет, а также покровительство гильдии.
Валдис провел пять лет, обучаясь военному ремеслу. В двадцать пять, пройдя все испытания, он вступил в ряды воинов и отправился на войну. В тридцать два получил командование над одним из отрядов, после чего смог приезжать в Нейвер несколько раз в год. Когда Валдис получил травму, до конца службы ему оставалось несколько месяцев. Начальство, чтобы он мог уехать как можно скорее и не посмел оспаривать свою высылку, подправило бумаги: теперь выходило, что Валдис полностью отслужил свои десять лет. Также он получил соответствующие медали и еще несколько наград за героизм.
Почести, которыми его обложили, должны были закрыть Валдису дорогу обратно в армию: только дурак пойдет умирать, когда у него есть возможность жить на пуховой перине под покровительством одной из самых могущественных гильдий. Но, похоже, именно эти почести теперь помогут Валдису вернуться в горы. Полученная должность следователя – самый верный способ найти лекаря, если тот еще жив. А так же проверить некоторые догадки, которые возникли у военного еще на фронте.
Когда Валдис вернулся в «Выдру», он сразу заприметил в зале Есеня. Бард, видимо, только проснулся, потому что требовал у одной из служанок кефира.
– О, мой добрый друг! – улыбнулся ему бард. – Ты, кажется, собирался во дворец сегодня? Как все прошло?
Валдис сел за стол вместе с музыкантом и попросил служанку принести кофе. Затем он рассказал Есеню о том, как провел утро.
– О, да ты теперь сыщик! – бард одобрительно поджал губы. – Важная шишка.
– Что тебе сказал Акива? – полюбопытствовал военный.
– Эта старая выдра разрешила мне остаться, но не за бесплатно, – Есень скривил пухлые губы. – Но и на том ему большое спасибо… – пробормотал, заметив краем глаза, что рыжий леннай как раз идет к ним.
– Ну что, вы довольны!? – воскликнул он, кинув на их стол свернутую газету. Его рыжие волосы, казалось, топорщились в стороны еще больше, а янтарные глаза пылали. – Довольны я спрашиваю!?
– Что случилось? – недоуменно спросил Есень.
– Что случилось!? Напечатали вашу статью, вот, что случилось! – Акива ткнул пальцем с подпиленным когтем в свернутую газету. – Только вот напечатали не в задрипанной газетенке, а везде, в каждой газете, и не то, что вы вчера мне рассказали, а обратное! «Дети ночи» собирались в Конево, тайком ломая снасти, чтобы ни один корабль не выходил из порта. Когда их собралось достаточно, они напали на жителей, на стражу, устроили резню и спалили все дотла, не оставив ни одной живой души! Выжили только те, кто успел уплыть на кораблях, отпущенных нелюдями на рассвете после начала беспорядков.
– Что за бред!? – пророкотал Валдис, пробегая глазами статью. – Конево не могло сгореть, я там был, когда все кончилось!
– Как можно врать о том, что погиб целый город, когда он стоит целый!? – Есень выхватил у воина газету и стал читать.
Статья была на первом листе, с картинкой, как и предсказывал бард. На ней была зарисовка: обгоревшая вывеска трактира. Есень узнал в нем место, в котором выступал.
– Боги милостивые! – воскликнул толстый музыкант, чуть не выронив газету из рук. – Я знаю эту вывеску! Видите большой скол на левой стороне!? Этот скол появился из-за меня, я ее уронил… Тот, кто это рисовал, видел все своими глазами… Выходит, все правда… Конево сгорел!
– Нашли десяток свидетелей, торговцев с кораблей, – продолжил Акива. – Они говорили, что леннайи отпустили их с товаром, чтобы передать послание королю. А послание такое: нелюди хотят вернуть себе свои земли, и будут уничтожать всех, кто посмел там поселиться! И что же? Наш король устроил совет еще вчера, а сегодня в полуденной газете объявили о том, что каждый подозрительный нелюдь будет выслан из столицы. Обыски и расследования уже начались.
– Но ведь это ложь! Чистейшая ложь! Это нелюдей убивали, их вязали и уводили в трюмы кораблей, как рабов на Охмарагу! – воскликнул Есень. – Где же тут война!? С кем!?
– Все, что я знаю, так это то, что «детям ночи», как они их называют, или лунным леннайям эта земля даром не сдалась, их родина далеко отсюда! – воскликнул Акива. – Если кто и мог это устроить, то только лесные!…
Рыжий леннай сжал пальцами тонкую переносицу, зажмурившись.
– Даглан, будь ты проклят!… Не сиделось тебе на месте!
Валдис вспомнил вчерашний разговор нелюдя с наемником по имени Ворон, о том, что у Акивы был близкий друг, который мог быть связан с повстанцами, и который отправил рыжему на попечение скрывающуюся наследницу из северных лесов.
– Лесников там не было, – успокоил он Акиву. – Я пробыл там две недели и точно знаю, что лесные леннайи даже не приближались к Конево.
Сзади к Акиве подошла одна из служанок и дернула его за широкий рукав белоснежной рубашки.
– Чего тебе!? – взвился нелюдь, оборачиваясь.
– Ваша племянница спрашивает, можно ли ей выйти из комнаты и погулять? – робко произнесла служанка, леннай-полукровка.
– Можно ли ей выйти!? – голос Акива стал похож на крик кота, которому прищемили хвост. Нелюдь схватил газету на столе и сунул ее изумленной служанке. – Отнеси ей это, и пускай девчонка сама решает, хочет она выйти погулять или нет! Проклятье, беды так и сыплются на мою голову!…
Акива уже отошел от стола Валдиса и Есеня и подозвал другую свою служанку.
– Глаша, свет мой, принеси той настойки… как бы у меня опять не начались мигрени!
Военный с бардом переглянулись. В глазах напротив каждый из них прочел собственные мысли: опасные времена наступают в Нейвере.
Послушник
"Люди-змеи, яркоглазые леннайи, толстые слевиты? Ха! Проклятые южане, никогда не знавшие настоящих лишений, не видевшие снега и не чувствовавшие голода, – вот, кого на самом деле стоит опасться Церкви! Боги никогда не были нужны им по-настоящему" – со слов семьдесят седьмого патриарха Маттемео.
– Мартин!!! Кто-нибудь видел этого несносного мальчишку!? Дьявольское отродье, попадись он мне!…
Старый иеродьякон, худой и сморщенный старик с козлиной бородкой, летал по монастырю разъяренной фурией. Его черная ряса, висящая на костлявом теле, как тряпка на пугале, развевалась во все стороны, так что все могли видеть дыру, красовавшуюся ровнехонько на заду почтенного старца. Через нее открывался вид на поношенное нижнее белье, сшитое из старых занавесок в блеклый цветочек.
Двенадцатилетнее чудовище, которое за все годы успело довести до белого каления каждого из обитателей монастыря, причем не один раз, пряталось в дровнице и злобно хихикало, наблюдая за своей выходкой черными, как смоль, глазищами. Кто бы мог подумать, всего пара капель нового клея на стуле старого иеродьякона, и сколько веселья!…
Вскоре хихиканье услышал один из монахов, добрый толстый Канни.
– Мартин, тебе лучше спрятаться получше! – тихо пробормотал он, вставая над дровницей и делая вид, что смотрит на соседний куст. – Если отец Шед тебя найдет, тебя выпорют розгами и снова посадят на строгий пост.
– Но ты ведь не сдашь меня, милый Канни? – ехидно раздалось под самым крупным поленом. Этот голос, полный издевки, был достоин самого сына дьявола. Или подростка, которого судьба заперла в четырех стенах глухого монастыря среди десятка ворчливых стариков. Брат Канни грустно улыбнулся.
– Разумеется нет! Верховный бог Клевор осуждает предательство, а мы все его верные слуги…
– Варка клея пока в тридцать три смертных греха не входит, так что я попрошу божьей помощи, чтобы дьякон не нашел меня…
– Молись усердно, друг мой,– усмехнулся Канни и поспешно отошел, пока отец Шед не заметил его подозрительного внимания к старой поленнице.
С тех пор, как пять лет назад Маран привез сюда этого мальчика, брат Канни присматривал за ним.
Маран был одним из немногих слуг Клевора, в котором вера сочеталась с рассудительностью, в Церкви его уважали и боялись, и сам Клевор не раз отмечал святого воина своим особенным покровительством. Никто не посмел возражать, когда Маран объявил, что мальчик из Ишимера, сын террористов, останется под лоном Церкви, хотя только Боги знают, стоило ли обрекать ребенка на пожизненное заключение.
Дикого, как волчонок, ребенка обрили, дали новое имя, научили читать книги, приобщили к религии и вечерним молитвам, заставили носить монашеское облачение и отучили есть мясо, но сделать из уроженца Ишимера смиренного монаха… это было невозможно. Дикий нрав паренька рвался наружу, словно хищная птица из тесной клетки, а острый ум вгрызался в постулаты религии, как голодный ворон к хлипкую жестянку. Мартин подвергал сомнению все, что слышал, и задавал такие вопросы, от которых старых святош бросало в пот. Мартина уже выгнали за побег из монастырского приюта, чтобы он не портил светлые умы других детей, и уже несколько раз пытались выдворить отсюда, самого глухого монастыря Церкви – единственного места, где согласились принять сына убийц.
Многие сотни лет сюда не ступала нога ребенка, здесь собирались самые преданные служители Церкви, отрекшиеся от мира во имя служения высшему знанию. Задачей монастыря было охранять древнейшие рукописи, доступ к которым был разрешен только мудрейшим из мудрых. Тихая и размеренная жизнь стареющих монахов затрещала по швам, когда в стенах древнего монастыря появился чернявый чертенок.
В прежнем месте он без конца пытался сбежать, но тут бежать ему было некуда: монастырь находился посреди глухого леса в нескольких днях тяжелого пути до ближайшей дороги. Единственными дозволенными развлечениями для ребенка было прыгать по крышам, до лазать по деревьям в саду. Однако, мальчик оказался смышленый, – даже слишком, – и нашел повод для веселья в лице каждого из старых монахов.
Он подменял писчие перья на щепки, подкладывала игумену в одежду лягушек, из раза в раз пришивал к одежде алтарника отличительные знаки высшего духовенства, мастерил из дерева уморные лица, в каждом из которых легко можно было узнать оригинал… Больше всего доставалось бедняге отцу Шеду: как самый старый и самый ворчливый, он стал любимой игрушкой Мартина.
И, хотя все монахи, пришедшие в этот монастырь, годами постигали путь смирения, не так-то легко было сдержать свою грешную душу, когда спустя десятки лет покоя обнаруживаешь, что вместо каши жуешь деревянную щепу с молоком.
Влияние Марана, покровителя мальчика, было огромно, но не безгранично, и Канни беспокоился, что в конце концов шалости паренька доведут здешнего игумена и тот внемлет просьбам отца Шеда.
Ночью того же дня брат Канни искал ребенка, которого наверняка нашли и наказали. Он заглянул в молельню, в сарай, на кухню, но в конце концов обнаружил мальчика в библиотеке. Мартина заставили переписывать обветшавшие летописи на новую бумагу.
– Допрыгался, братец, – проговорил толстяк, заходя в холодную комнату, которую освещала одна только тусклая свечка на столе. Все глаза парню испортят…
– А ты говорил пост! Ха, они снова посадили меня писать! Считай, легко отделался, – живо воскликнул паренек, отрываясь от пергамента. Его черные глаза блестели, как у вороненка. – Зуб даю, игумену понравилась моя шутка! Клей ведь и впрямь отличный вышел!
– Держи, – брат Канни вытащил из широко рукава рясы булку постного хлеба и положил на стол. – Я бы тебе молока принес, но брат Шед опять все выпил.
– Спасибо, Канни, – мальчик благодарно взглянул на монаха, беря хлеб. – Но, знаешь, я ведь и без еды могу: не в первый раз уже. Вдруг увидят, что ты для меня берешь?
– И что они мне сделают? – хохотнул толстяк. – Заставят переписывать эти прекрасные образцы первых летописей? Я и сам с удовольствием за ними посижу! Таких манускриптов не найдется в библиотеке самого патриарха!
– Да, в этот раз в самом деле что-то интересное, – согласился парень, опуская взгляд на только что написанные строки. К булке он так и не притронулся: Мартин никогда не позволял себе есть бездумно, деля внимание между пищей и чем-то еще, даже если был очень голоден. Удивительно, но некоторые религиозные ограничения он перенял как вернейшие привычки. – Только послушай, тут говорится о том, как появились первые боги!
– Ну-ка, ну-ка…
Брат Канни уселся на жесткую лавку рядом с пареньком, и тот указал ему на свежие строки, выведенный каллиграфически точным почерком.
– Тут сказано, что они просто поднялись туда! Посмотри: «…И когда взошел Святейший Кирик на гору Ард, камень, на котором он стоял, откололся и полетел по небу, вознося его над землей, как первого бога»!
– Ха-ха, Мартин, ты опять все напутал! Этот участок стоит перевести как «камень, на котором он стоял, откололся, и Святейший Кирик вознесся над землей и стал Первым богом».
– Да с чего ты взял!? – возмутился юноша, хмурясь и всматриваясь в строки на древнем языке. – Вот же, «камень полетел, вознося его…».
– Если бы в поднебесье можно было бы попасть, летая на откалывающихся от гор камнях, все бы уже давно там побывали, как думаешь?
– Может, никому просто в голову не пришло! – заявил Мартин, сверкая черными глазами. – Я сижу над этим древнем языком с пяти лет, может, я его лучше других выучил!
– Что ж, раз леннайи, у которых этот язык родной, до сих ничего не поняли из этих бумажек, – которые мы у них и взяли, между прочим, – то у тебя есть все шансы сделать это первым, – добродушно заметил монах. – Получи благословение на паломничество на Ард и полетай там на камнях.
– Паломничество? – Мартин нахмурил черные брови и почесал бритую голову, на которой уже темнели быстро отрастающие волосы.
Мальчику еще не стукнуло и тринадцати, но он отлично понимал свое положение. Он знал, что его родители творили ужасные вещи, убивали невинных людей, и даже не ради наживы – они так выражали свой протест мироустройству. Клевор, бог справедливости, велел своим инквизиторам уничтожить все селение без исключений, чтобы спасти невинных. Сам Мартин остался жив только благодаря тому, что один из инквизиторов, – Маран, – заступился за него и определил в монастырь, заявив, что верным служением Церкви мальчик искупит поступки родителей и облегчит их участь наверху.
Мартин был жив, с ним хорошо обращались, но он рос с мыслью о том, что никогда не покинет стен монастыря.
– А разве мне можно уйти в паломничество?
– Разумеется! Тебе нужно доказать, что ты достиг достаточного уровня духовного развития, принять семь первых обетов, и тогда Клевор может благословить тебя на паломничество. Может быть, даже разрешит занести свои наблюдения в манускрипты, которые будут векам храниться в монастырях.
– Я смогу путешествовать и вести свои собственные записи? – переспросил мальчик, его брови взлетели вверх. – А что для этого нужно сделать?
– Ты должен стать монахом, настоящим монахом. Посвяти свою душу богу, и тогда Клевор, возможно, заговорит с тобой, откроет тебе все тайны, о которых ты его спросишь, направит тебя. Наш покровитель отзывчивее иных богов.
– А с тобой он говорил?
– Я просто ленивый толстый старик, – улыбнулся брат Канни. – Но с Мараном говорил. Спроси его, когда он снова приедет сюда.
– Маран никогда не рассказывал об этом, – задумчиво заметил Мартин.
– Он поистине божий любимец, мальчик мой. Это честь, знать такого человека. Бог наделил его исключительными способностями, которые помогают справляться со многими вещами.
– Например с темными магами?
– Да, например с ними, – серьезно кивнул брат Канни. – Маран научился видеть их ауры, – кружева, иначе говоря, – и определять по ним суть человека. Это дано только магам или очень, очень духовным людям, научившимся во время долгих медитаций слушать и видеть больше, чем другие.
– А что еще он может? – заинтересованно спросил мальчик. Он много слышал о поразительных способностях рукоположенных, но не задумывался о том, что это может быть правдой. Он уже давно понял, что не всем религиозным текстам стоит верить.
– Белое пламя, данное ему Клевором, может укреплять плоть волей духа, делать его в несколько раз сильнее, быстрее и выносливее, чем обычный человек. Раны заживают на нем лучше, а магия не причиняет вреда. Но все это – следствие долгих лет подготовки и смирения. Маран даже провел три года в пустыне в обете молчания, чтобы укрепить свой дух и очистить разум. Это выдающийся человек, Клевор не спроста избрал его.
– И, если я пойду по его пути, Клевор заговорит со мной и благословит на паломничество?
– Если ты в самом деле этого захочешь, то так оно и будет, – произнес толстый монах с улыбкой.
Мартин кивнул, мысли его были уже далеко отсюда.
Посидев еще немного с мальчиком, брат Канни ушел к себе, не подозревая, что своими словами только что навсегда изменил судьбу ребенка.
Потекли дни, недели, затем месяцы. Мартин не мог дождаться, когда приедет его покровитель, чтобы расспросить у него про Клевора.
Помимо бога справедливости в поднебесье обитали и другие, но все они были слабые и, как казалось Мартину, совсем ни на что не влияли. Их статуи находились в храмах, к ним приходили молиться, но это как будто из вежливости. За настоящей помощью люди всегда шли к Клевору, и достойным он помогал.
Мальчик увлекся манускриптами, а когда его наказание закончилось, попросил оставить ему это занятие. Такое рвение к знаниям понравилось старым монахам, и они разрешили пареньку проводить в хранилище столько времени, сколько он захочет, – что угодно, лишь бы он не трогал почтенных старцев, одурев от скуки. Только брат Канни был недоволен и сетовал на то, что не дело это, запирать ребенка в холодном подвале, пусть даже по его собственной воле.
