Спаси меня, пока не поздно

Акт 2. Тот, кому не безразлично.

Вновь мой путь. Моя молитва и твердое намерение покончить с этой дрянью. Но предвестники боли, жаждущие заглушить её еще на подходе, снова сковали мое нутро своими ноющими цепями. Мне одиноко и больно. Каждый раз кажется, что так плохо мне еще никогда не было. Хотя, по сути, мне хреново всегда, кроме тех прекрасных моментов, когда игла несет счастье, а все видения прошлого и боль от накатывающих картинок улетучивается в царство Аида, ожидая, пока мой разум вновь начнет проясняться.

– Последний раз, – я говорю это себе твердо, плюя на то, как смотрят на меня прохожие.

Дверь продуктового магазина открывается как раз в тот момент, когда я собираюсь переходить улицу рядом с ним. Тот самый врач удивленно смотрит на меня, держа в руках пакет полный еды. Черт, как можно столько много жрать? Я опускаю голову и уверенно иду к пешеходному переходу, лишь бы этот идиот, что сунул мне «билетик» не узнал меня окончательно.

– Только не говори, что снова пошла туда, – бросает он мне в спину.

Люди начинают пялиться. Я злюсь. Меня ждет моя семья. Нет мне дела до этого идиота.

– Вмажешься сейчас – тебя уже будет не откачать, – от этих слов я встаю, как вкопанная.

Сволочь еще и прилюдно это говорит!

– Я вообще-то в магазин, умник, – раздраженно говорю я и гордо разворачиваю свою тощую фигуру. – Захотела апельсинового сока…да, сока.

Со стороны моя ложь кажется смешной, но мне без разницы, лишь бы отвязался.

– Вообще-то здесь продают хороший и недорогой сок, – говорит он серьезно.

– Да, скажи еще, что и тампоны тут хорошие есть.

– Вот уж в чем не разбираюсь, – он пожимает своими широкими плечами и нажимает на кнопку у пульта сигнализации.

– Я пошла.

Устремляюсь вернуться на путь своей молитвы всевышнему предвкушению и наслаждению. Дырявые кеды шлепают по асфальту, неся меня против ветра, словно это сандали Гермеса. Во рту пересыхает, а глаза вновь начинают слезиться. Надеюсь, он отвяжется. Знаю, что он смотрит на меня. Внимательно следит. Такому человеку как я, должно быть, плевать на подобное внимание. Пусть думает, что думает, он не вправе меня судить. Но…

Позорно залетаю в двери булочной напротив, где будь у меня сейчас не «серое» обоняние, я бы почуяла восхитительный аромат выпечки «Мадам Сью», как гласила обшарпанная вывеска.

Наблюдаю, как он загружает пакет на заднее сидение.

– Что-то подсказать? – тонкий голосок обращает на его обладательницу внимание, поворачиваюсь и поражаюсь, как не вяжется её голос с толстым, словно у кита, телом.

– Нет, – быстро говорю я, ожидая, пока чертов врач-из-приемной уедет на своем дурацком черном седане.

– Если не будете ничего покупать, то попрошу вас выйти, девушка.

Кит с волосами, больше похожими на овечью шерсть, с пренебрежением смотрит на меня из-за небольшой лавочки. Закатываю глаза.

Через две минуты я с булкой выхожу на улицу, а его физиономия уже на этой стороне дороги.

– С маком, кто бы сомневался, – его лицо столь серьезно, что я не могу определить сарказм ли это. – Поехали.

– Еще чего, – но меня не слушают и нагло хватают за запястье. – Эй, я сейчас закричу!

– Людям на тебя плевать, если ты не знала. Времена такие.

– Пошел в задницу!

Пытаюсь вырвать, крепко стиснутую в его хватке конечность, но тщетно. Такая щепка, как я, навряд ли сможет что-то противопоставить мужчине. Черт подери, неужели я зря тратила целый доллар, тридцать пять центов на это ненужную ни мне, ни моему организму булочку? Обидно, особенно тогда, когда стараешься не тратиться совсем, потому что тебе дорог каждый доллар, для того чтобы приобретать что-то, что может давать смысл твоей гадкой жизни. Честно, был бы у меня нож– я бы его ударила. Был бы пистолет – выстрелила, но я продолжаю позорно упираться и бить его по руке, ругаясь и крича.

– Слушай, если съездишь сейчас со мной кое-куда, то я без вопросов отвезу тебя к обожаемой семье! – не выдерживает он моих ударов дурацкой булкой по голове.

– Откуда ты…? – ему удалось меня удивить.

– Знаю, – пыхтит рассержено врач из приемного покоя. – Просто замолчи и иди со мной в машину. У меня нет привычки обманывать, Эйприл.

Надо же, запомнил мое имя.

Обида прожигает изнутри, когда сажусь в его машину с пониманием, что не скоро мне предстоит вмазаться. В последний раз, конечно. От желания чешутся руки, пухнет голова, заставляя думать только об одном, а тело ноет, прося новой дозы. От этого можно сойти с ума. Некоторые говорят, когда ломка наступает сильная, то тебе могут видеться галлюцинации. Интересно, они такие же серые, как и моя жизнь, или же обретают цвет? Мне не хочется узнавать, поэтому я нервно тереблю край моей футболки и с отвращением гляжу на несчастную булку в руке. Надо выкинуть эту дрянь.

– Что ты за хрен такой?

Он поворачивает ключ в зажигании, и мотор урчит под капотом.

– Я понял еще в прошлый раз понял, что ты меня не узнала. Приводи в порядок свои мозги и, может, вспомнишь.

– Пошел ты. Чтобы ты знал, я не трахаюсь за деньги.

Лицо врача искривляется, словно я подсунула ему под нос что-то вонючее.

– Упаси меня Господь. Что за поверхностные мысли?

– Какого черта тебе от меня надо?

Мы трогаемся с места.

– Есть причины. Хочу показать тебе кое-что, – лицо его делается хмурым, словно я наступила на его больную мозоль. – Может поэтому мне не плевать. Я помню тебя еще маленькой девочкой, которая любила таскать в гостях печенье.

Я прищуриваюсь и по-новому смотрю на него. Точно, это лицо из моего детства, которое почти позабылось. Он изменился очень сильно. Будто совсем другой человек, а не то прыщавое недоразумение с тощими ручками и ножками.

Отворачиваюсь. Смотрю перед собой, а он молчит, хотя видит, что я узнала его. Не знаю, что чувствовать. С его младшим братом я была очень хорошо знакома. Мы дружили, пока не разошлись, выбрав в старших классах разные направления. Я ушла в гуманитарную группу, а его брат предпочел точные науки. Это было так давно, что эти воспоминания кажутся мне попросту сном.

– Давай скорее, – бурчу я. Кажется, он едет слишком медленно, а мне так хочется поскорее поспасть в приют моей души и, наконец, почувствовать что-то кроме боли и серого безразличия.

Ровно через пятнадцать минут, я чувствую. Не безразличие, не боль, а панику. Место, куда он меня везет, было под неофициальным запретом. Я боялась его и готова была вцепиться руками в руль, лишь бы свернуть с той дороги, ведущей к высоким кованым воротам.

Акт 3. Те, к кому мы спешим

Мне неприятно. По телу блуждает холодок и омерзение, вперемежку со страхом и ощущением безвыходности. Ненавижу это. Ненавижу кладбища. Белые мраморные плиты, состроенные в идеально ровные линии. Никакого отличия, кроме имен. Последний раз здесь я была еще маленькой. Родители водили меня в старую часть этого града мертвых. Тогда еще можно было купить себе место среди статуй, гробниц и, будто вечно-хмурой зелени, которая была на деревьях, вилась по искусным работам скульпторов и обволакивала последние пристанище каждого усопшего так, будто тому было не безразлично, где лежат его кости. Тогда я испытывала тоску, ноющую на сотни ладов внутри, и желание поскорее убраться из мрачного, даже в самую ясную погоду места. Сейчас же, в той новой части, где хоронят лишь пепел мертвецов, мне отвратительно. Явно показано, где мы все окажемся. В небольшой урне, где и кошка-то не поместится. Все мы станем прахом в коробке. Но не эта удручающая перспектива отталкивает меня и точно не она заставляет с силой игнорировать горький комок, который скоро сможет душить изнутри. Просто буквы, сложенные в слова, цифры в дату, странно, что такой набор способен пробуждать умершие чувства. Я смотрю на имя и мне не по себе, и дико хочется уйти.

– Вы дружили, так? – голос доктора такой же серый, как мое недавнее состояние, взгляд тяжелый. – Думаю, ты должна знать, где он похоронен. Ты была здесь?

Я смотрю на имя и хватаю нижнюю губу зубами, чтобы только не чувствовать то, что заново рождается во мне.

«Брэдли Палмер. Будь вечно счастлив на небесах. Мама, папа, брат».