Дары Всевышнего

…За обедом Илкер присоединилась к фрейлинам и больше от принцессы не отлучалась. Правда, старалась быть подальше от нее. Эолин, к счастью, тоже делала вид, что не замечает «своей любимой фрейлины».

***

Солнце уже поднялось высоко, когда королева наконец смогла разомкнуть веки. Но тут же снова прикрыла их. Еще немного понежилась в постели, ожидая, когда пробьют городские часы, чтобы определить, сколько же она проспала. Она не отдыхала так целую неделю. На нее свалилось всё сразу: увлечение сына леди Лаксме, его отъезд в опасное путешествие, ссора с… телохранителем.

Эолин провела рукой по широкой постели. Полад ушел, когда небо за окном даже не посерело. Хорошо, что сын убедил его поужинать с ними. Она надеялась, что у Ялмари получится уговорить его.

Дальше она применила самое сильное оружие в битве с Марданом Поладом: слезы.

Когда дверь за детьми закрылась, за столом повисла неловкая пауза. Наконец Полад поинтересовался:

– Я еще нужен, ваше величество? Может, вас проводить?

Эолин задрожала, а следом в тарелку упало две слезы. Нет, конечно, она неспециально, но эта холодная вежливость, официальные титулы на семейном ужине, так сильно ранили ее. Он как будто нарочно делал всё, чтобы причинить ей боль. Королева вообще редко плакала, тем более при Поладе, поэтому ее слезы ударили прямо в цель.

– Ой-ой-ой… – встревожился он, – что это у нас такое?

Подошел к Эолин, легко поднял ее на ноги. Она тут же обняла его за шею и заплакала еще сильнее:

– Мардан, прости меня, пожалуйста! Не надо со мной так. Мне так больно, так страшно, так одиноко…

– Эолин, ты из меня веревки вьешь, – он осторожно собирал губами ее слезы. – Не надо плакать, пожалуйста. Мужчина чувствует себя таким никчемным, когда его женщина плачет.

Но Эолин, видимо, лила слезы за все годы, когда изображала холодную, бесстрастную королеву.

– Дан, ты ведь не уйдешь? Не бросишь меня?

Вместо ответа Полад легко поднял ее на руки и вышел в галерею, чтобы отнести свою драгоценную ношу в спальню.

Так и помирились, хотя Эолин не чувствовала себя спокойно. Полад всё еще думал, что она жалеет о своем выборе в ту ночь, когда погиб король Ллойд. А она никак не могла объяснить, что в ее жизни только один мужчина, с которым она хотела быть рядом, – это ее телохранитель. Но страх, что за исполнение этого желания однажды придется заплатить очень высокую цену, с каждым годом становился всё больше.

В ту ночь о цене она не думала…

Мужская и женская королевские спальни во дворце, построенном врагом, находились в разных крылах. Слишком часто браки между правителями были договорными, поэтому заранее позаботились, чтобы муж и жена не создавали друг другу беспокойства. Это очень понравилось Эолин.

Был и тайный ход, чтобы супруги при желании могли посещать друг друга. Но его быстренько заложили. Брак Эолин тоже был договорной. Еще до свадьбы она откровенно поговорила с герцогом, объяснила, что не переносит мужских прикосновений из-за печальных обстоятельств, которые произошли, пока она добиралась до Энгарна. Честно рассказала о своей беременности. Молодой человек отнесся к этому с большим пониманием и не предъявлял права на супружеское ложе, тем более будущая жена сразу заверила, что никоим образом не будет вмешиваться и в его личную жизнь, надеясь, что будущий король сумеет устроить всё так, чтобы страна не обсуждала его любовные похождения. Словом, по мнению королевы, каждый получил то, что хотел: она свободу, он – свободу и трон.

После этого Полад удалил всех слуг с верхнего этажа, где находились комнаты королевы. Закончилась практика, когда горничные или фрейлины ночевали в соседней комнате или даже в спальне ее величества на узкой кровати в нише. Теперь вечером они помогали Эолин разоблачиться, а потом спускались в свои комнаты на этаж ниже. Если вдруг королеве понадобится их помощь, она всего лишь дернет за веревочку, там услышат колокольчик и поднимутся. Но ее величество звала их так исключительно утром.

А ночью она ждала своего любовника. Он не всегда мог прийти. В стране после изгнания захватчиков дел было невпроворот. Полад создавал принципиально новую армию, подбирал солдат, которые будут преданы только ему, обучал их. Кроме этого, по всей стране развернулось строительство сигнальных башен, началась укладка дорог. Иногда дела требовали его внимания и ночью. Тем более что днем он должен находиться поблизости от королевы – телохранитель все-таки.

Поэтому часто она лежала в спальне, гадая, удастся ему вырваться к ней или нет. Постепенно засыпала.

В ту ночь она проснулась, потому что почувствовала, как кровать прогнулась под тяжестью мужского тела. В полудреме потянулась к нему, а Полад, бережно обнимая ее, горячо прошептал:

– Спи, спи, моя королева.

– Ну уж нет, – сонно пробормотала Эолин. – Разбуди меня!

Услышала его тихий смех, а потом объятия стали настойчивей. Руки снимали ночную рубашку, а губы ласкали ушко. Королева еще в полусне гладила любовника по плечам, спине…

– Ты сказала королю, что беременна? – дохнули ей в самое ухо.

– Обязательно сейчас? – капризно поморщилась Эолин.

Снова тихий смех.

– Обязательно. Этот вопрос меня страшно отвлекает. Сказала?

– Да. Проглотил как ни в чем не бывало. Не понимаю, почему ты в этом сомневался, – чуть возмущенно добавила она – В конце концов его любовница тоже родила ему сына. Его вполне устраивает, что он стал главным лицом в государстве. На меня он не претендует.

Полад на мгновение перестал ее целовать и всмотрелся в лицо. Потом словно отмахнулся от своих мыслей:

– Ладно.

И губы скользнули по шее, а потом всё ниже… Эолин окончательно проснулась и выгнулась ему навстречу.

…Они были слишком увлечены, поэтому, когда в спальню ворвался король, телохранитель успел лишь перекатиться по огромной кровати и потянуться за оружием, но в шею ему уперлось острие меча.

– Так вот чьим ублюдкам я должен давать свое имя? – Ллойда переполняла холодная ярость. – Перед свадьбой ты уверила меня, что после изнасилования не переносишь мужских прикосновений. Оказывается, эта непереносимость только на меня распространяется? Кто придет после телохранителя? Конюх?

Эолин успела лишь прикрыть себя простынью и теперь с ужасом смотрела на мужа, сжимая руки на груди, будто он собирался раздеть ее.

– Не смей ее оскорблять! – зло процедил Полад.

– Помешай мне! – с ядовитым сарказмом предложил король.

Напрасно.

Телохранитель резко пнул его ногой в живот. Ллойд полетел к стене комнаты, упал на спину, а когда попытался встать, лезвие меча уперлось в горло уже ему, а пятка стукнула по запястью так, что он, вскрикнув, выпустил меч. Его тут же отбросили подальше.

– Поговорим как мужчины? – теперь, когда преимущество было на его стороне, Полад казался абсолютно спокойным. – Дай мне одеться. Встретимся в зале Славы через четверть часа. Идет?

Король, растерявший всю свою самоуверенность, лишь слабо кивнул. Телохранитель отступил, давая возможность уйти. Прикрыл за ним дверь.

Затем подобрал королевский меч и, сев на кровать, стал одеваться.

– Мардан… – Эолин смогла выдавить только имя, и то голос был осипшим от ужаса.

– Этого следовало ожидать, – спокойно сообщил он, не оборачиваясь. – Одно дело покрыть грехи молодости, а тебя, как выяснилось, еще и изнасиловали, – голос наполнился горькой иронией, – совсем другое – всю жизнь воспитывать ублюдков. Я предполагал, что это может произойти.

– Мардан… – глаза Эолин наполнились слезами.

– Всё будет хорошо, – заверил он, так и не взглянув на королеву. – Он пришел один, значит, не хочет скандала. Значит, можно договориться.

Полад поднялся, закрепил ремень с ножнами на поясе. Вложил свой меч, королевский взял в левую руку.

– Жди здесь, никуда не ходи.

Королева подобралась к краю кровати, надеясь, что хотя бы сейчас он посмотрит на нее, но не дождалась. Дверь негромко хлопнула.

Она обхватила руками колени, уткнулась в них носом и тихо заскулила, пытаясь сдержать рвущиеся наружу рыдания. Договорятся? О чем они могут договориться? О том, что Полад навсегда покинет страну? Что ей придется стать женой Ллойда не формально, а по-настоящему? Что будет с ее детьми? С Ялмари? С еще нерожденным малышом?

Сознание рисовало картины, одну ужаснее другой. Поэтому показалось, что прошла целая вечность, прежде чем дверь снова распахнулась и на пороге показался Полад.

Королева вскрикнула от радости и бросилась к нему, но он лишь машинально приобнял ее и устало опустился на кровать.

Она всматривалась в любовника, боясь задать вопрос. А он сидел, глядя куда-то в пустоту перед собой. Потом произнес с кривой усмешкой:

– Что ж… Я убил твоего мужа, – к стыду Эолин, она облегченно выдохнула. Он наконец посмотрел ей в глаза. Посмотрел так, будто узнавал ее заново и пытался понять, что за женщина рядом с ним. – Вижу, ты рада.

Королева лишь судорожно сглотнула, боясь, что скажет или сделает что-нибудь не то. Умоляюще смотрела на него. Глаза снова наполнились слезами.

– Да, – спокойно подтвердил Полад. – Сейчас лучше плакать. Вырывая волосы на голове и царапая лицо, выть над его трупом. Чтобы тебя ни в чем не заподозрили. Но, я думаю, нам нужно решить прямо сейчас, что дальше. Что дальше, Эолин?

– А что дальше? – прерывающимся голосом вымолвила наконец она.

– Я больше не хочу быть любовником, – пояснил он. – Я хочу быть мужем.

– Что ты предлагаешь? – еле слышно прошептала она.

– То есть ты не против? – он удивленно вскинул брови.

– Нет, – покачала она головой. – Я сделаю, как ты скажешь. Всё, что угодно. Только чтобы ты был рядом.

Он снова изучающе всмотрелся в нее. Потом как-то расслабился.

– Если бы ты сказала что-то иное, я бы уехал, как только убедился, что ты вне подзрений.

Эолин обхватила его руками изо всех сил.

– Зачем ты так? Почему ты не веришь, что я люблю тебя? Я сделаю всё, что ты скажешь. Всё… – она все-таки зарыдала.

– Тише, тише, милая, – он успокаивающе поглаживал ее по спине. – Тогда ждем утра. Там будешь рыдать и падать в обморок. Я сейчас уйду. Надо кое-что приготовить, чтобы утром можно было найти преступника.

– Мардан… – она с каким-то отчаянием вцепилась в телохранителя.

– Да, моя королева, тебе страшно. Я знаю, – он гладил ее по голове, как маленькую девочку. – Но отступать некуда. Надо пережить эту ночь. Ты сможешь. Ты у меня умница.

Полад легко поцеловал ее лоб, глаза, осушая слезы, а потом решительно поднялся и вышел, на этот раз через потайной ход…

Никто, кроме детей, не знал, что после похорон короля Ллойда, она и Полад обвенчались в маленькой церквушке. Священник даже не знал настоящих имен тех, кого венчает. Смешно. Если бы она захотела расторгнуть брак, Мардан не смог бы найти ни одного свидетеля, подтверждающего, что он заключен. Но он считает это таким важным…

Часы за окном пробили полдень. Королева со вздохом села на кровати – надо подниматься и вновь играть скорбящую вдову.

18 юльйо, замок Зулькад

Мирела посмотрела на изголовье кровати. Там висел золотой элий – символ церкви Хранителей Гошты – единственное, что сохранилось от прошлой жизни. Меч с широким лезвием лежал на круге. Гарда меча напоминала голубя с распахнутыми крыльями: хвост лежал на лезвии, а голова устремлялась в небо. Всё в элие имело значение. Круг был знаком того, что всё начинается и заканчивается в Боге, что у Эль-Элиона нет ни начала ни конца. Меч, выступающий за края круга, означал силу Эль-Элиона, которая вмешивается в этот мир, чтобы вершить справедливость. Необычная гарда свидетельствовала, что лишь зло наказывает этот меч и никогда не погубит невиновного. Поэтому нельзя убивать кого-то лишь за то, что он оборотень или иное существо. Пусть даже ведьма. Убивают не за то, кто ты есть, а за то, что ты несешь зло в этот мир. И, если даже тебе удалось спрятаться, скрыть свое преступление, Всевышний видит всё и воздаст тебе по делам твоим. Но самое главное, обязательно наступит день, когда сила Эль-Элиона изменит этот мир так, что зло исчезнет: меч принесет одним избавление, другим – смерть.

– Яви силу Свою… – начала Мирела заученную с детства молитву, но тут в комнату снова ворвалась горничная.

– Радость-то какая! – воскликнула она. – Отец Узиил приехал от вашей матушки.

Мирела вскочила. Вот оно: не зря же написано, что Эль-Элион слышит молитвы раньше, чем человек их произносит.

– Где он, Векира? – бросилась она к девушке.

– Идет, уже идет! И граф Даут разрешил поговорить и даже этих противных мордоворотов от вашей двери убрал. Даут-то он не такой страшный. Ему король, наверно, и не разрешал ничего такого с вами делать, вот он и испугался, что у вас столько защитников.

Мирела сильно сомневалась в этих словах. Даут никогда не действовал по собственному произволу. Он снова задумал какую-то подлость, но она устала бояться и ожидать худшего. Сейчас она очень хотела встретиться с духовником матери.

Вошел старик с длинной серебряной бородой. Волосы, такие же длинные и серебряные, рассыпались по плечам. Красное облачение слегка пропылилось: он давно в путешествии и зашел, даже не отдохнув. Девушка склонилась на колени:

– Отец Узиил!

Старик коснулся ее лба узловатыми пальцами.

– Да благословит тебя Эль-Элион, дочь моя. Встань, милая. Я приехал к тебе с печальными известиями.

Мирела тут же вскочила с колен, тревожно вглядываясь в Узиила.

Священник оглянулся и тяжело опустился на стул, на котором только что сидела принцесса – больше было некуда. Девушка села у его ног на маленькой деревянной скамеечке. Она взяла священника за руку и с мольбой посмотрела на него.

– Дочь моя… – промолвил священник после долгой паузы. – У меня нет письма от твоей матери. Я приехал к тебе в большой спешке. Надеюсь на милость Эль-Элиона, что Он защитит тебя и поможет… Ты должна просить короля… Милостиво просить его о том, чтобы он позволил тебе свидание с матерью.

Мирела опустила голову, пряча слезы.

– Вряд ли он ответит мне. Не далее как сегодня он вновь потребовал, чтобы я признала, что являюсь незаконнорожденной. Я отказалась, и Даут заключил меня под стражу, сказав, что я не желаю покориться воле отца и в самом малом!

– Я не знал этого, – огорчился старик. – Но мы должны попробовать. Может быть, твое письмо придет раньше, чем донесение графа. Я постараюсь доставить его. А может, король в любом случае проявит милость, ведь это… особые обстоятельства… Дело в том… королева Езета тяжело заболела и, скорее всего, скоро умрет.

Прикрыв веки, Мирела слушала короткий рассказ, не замечая бегущих слез. Она представляла мать в темном платье (с тех пор как муж отказался от нее, она носила траур8), с прямой спиной и доброжелательной улыбкой. Светлые волосы Езеты слегка тронула седина, голубые глаза даже в испытаниях лучились внутренним светом и добротой. Давным-давно она могла бы найти поддержку, чтобы уничтожить супруга. У нее есть немало сторонников… Но она твердо отказывала всем: «Я буду повиноваться супругу во всем, что не противоречит моей совести…» Эти слова Мирела выучила наизусть, как и протест.

Отец Узиил рассказывал неспешно, а девушка живо представляла себе всё, что произошло в соседнем замке. 6 юльйо Езета посетила храм святого Идлафа. Чувствовала себя хорошо, улыбалась и раздавала по дороге медные монеты крестьянам. После обеда читала книгу, но вдруг побледнела и чуть не упала со стула. Священник едва успел подхватить ее. Она с трудом добралась до постели, чувствуя слабость и острые рези в животе. С тех пор она ни разу не вставала и письмо дочери не написала, хотя часто вспоминала о Миреле. Езета быстро слабела, а со вчерашнего дня впала в беспамятство.

– Мне кажется, она проживет не больше недели, – закончил Узиил невеселый рассказ.

– Ее отравили! – вспыхнула девушка.

– Тише, дочь моя, – предостерег ее священник. – Здесь даже у стен есть уши, – он тоже понизил голос. – Я думаю, ты права, Мирела. Ей подсыпали какой-то яд, но не смертельный. Тут не обошлось без колдовства. В бреду она говорит с Сайхат. Ведьме отрубили голову, но, кто знает, на что она способна? Напиши письмо отцу. Я отвезу его королю Манчелу. Может быть, он будет так милостив, что разрешит попрощаться с матерью…

– Напишу сейчас же, – вскинулась девушка.

– Я подожду внизу, – священник поднялся со стула. – Не стоит долго разговаривать, а то Даут найдет повод обвинить нас в заговоре, – он тут же вышел.

Никогда еще Мирела не писала столь красноречиво. Слезы капали на бумагу, оставляя следы. Перо стремительно скользило по листу, оставляя изящные росчерки. Она молилась над каждым словом: «Эль-Элион, пусть он разрешит! Пусть он разрешит мне увидеть маму. Пожалуйста!»

Отец Узиил зашел снова уже в дорожном плаще.

– Завтра к вечеру я буду в Беерофе и, как только получу ответ, вернусь сюда. Молись, дочь моя, чтобы я принес хорошие известия.

Принцесса подошла к окну. В ее спальне оно больше походило на щель, она с трудом разглядела, как старик легко вскочил в седло, поднял руку для благословения в сторону ее окна, будто знал, что она наблюдает, и пришпорил коня.

Дверь за ее спиной открылась. Слуги уже принесли обед, но аппетит исчез. Она беспокойно ходила по крохотной спальне. Четыре шага туда, четыре обратно. В памяти всплывали слова священника. «Она очень ослабела, а со вчерашнего дня впала в беспамятство… Мне кажется, она проживет не больше недели…» Но если всё так плохо, то, когда священник вернется, будет уже поздно ехать к матери! Надо ехать сейчас, немедля.

Когда к ней вернулась горничная, она уже собирала вещи в небольшую дорожную сумку.

– Вы куда-то собираетесь, ваше высочество? – испуганно спросила Векира.

– Мне надо попрощаться с матерью, – Мирела не сомневалась, что слуги уже знают, зачем приезжал Узиил. Она постояла в задумчивости: всё ли она взяла, что понадобится на первое время?

– Вы не можете ехать, ваше высочество, – тихо, но горячо заговорила девушка. – Если Даут сообщит о вашем побеге королю, он казнит вас!

Мирела рассеянно ответила, задумчиво потирая лоб.

– Даже если казнит – я всё равно поеду!

– А как же мы? Как же мы, ваше высочество? – запричитала горничная, услышав, что госпожа готова нарушить приказ, даже если платой за это будет ее жизнь. – Вы умрете, а с нами что будет? Разве вы не знаете, что вы наша единственная защита!

– Эль-Элион наша защита, – произнесла принцесса уверенно. – Не смей. Никогда не смей говорить иначе. Я еду.

Векира испуганно отступила. Мирела внимательно посмотрела на служанку.

– Мне нужно одно из твоих платьев, чтобы никто не узнал меня. Принеси немедленно, – девушка беспрекословно исполнила просьбу. – Помоги! – потребовала принцесса, поворачиваясь к ней спиной, чтобы та расшнуровала корсет. Переодевшись, Мирела подхватила вещи, накинула плащ и, приказав напоследок: – Не выходи из комнаты! – решительно покинула спальню.

– Я-то не выйду, – поджала губы Векира, зная, что ее уже не слышат. От страха ее охватил озноб. – Да ведь сюда кто-нибудь зайдет.

Мирела шла узкой темной галереей. Этот замок Зулькад – настоящая тюрьма. Дворцы, в которых Мирела провела детство, другие: светлые, с большими окнами, в которые проникает солнечный свет, со стенами, расписанными великими художниками, украшенными золотом, хрусталем и мрамором… А здесь мало того, что окна – не окна, а скорее бойницы, так еще и графиня будто специально зажигает мало факелов, поэтому в галереях мрачно и днем, кажется, что в темноте прячется враг.

Мирела вздрогнула, проходя мимо ниши, в которой стояли доспехи одного из владельцев замка. Казалось, рыцарь пошевелился, желая помешать ее побегу. Принцесса зажмурилась и оставшееся расстояние до лестницы преодолела почти бегом. Во дворе поискала слуг, но все словно спрятались. Девушка помчалась в конюшню, подошла к белой лошадке, подаренной когда-то отцом. Теперь она уже состарилась, но до замка матери донесет – не так уж и далеко. Мирела погладила лошадь по морде.

– Милая моя Снежка, ты ведь поможешь мне, правда? – провела ладонью по крупу и тут же сообразила, что не сможет оседлать лошадь, если не появится конюх. – Щутела! – позвала она негромко. – Щутела! Сейчас же иди сюда, – никто не отозвался. – Щутела, я пожалуюсь графине, что ты где-то прячешься, когда надо работать!

Эта угроза подействовала, появился бородатый конюх в старом камзоле.

– Векира? – неуверенно спросил он.

– Это я, Щутела, – принцесса чуть приподняла капюшон, чтобы он узнал ее. – Оседлай лошадь, – потребовала девушка, добавив металла в голос. Конюх не сдвинулся с места. Переступил с ноги на ногу. – Ну? Чего ты ждешь? – возмутилась она.

– Вы извиняйте, ваше высочество, но вы же знаете, что не велено. На вас блажь напала, а попадет потом мне.

– Щутела, об этом никто не узнает, – прошептала Мирела.

– Да как же… Не узнает. Что ж Даут подумает, что вы сами лошадь оседлали? Да вы и седло-то не поднимете…

– Щутела, мне нужна помощь.

– Да и мне нужна помощь, ваше высочество. Меня-то кто от виселицы спасет, когда узнают, что вы сбежали? Вам и по замку-то ходить запрещено, а вы вона куда собрались…

– Ах вот как… – оторопела Мирела. – Ты теперь Дауту помогаешь королеву убить? – Щутела обиженно засопел от столь несправедливого обвинения. – Я сама оседлаю лошадь, – она прошла к седлу, но не смогла оторвать его от земли – согнулась от тяжести.

Щутела дернулся было помочь ей, но тут же замер и, вздохнув, вышел из конюшни. Глотая слезы, принцесса волоком потащила седло к Снежке. Но ее остановили.

– Постойте, ваше высочество, – она обернулась. Рекем неслышно подошел ближе. – Сейчас не время.

– И вы тоже? – не поверила девушка. – От вас я такого не ожидала! Тоже боитесь?

– Пожалуйста, тише, – попросил маркиз. – Выслушайте меня.

– Я не желаю ничего слышать. Я должна попрощаться с мамой.

– У вас всё получится, – заверил ее Рекем, забирая седло и возвращая его на место. Он вернулся к принцессе, оторопевшей от такой наглости. – Вы увидитесь с королевой. И я вам помогу. Но надо чуть-чуть подождать, – уговаривал он Мирелу негромко. – Я слышал Даут скоро едет в гости к Керлину. Когда он покинет замок, мы сбежим.

– Я не собираюсь сбегать! Я всего лишь хочу…

– Да-да, я понимаю, – терпеливо объяснял Рекем. – Но ведь Даут велел вам не выходить из спальни, значит, это побег. Ваше высочество, я помогу вам. Оседлаю свою лошадь – она кроткая, но быстрая. К тому же горничная на моей лошади не будет привлекать столько внимания, сколько лошадь принцессы. Пусть Векира прямо сейчас скажет, что вы посылаете ее в город за… за лентами, например. Что вы написали письмо королю, чтобы он дал вам возможность увидеться с ним, и надо приготовиться к встрече с его величеством. Векира умеет ездить верхом? – уточнил маркиз.

– Да, я брала иногда ее с собой на прогулку, но за покупками никогда не посылала…

– Но ведь это особый случай. Может, и не поверят, но сразу в любом случае не хватятся. Итак, возвращайтесь в спальню и сделайте так, как я вам говорю. Пообедайте. День пути – это очень долго с непривычки. Когда Даут уедет, приходите сюда, я всё приготовлю и поеду с вами.

– Вы рискуете…

– Не больше, чем вы. А путешествовать одной очень опасно. Вам обязательно нужен сопровождающий, а там – будь что будет.

– Спасибо, маркиз, – искренно поблагодарила Мирела, чуть сжав его руку, и поспешила обратно в замок.

Она вошла в спальню, и Векира вскинулась:

– Ваше высочество, как же я рада, что всё обошлось! Что вы не уехали…

– Молчи! – прервала ее Мирела. – Я уеду очень скоро, а пока надо кое-что сделать.

Она в точности пересказала горничной указания Рекема. Векира побледнела, услышав хитрый план, и принцессе пришлось снова сделать ей внушение, чтобы она вела себя как обычно, а то заподозрят неладное, увидев, что горничная так пугается из-за поездки в город за лентами.

Мирела съела всё, что принесла Векира из кухни, – прежний обед остыл. Даут всё не уезжал, и, чтобы успокоиться, принцесса взялась за вышивку: она уже давно вышивала монограмму отца: на алом поясе золотые буквы Ц и М, поддерживаемые рогами оленя и осененные ветвями яйтана. Олень – символ династии Цуришаддая, к которой принадлежал ее отец. Она насчитывала около пятисот лет. Дерево яйтан – символ династии Шедеуров, к которой принадлежала мать Мирелы, королева Езета. Род Шедеур намного старше, даже в Священной книге Людей упоминается о нем. Манчелу очень гордился тем, что заключил такой выгодный брак. Ему тогда исполнилось двадцать три, а Езете – двадцать девять. А через двадцать лет, он заявил, что супружество было ужасной ошибкой. Он выкинул первую жену в отдаленный замок, как выбрасывают на улицу собаку, потерявшую нюх. Манчелу твердил, что брак с Езетой незаконен, что никто не имеет права принуждать его жить с женщиной, которую он никогда не любил, которую всего лишь навязали ему родители…