Дары Всевышнего

17 юльйо, Жанхот, королевский дворец

Семейный ужин, первый за этот месяц, где присутствовали все, состоялся. Как обычно, беседовали ни о чем, боясь затронуть опасные темы. Уже за полночь принц и принцесса покинули столовую, оставив королеву наедине с телохранителем.

– Как тебе это удалось? – спросила Эолин, пока они шли по галерее. – У меня не получилось!

– Он согласился ради моего приезда. Сказал, что только на один раз.

– Жаль. Но посмотрим. Я надеюсь, что помирятся, – оптимистично заявила Эолин. – Ты куда сейчас?

– Хотел уехать в Ецион-Гавер7, но Полад просил быть поблизости. Так что опять в домик лесника.

– Хотел уехать? – не поверила принцесса. – А как же Илкер? Она тут сохнет день ото дня.

– Кстати, о леди Лаксме. Мне нужна твоя помощь…

Они обсудили идею Ялмари на лестнице. Здесь принцесса должна была свернуть в галерею, ведущую к ее спальне, а принц, спуститься вниз, чтобы покинуть дворец. Как он и предполагал, Эолин восприняла его идею как очередное захватывающее приключение.

– Спасибо, сестренка.

– До завтра, Ллойд.

Ялмари чуть нахмурился, но промолчал. Слышать это имя из родных уст было неприятно, от других он терпел его потому, что они не знали правды.

Он доехал до домика довольно быстро.

Устроив лошадь в конюшне, взбежал на крыльцо. Распахнул дверь, шагнул внутрь и… задохнулся. Илкер была здесь. Он словно во сне брел по комнатам, повторяя ее путь: подошла к камину, дотронулась до спинки стула, постояла у окна. Поднялась в спальню, посидела на кровати. Аккуратно разгладила всё, восстанавливая идеальный порядок. Снова направилась к выходу. У самого порога он уперся кулаком в косяк и прижался лбом. «Ну давай, делай, как решил. Не видеться. Не разговаривать. Закончить всё разом, как будто ничего не было. Ты сможешь. Ты зашел слишком далеко, но ты знал, что сможешь остановиться. Должен остановиться». В глазах было темно от боли, а казалось, что темно было в душе. «Подумаешь, сердце из груди вынули. Ничего страшного. И без сердца люди живут. Давай!» – еще раз с каким-то ожесточением приказал он себе.

Стремительно вернулся в гостиную, выставил рамы одну за другой и постоял так, вдыхая запахи ночного летнего леса. Потом взбежал по лестнице в спальню и проделал то же самое там. Не раздеваясь, упал на кровать, уставился в потолок. Было такое чувство, будто из него утекла вся сила, все эмоции, желания. Не хотелось даже шевелиться. Он не ощущал ничего, кроме пустоты. Надо бы завтра приказать служанкам из дворца вымыть здесь всё с мылом и щетками…

17 юльйо, дом Каракара

Удагану не спалось. В последнее время происходило столько событий, что, казалось, еще немного и наступит обещанный в книге Вселенной конец зла: придут духи Эль-Элиона и выметут Гошту от всякой швали огненной метлой. Только, когда метут, пыль по всему дому стоит, а уж если метла огненная – всем достанется. Поэтому он должен быть ближе к семье. Да и у братьев, как назло, всё кувырком: Яст исчез, Алет вот-вот объявит войну Охотнику, и добром это не закончится.

В памяти всплыл весельчак Шела – темные волосы, озорной блеск агатовых глаз – он больше всех походил на отца. Братья между собой звали его Ястом. И в любви ему повезло, как отцу, хотя поначалу Авиел подозревал, что Катрис нужны только деньги – положение у семьи изгнанников тогда было не такое отчаянное. Но любовь молодых благополучно прошла все испытания, они даже не поссорились ни разу. Только вот счастье их было недолгим. Молодая жена даже не успела забеременеть. Если Яст погиб, Ал единственный, кто сможет продолжить род. Сам Удаган не в счет: что бы он ни делал, его сын не родится эйманом из дома Орла, и Каракар будет считаться проклятым. Нет потомков – значит, проклятый. Весь разговор. С проклятым никто не будет иметь дела. Вся надежда, что Яст найдется и у Ала всё наладится.

Он расслышал скрип половиц и привстал на постели. Еле слышно открылась дверь в коридоре. Удаган рассмеялся: завтра отец отдаст ему золотой – проспорил Каракар. Но всё же надо еще подождать, а то вдруг Ал выставит строптивую невесту обратно…

Вскоре сомнений в том, что Лев выиграл спор, не осталось. Он положил подушку на голову, чтобы не думать о том, что происходит в спальне у брата, но это плохо помогало. Да и воображение разыгралось. Стоило, наверно, побывать в Цартане, до того как приехать домой. Эйманы обычно посещали там салон мадам Жалма – единственное, за что можно поблагодарить Охотника. Халвард платил мадам за девочек, умеющих хранить тайны. Можно было отдохнуть там, не опасаясь, что кокотка неожиданно начнет тыкать пальцем в изменившуюся татуировку или, еще того хуже, вопить на весь дом. Обычно Удагану подобные заведения не требовались. Если он тратил деньги на женщин, то потому, что хотел их одарить, а не потому, что оплачивал их услуги в постели. Но за последние четыре года так многое изменилось…

Выждав еще немного и всласть поворочавшись в постели, Удаган понял, что надо перебираться в другое крыло. Он оделся, свернул покрывало и подушку, чтобы не будить ночью мать, и, выбрав момент, покинул спальню.

В центральном крыле его встретила звенящая тишина. Удаган порадовался этому обстоятельству. Но стоило пройти на цыпочках мимо комнаты родителей, как дверь отворилась.

– В чем дело, Ле? – неслышно спросил Каракар в спину.

Удаган остановился.

– Ты проспорил мне золотой, – выдохнул он.

Авиел хмыкнул и тут же осекся.

– Займи последнюю спальню, – распорядился он и исчез.

Парень замер: не попал ли он из кипятка на сковородку? Не хватало еще мешать тут родителям.

– Может, мне вообще уйти к Трис? – пробормотал он себе под нос и продолжил путь по темному коридору. Спальня была холодной – никто не предполагал, что Удагану придет в голову переместиться сюда посреди ночи. Но было уже всё равно: скоро утро. Он, не раздеваясь, упал на кровать. Итак, девочка-оборотень пытается вершить свою судьбу. Посмотрим, что из этого выйдет. Когда-то точно так же поступила Тана, и последствия этого Каракар до сих пор расхлебывает. Хотя, если бы отцу предложили вернуться в прошлое и всё исправить, вряд ли бы он расстался с женой, скорее, вел бы себя по-другому. Что сделает Ранели: спасет семью Каракара или окончательно ее погубит – сейчас не скажет никто. По крайней мере Ал немного ожил, а то они уже не знали, что делать с парнем. День и ночь лежал у себя в комнате, а эйм-алет летал возле девушки, следя за каждым ее шагом…

Впрочем, Алу еще повезло, у Льва нет и такой возможности. Эйм-лев сильнее сокола, но следить за кем-то птице удобнее. Может, поэтому дом Воробья – самый сильный Дом у эйманов.

Он вдруг, как наяву, увидел девушку – тоненькая фигурка, будто гибкое деревце, ласковая улыбка, строгий взгляд… Единственная, кого он любил и кого желал привести в дом. Или остаться с ней, если она захочет. Но только она не любила эймана. И он не мог ее видеть даже так, как Алет, – издалека. Хотя, может, это и к лучшему.

Удаган отогнал грустные мысли, но перед глазами тут же встал Халвард. Нынче, о чем ни вспомнишь, всё невесело.

Узнав, что Алет с невестой пошли к нему домой, Удаган с отцом тоже попытали счастья. Охотник вальяжно расположился на скамье под деревом, закинул ногу на ногу, явно ожидая их прихода. Он всегда знал, что происходит с эйманами. Никто бы не назвал его красавцем, но была в Халварде власть, которая привлекала женщин. Если бы он не был Охотником, был бы сердцеедом не хуже Удагана. Но Охотники – одиночки: ни жены, ни любовницы. Власть – единственное, что им дано в большом количестве. Он прекрасно знал, зачем подошли к нему Каракар и Лев, но с усталой усмешкой разглядывал их, не произнося ни слова. Барс тем временем подошел ко льву, обнюхал его. Кошки дружелюбно потерлись друг о друга и… начали играть. Эйманы могут ссориться и даже убивать друг друга, но эймы всегда дружелюбны. Если бы на месте барса был свистун или мамба, они бы мирно лежали рядом, не пытаясь причинить вред друг другу.

– Эймы сохранили то, что эйманы потеряли, – Охотник всё ухмылялся. А Удагана неприятно задело, что они с Халвардом думали об одном. Охотник прищурился. – Что, Ганни? Понадобилась моя помощь?

– Не смей называть меня так, – набычился Лев.

Халвард быстро поднялся. Тот редкий случай, когда противник смотрит глаза в глаза.

– А что ты сделаешь, Ганни? Я буду демонстрировать тебе свою силу и жестоко наказывать за любые попытки неповиновения. Чтобы другим неповадно было. Ты почему-то никак не смиришься с тем, что я сильнее тебя, – он тут же доброжелательно рассмеялся и кончиком сапога пошевелил траву, повернувшись к просителям спиной. – Почему ты младше меня, Ганни? Из тебя вышел бы замечательный Охотник. Загляденье просто. И из Алета тоже, – он повернулся быстро, чтобы взглянуть на Авиела. Отец на короткое мгновение потерял самообладание: словно судорога боли прошла по лицу. – Ну да ладно. Кто старое помянет…

– Охотник, скажи… Шела… – Каракар взял себя в руки и заговорил о том, зачем они, собственно, пришли.

– А вот из Шелы Охотника бы не получилось, – хохотнул Халвард и снова уселся на скамью, на этот раз не развалился, а будто сильно устал и ноги его уже не держали.

Тем не менее Удагану мучительно захотелось ударить его так, чтобы у него зубы вылетели. Но Запрет – что б его! Есть действия, на которые Охотник изначально накладывает Запрет, тогда и пальцем не сможешь пошевелить, чтобы воплотить свои мечты. Например, эйманам нельзя селиться вдали от Домов дольше, чем на полгода. Как бы далеко они ни уехали, ко времени осеннего и весеннего Обрядов, они должны быть в Ритуальном круге. Чтобы поздравить тех, кого Охотник благословил создать семью, тех, у кого родились мальчики, тех, чьи сыновья взяли имя. И разделить скорбь с теми, чьи сыновья в Ритуальном круге погибли.

Охотника нельзя бить – это тоже Запрет. А вот оскорбить его иначе – можно. Иногда Удагану казалось, что Халвард специально не накладывал Запрета на такой поступок. Ему нравилось наказывать болью тех, кто зарывался. Лев привык к боли. И он не позволит обижать отца. Он повернулся к Халварду и открыл рот, но Охотник его опередил. Потерев грудь возле сердца, там, где у эйманов татуировки, он сообщил, на короткое мгновение став серьезным.

– Шела жив, я чувствую его ястреба. Но Шелу не чувствую. Не знаю, почему так. Но, если бы с Шелой что-то случилось, эйм тоже бы погиб. Утешайтесь этим.

– А где ястреб? – зачем-то спросил Авиел.

– Тебе ястреб нужен? – Халвард вновь стал насмешливо-фамильярным. – Могу привести его сюда хоть сейчас. Я могу управлять эймом твоего сына и могу управлять твоим сыном. Когда чувствую его. На данный момент связь между ними разорвана, поэтому эйм ничем не поможет ни мне, ни тебе. Эль-Элион видит: я не меньше твоего хочу, чтобы Шела вернулся. Мне не нравится, когда эйманы обходят Запрет. Это чревато большими неприятностями. Некоторых после такого из Домов изгоняют.

– Да прекратишь ли ты, ублюдок? – разозлился Удаган. – Сколько можно издеваться над отцом?!

– Ганни, – взгляд Охотника меняется, он будто пьет жизнь Льва: втягивает в себя, словно вино через соломинку. – Не смей дерзить мне, Ганни. Если здесь и есть ублюдок, то это не я.

Удаган не отвечает. Внезапно на ум приходит, что, вероятно, именно так умирают люди, которые смотрят в глаза эйму.

– Да, именно так, – беззвучно подтверждает Охотник то ли свои слова, то ли мысли Льва. – Забери сына, Авиел, пока я не убил его. Где там твой средний сын? Что ему нужно?

– Алет хочет представить невесту, – говорит отец.

– Невесту! – Халвард тут же ожил. – Ну конечно! Алет и его долгожданная невеста. Жду с нетерпением!

Охотник отказался провести обряд над Алетом и Ранели. А потом еще о чем-то беседовал с девушкой наедине. О чем? Хотел бы он знать, да только Халвард наложил Запрет на вопросы, а сама Ранели не расскажет. Посчитает, что это ни к чему.

Небо за окном посерело. Надо хоть немного отдохнуть. Удаган повернулся на бок и представил то, что всегда вызывало в нем сон: высокие книжные полки, бесконечные ряды книжных полок, лес из книжных полок. На каждой множество книг: маленькие, толстые, в свитках, усыпанные драгоценностями и вообще без обложек. Вот он пересчитает книги хотя бы на одной полке и тогда…

18 юльйо, Жанхот

Вчера Илкер целый день не находила себе места. Сидя над книгой Вселенной, она пыталась сосредоточиться на священном тексте, но ничего не получалось. Девушка знала, что Ялмари вернулся: об этом ей радостно сообщила принцесса. Уезжая, он сказал, что после возвращения решит, стоит ли им встречаться дальше. Помня об этом, Илкер волновалась так, что дыхание перехватывало. Она заставляла себя глубоко дышать и уговаривала: «Чего же ты ждешь? Успокойся! Ничего не будет. Не будет!» Но уговоров надолго не хватало. Вот уже горничная по секрету сообщила, что Ялмари во дворце, беседует с королевой. Значит, после этой беседы…

Но проходил час за часом, а он не появлялся.

Когда день закончился, стало очевидно, что надо прекратить себя обманывать. Ялмари не пришел, потому что больше не хочет ее видеть. Кто знает, кого он встретил в этом путешествии.

Стало немного грустно, но в то же время легко. Можно не волноваться, ничего не ждать. Как чудесно всё устроил Эль-Элион. Всё разрешилось само собой. Она даже спала хорошо: без сновидений, очень глубоко. Так что, когда Пайлун разбудила ее, показалось, будто прошло одно мгновение, но чувствовала она себя очень бодрой.

– Госпожа, – прошептала горничная, едва Илкер открыла глаза. – Приходили от ее высочества, сказали, что через час она ждет всех в зале Славы.

Илкер тут же отбросила покрывало и вскочила: час – это не так много.

…Она подошла в условное место вроде бы вовремя, но всё равно слишком поздно: в галерее уже собрались все фрейлины. Илкер никак не могла привыкнуть, что ее высочество не должна ждать ни одного мгновения. Хорошо хоть она раньше принцессы успела.

Эолин, пришедшая к залу Славы примерно через четверть часа, была неестественно возбуждена, глаза лихорадочно блестели, хотя платье выбрала такое, в каком обычно ходила королева: траурное, кипенно-белое, без воланов, кружев и цветов. Лишь при близком рассмотрении можно было заметить вышивку серебром. Правда, тонкие линии подснежников делали платье еще более траурным: подснежники – живые или искусственные – считались уместными только на похоронах.

– Сегодня, дамы, – провозгласила принцесса, первой врываясь в предупредительно распахнутые слугами двери зала, мы проверим, как вы знаете историю!

Илкер еле заметно улыбнулась. Это могло быть интересно!

Эолин переходила от одного портрета к другому, выкрикивала имя какой-нибудь фрейлины и требовала, чтобы та рассказала о государе всё, что та знает. Высмеивала тех, кто говорил глупости или ничего не мог сказать, неискренно восхищалась теми, кто кое-что знал. Илкер, которой досталось рассказать об одном из первых королей Энгарна, правивших в дремучей древности, примерно тысячу лет назад, отлично выдержала экзамен и заслужила похвалу.

– Учитесь, дамы! Вот, что значит хорошее образование. Напомните, где вы учились, леди Лаксме?

Было очевидно: принцесса ничего не забыла. Всего лишь очередной спектакль для фрейлин.

Илкер ей подыграла.

– Меня учил отец, ваше высочество. Он очень любил историю.

– Я надеюсь, дамы, вашим детям достанутся такие же прекрасные отцы, каким был граф Меара! – пафосно произнесла Эолин.

Около часа понадобилось, чтобы кратко вспомнить всех, и наконец была рассказана история гибели дедушки и бабушки Эолин во время захватнической войны с Кашшафой.

В зале Славы осталось всего два портрета: королева Эолин с мужем и королева Эолин с детьми. Однако принцесса никого не стала о них расспрашивать.

– Дальше всё понятно! – провозгласила она и направилась к следующим дверям. – Идемте в Музыкальный салон.

Фрейлины шелестящей толпой направились за ней. А Илкер немного задержалась у этих портретов. Надо же ей хотя бы здесь взглянуть на сумасшедшего принца, раз вживую ни разу не удалось с ним столкнуться…

Он стоял за спиной у матери, двенадцатилетний подросток с напряженным, настороженным взглядом. Сердце Илкер ухнуло куда-то в желудок. Дыхание остановилось.

Эолин заметила ее отсутствие и тут же вернулась.

– Что случилось? – заинтересовалась она. Проследила за остановившимся взглядом Илкер. – Сильно возмужал, правда? – рассмеялась принцесса. Затем снова всмотрелась в фрейлину. – Только не говори, что ты не знала. Все знают, что принц называет себя другим именем, правда, дамы? – гул согласных возгласов разнесся по залу. – Его потому и называют сумасшедшим. Неужели ты не знала?

– Нет, – Илкер могла бы гордиться собой. Она ответила спокойно и даже как-то холодно, будто это внезапное открытие нисколько ее не взволновало. – Мне никто не сказал…

– Ну, теперь ты знаешь! Идемте в Музыкальный салон.

Девушка послушно присела в реверансе и последовала за принцессой, а в голове проносились все «случайные» встречи с Ялмари. Хотя теперь надо обращаться к нему «ваше высочество». Да уж. Она строила столько предположений о его тайнах, а всё оказалось так банально, что теперь даже удивительно, как она не догадалась раньше.

– Леди Лаксме! – в голосе принцессы слышалось раздражение. Илкер подняла на нее глаза. – Вы меня не слушаете? – ядовито поинтересовалась Эолин.

– Нет, – так же холодно ответила девушка, но тут же спохватилась. – Извините, ваше высочество. Новость оказалась для меня несколько шокирующей. Я исправлюсь.

И снова похвалила себя: вот как ответила, и голос не дрогнул, и глаз не отвела. Будто держит себя в руках. Будто не ушла только что земля из-под ног.

Принцесса недовольно поджала губы.

– Я надеюсь, ты всё же найдешь в себе силы исполнять обязанности фрейлины.

Илкер еле заметно кивнула:

– Я буду стараться.

Всё это время она, не отрываясь смотрела в глаза ее высочеству. И та не выдержала, опустила взгляд, спрятавшись за пушистыми темными ресницами. Впервые Илкер обратила внимание, что она не подкрашивает их, они от природы темные и густые – очень необычно для блондинки. Она не сводила глаз с Эолин. Та бросила на фрейлину быстрый взгляд и отвернулась. Потом произнесла капризно:

– Знаешь, если уж ты так шокирована, можешь пока пойти к себе. Присоединишься ко мне попозже, когда придешь в себя.

– Благодарю, ваше высочество, – Илкер присела в реверансе, развернулась и спокойно вышла. Она очень надеялась, что спокойно. Что это не было похоже на побег. Что она прошла это испытание и сохранила самообладание до конца.

Лишь у себя в комнате она упала в кресло и замерла. Горничные о чем-то перешептывались, глядя на нее, но не было сил реагировать на это. Всё стало как-то безразлично. К ней робко подошла Пайлун:

– Вам что-нибудь принести? Может быть, чаю?

Илкер подняла на нее взгляд, но смотрела будто сквозь нее.

– Благодарю, ничего не нужно. Я хочу побыть одна.

Опять этот ровный спокойный тон. Ух, как здорово получается!

Горничные притихли и скрылись в своих комнатах. Теперь можно спокойно обдумать всё, что произошло.

В зале Славы принцесса разыграла спектакль. Королевская семья по какой-то причине перестала скрывать истинный статус «лесника». Это было бестактно и несколько унизительно, но лучше так, чем еще долгое время выглядеть дурочкой в глазах всех.

А что было до этого? С момента их первой встречи?

…Он вышел на дорогу, снял шляпу, посмотрел на нее с ожиданием.

– Недавно служишь во дворце? – недоумение на лице сменяется легкой улыбкой.

Принц явно удивлен, что она его не узнала, поэтому и спросил, сколько она во дворце. Ей тогда показалось, что очень невпопад.

– Ты так разговариваешь с принцессой, будто и не слуга вовсе.

Смущается.

– Меня иногда заносит. Выросли вместе.

Лукавит. Не хочет, чтобы она узнала правду. Замыслил сделать ее любовницей, как все и предполагали?

– С чего ты вдруг заинтересовалась принцем? – сухо, отстраненно.

Ей тогда показалось, что он ревнует. А на самом деле… Переживал, что ее интересует только выгодное замужество? Очень вероятно.

Горячий поцелуй тыльной стороны ладони.

– На правах аристократа.

Но это всего лишь поцелуй руки. Никто бы не увидел ничего предосудительного. Никакого поползновения с его стороны, хотя она и почувствовала, что это не просто поцелуй. И он почувствовал, что нарушил какие-то границы, потому что после этого исчез на неделю.

– Когда заходишь в душную комнату, – говорит медленно, будто по тонкому льду идет, – хочется сразу открыть окно. Вот ты для меня такое окно. В мир, где каждый говорит то, что думает, и делает то, что нравится, не запрещая никому быть иным.

Он, без сомнения, хочет всё прекратить. Вот только она всё истолковала неправильно и предложила остаться друзьями.

– Не спрашивай!.. Однажды ты всё узнаешь, – старательно отводит взгляд. – Но не сейчас, пожалуйста. Я хочу сохранить этот день в памяти таким…

Явно понимает, что долго так продолжаться не может и ему придется рассказать всё. Или кто-то другой проговорится. В тот день в библиотеке он определенно позволил себе лишнее: полуобъятие за талию, прикосновение к плечам, когда пододвигал стул… Но, кроме нее, никто ничего не заметил. Всего лишь поездка в библиотеку. Ничего предосудительного. С ней горничная. Она подтвердит, что Илкер только разговаривала с мастером Ознием и смотрела книги. И его слова «хочу запомнить», теперь выглядят так, будто он в очередной раз принял решение расстаться с ней, понимая, что жениться не может, а обманывать не хочет.

И, наконец, то, что произошло в читальном зале. Илкер невольно вспыхнула. Тут совершенно точно всё вышло из-под контроля. Причем абсолютно случайно. Принц не планировал признаваться в любви. Вообще ничего не планировал. Когда понял, что натворил, тут же взял себя в руки. Без всяких экивоков объяснил, что жениться на ней не может. В очередной раз хотел расстаться. И это она – она! – вновь предложила остаться друзьями.

– Надеюсь, ты понимаешь, что делаешь.

Ничего она не понимала! Она придумала свою историю о незаконнорожденном ребенке какого-то аристократа и жила в соответствии с ней. В этой истории он был ниже ее по статусу, ведь ни одна аристократка не согласится выйти замуж за незаконнорожденного, будь его отцом хоть сам король. Это в Кашшафе не обращают внимания на узы брака. В Энгарне всё очень серьезно. Выйти замуж за незаконнорожденного, значит, самой стать незаконнорожденной.

И она всегда думала, что Полад не разрешает «леснику» встречаться с ней. А что если наоборот? Что если Полада как раз устраивало, что она станет любовницей принца. Тогда слухов о его сумасшествии стало бы поменьше, ведь он поступил бы в соответствии с ожиданиями людей. Потому и пригласили ее на обед с королевой. А вот самому принцу эта идея не нравилась. Возможно такое? Возможно. И выглядит более убедительно, чем предположение, что это принц велел сделать ее фрейлиной, чтобы удобнее было соблазнять дурочку. Впрочем, она и сейчас может выдумывать себе историю, чтобы не признаваться, что она действительно наивная дурочка, которая не разбирается в людях и верит опытному соблазнителю. В любом случае, если принцесса сама не сообщит, почему приблизила горничную к себе, то догадки останутся догадками.

Вдруг вспомнилось, как смотрели на нее фрейлины, с какими улыбками перешептывались при ее появлении. Она-то, глупая, думала, что им не нравится служанка, ставшая равной им…

Хорошо. Что дальше? Нужно ли ей покинуть дворец, чтобы прекратить все пересуды?

А куда идти? К тете, которая мечтает ее замуж пристроить? После такого бесславного возвращения выйти замуж будет сложнее. Это здесь все знают, что ничего не было. А среди ремесленников быстро пронесется, что принц позабавился с ней и бросил. Замуж никто не возьмет – это хорошо. Но и пересуды терпеть опекунам приятного мало. Тень от нее и на брата ляжет.

Остаться фрейлиной? Не послужит ли это знаком, что она приняла правила игры и согласна стать любовницей? Но она ведь может прямо сказать о том, что ее неправильно поняли. Или не может?

Как всё сложно!

Поразмышляв еще немного, Илкер приняла решение.

Бежать сломя голову точно не нужно. Это, скорее, даст еще один повод для пересудов. Она останется фрейлиной принцессы и попытается уйти как-то спокойно, незаметно, без скандала, когда история с принцем забудется. Говорят, скоро война. Многие разъедутся по домам… Тогда и ее отъезд будет выглядеть естественно. Если уж не получится, если она увидит, что ошиблась в своих выводах и ей действительно что-то угрожает, тогда сразу уйдет. Может быть, дядя что-то придумает, чтобы она могла исчезнуть из столицы и никому не причинять неудобства. Но пока надо попытаться всё устроить без лишнего шума.