Подумать только, ведь на руинах некогда могущественной цивилизации поселились люди, которые даже не могли говорить, почти что животные! Кто знает, сколько их там было? Возможно, больше, чем нас на Огузке и Остове. Рано или поздно неговорящие могли бы остаться единственными людьми на планете.
У меня мурашки побежали по телу от этих мыслей. Насколько же хрупким было наше существование здесь… одно сильное землетрясение и Огузок с Остовом могут уйти на дно.
Взгляд сам собой опустился на темную воду, на волны, которые подбирались все ближе и ближе, словно потихоньку захватывая остров.
Позади меня зашуршала сухая поросль, которая могла бы быть травой, если бы солнце не сожгло ее. Обернувшись, я увидел Хризолит.
Она приехала вместе с Серым, чтобы проверить, как я справляюсь. Официальная часть нашей встречи прошла еще днем, но Командующая решила остаться на ночь. Я подозревал, что поездки на Огузок были для нее чем-то вроде отпуска. К всеобщему счастью, это было единственное место, где ей не приходилось принимать решения.
– Подвинешься? – спросила она.
Я уступил ей нагретое место.
Краем глаза я заметил, что руки Командующей покрывали старые шрамы от укосов. Поверх этих шрамов пестрели чернильные пятна.
Отпечатки кривых человеческих челюстей вызвали неприятные воспоминания, я мотнул головой, стараясь утопить их поглубже.
– Эти твари будут сниться тебе до конца жизни, – вдруг сказала Хризолит.
– Как-нибудь поговорю об этом с Погодником.
– Не поможет.
У меня были основания верить ей. Не хотел бы я знать, какие сны преследовали саму Командующую.
Мы сидели рядом, молча смотря на воду. Холодало, но я чувствовал боком тепло тела Хризолит. Выходя из дома, я предусмотрительно взял с собой теплое одеяло, теперь я мог предложить его Командующей. Она кивнула, и мы устроили под одним пледом.
– Я думал о том, сколько всего неизвестного осталось в тоннелях, – сказал я. – Сколького мы не узнаем. Из чего они, как работают? Почему Остов остался один?…
– Все свободное время я думаю об этом, – задумчиво проговорила Командующая. – Скорее всего, их было несколько, таких как Остов. Я думаю, они не здесь. Каждый в своем месте. Может, им повезло больше, чем нам. Может, мы единственные, кто выжил. Ты прав, теперь мы никогда этого не узнаем.
– Но ведь Остов много лет плавал по океану, рано или поздно мы бы наткнулись на других… это закон открытых вод.
Хризолит тихо рассмеялась.
– Тебя ничего не смутило, когда ты обнаружил мариний в машине, построенной людьми? Огромной машине, имя которой Остов? – спросила она. – Совсем ничего?
Я задумался над ее словами.
Люди использовали мариний, но мы о нем ничего не знаем. Это новый металл, не все свойства которого изучены… Металл из метеорита.
И тут я понял, что хотела сказать Хризолит.
Волосы у меня на голове зашевелились, я упер ладони в землю, мне казалось, она вот-вот закачается… весь мой мир пошатнулся.
– Не было метеорита, – выговорил я, надеясь, что произнесенные вслух слова окажутся не такими безумными, как мысли. – Огузок возник не из-за метеорита. Из-за Остова.
Хризолит кивнула.
– Многие сотни лет мы плыли вовсе не по воде, – протянула она, улыбаясь звездам, подставляя лицо их холодному свету. Ее ядовитые зеленые глаза блестели. –Я догадалась, когда Пена нашел тот проход на нижнем ярусе. Не могла спать несколько дней.
– Но…
Перед глазами все кружилось.
Я знал, что люди умели строить машины, которые могли улететь в небо. Но мне никогда не приходило в голову, что Остов покидал Землю…
– Но где же мы тогда? – спросил я, чувствуя смесь ужаса и жгучего любопытства.
– Я не знаю, – Хризолит пожала плечами, улыбаясь. – Это еще одна загадка. Может, Земля изменилась, пока нас не было. Может, это совсем новый мир. Появились здесь эти гигантские твари в наше отсутствие, или это мы вторглись в их дом… Ничего не сохранилось, ни карт, ни книг. Люди ничего не знают, никто ничего не помнит, ни одна семья, даже очень древняя, ни один старик. Никто. Все знания превратились в труху за века до нашего с тобой рождения. Люди начали дичать еще до того, как Остов оказался в воде. Мы могли провести на Остове не сотни, а тысячи лет. И нам ничего неизвестно о том, кто мы и где. Ничего.
Ее слова заставили меня чувствовать себя настолько маленьким… почти несуществующим. Тысячи лет. Новый мир. Никто ничего не помнит.
История, которую мы знаем, не больше, чем сказки, которые передаются из поколения в поколение. Все книги, которые есть, написаны уже здесь, посреди бескрайней водной пустыни. Прошлое, которое у нас есть, мы придумали сами, заменив глухую неизвестность выдумками.
Мне потребовалось время, чтобы свыкнуться с этим знанием.
– Иногда это меня пугает, – продолжила Хризолит. – Но в такие моменты, как сейчас, я чувствую, что это прекрасно. У нас есть только настоящее и будущее, которое будет таким, каким мы его сделаем. У нас есть целый мир, который предстоит исследовать. Через что мы пройдем, прежде чем сможем построить что-нибудь сложнее печки?… Жаль, что люди живут так мало. Я бы хотела увидеть, к чему мы придем.
Ее пробила дрожь, но это было не от холода.
– А эти существа? – я вспомнил про Небесную и про Морского. – Что вам известно о них?
Хризолит покосилась на меня с усмешкой.
– И зачем ты только вылез из академии? Перебирал бы пергаменты до конца жизни…
– Мысль о том, чтобы напакостить вам своими песенками, оказалась слишком заманчивой, – я тоже улыбнулся.
– Солнце сказал много странного, когда я спросила его о Небесной, – проговорила Хризолит. – Я не все могу понять. Не разобрать, где кончается их сумасшедшая религия и начинаются слова жрецов, знающих правду. Солнце говорит, эти существа способны мыслить, но их питают совершенно другие силы, не такие, как нас. Это молитвы оранжевых за пару сотен лет вырастили из небольшой птицы гигантскую тварь, способную закрыть солнце. Она пожирала энергию с жадностью оголодавшего косяка, и со временем перестала просить и начала требовать. И песню ей должны были петь люди с чистейшей кровью, не знавшей яда. Поэтому оранжевые и ели одни овощи, а Солнце гнал прочь каждого, чей состав крови хоть немного отличался. Поэтому он запрещал людям пить ту настойку: боялся, что, если песнь ослабеет, тварь прилетит и в гневе испепелит остров. Но в конце концов птица захотела, чтобы ей пели все люди на земле. Солнце надеялся всех нас «спасти» и обратить в свою веру, для этого он и упрятал в свой храм моего сына и остальных: хотел добиться подчинения шантажом. Но у него не вышло, и в конце концов вместо того, чтобы послать очередной шторм, тварь явилась сама. К счастью, в это время другая тварь решила, что ей тоже хочется поиграть с нами, и отобрала игрушку.
– Вот оно что… – я замолчал, обдумывая услышанное.
Энергия песни, которая вырастила из существа размером с чайку гигантского дракона. Что-то очень похожее…
– Кажется, эта идея с песней очень похожа на кое-что, – заметил я, вспоминая долгие беседы с Погодником. – Погодник и его ведьмы говорили, что питаются человеческой энергией. Вниманием, эмоциями… возможно, у этой способности какой-то один источник.
– Разумеется. И этот источник перед тобой, – Командующая обвела рукой распростертый перед нами океан. – Вода. То, что в ней. Если нам придется делить мир с этими существами, мы должны приспособиться, научиться чему-то, чего никогда не умели. И мы уже учимся. Яшма, Жемчуг, даже мы с тобой – это все только начало. Ты сам видел, что творит их трехглазый сынок…
– Он вобрал в себя худшие качества обоих родителей, – вздохнул я, улыбнувшись. Их чадо отлично говорило уже в десять месяцев, и за свою короткую трехлетнюю жизнь успело довести до ручки почти всех жителей Остова. В чтении мыслей он пока себя не проявил, но зато отлично швырял предметы, не прикасаясь к ним.
– Боюсь представить, какие способности скрываются в его голове. А твоя девочка?… Когда я увидела ее сегодня, сразу поняла, что это будет необычный ребенок. Она взяла от вас с Яшмой все, и даже немного больше. Вот увидишь Жар и Опал – это два чуда света. Они то, чем будут люди через сотни лет.
– К моей дочери он и близко не подойдет! – сказал я. Хризолит почему-то тогда рассмеялась. Возможно, эта бесподобная женщина ко всему прочему могла видеть будущее.
Вопреки всем моим страхам девочка не унаследовала от меня ни единой болезни, кроме бесцветной кожи. Окружающий мир со всеми его проявлениями Опал воспринимала так же спокойно, как и ее мать. Однако, было в ней и то, чего не было у нас с Яшмой.
В пять лет она уплыла в открытые воды, но вернулась спустя сутки живая и здоровая, несмотря на полные легкие воды. Откашлявшись, она снова начала дышать, как будто ничего и не было.