С любовью from Banda Neira

The culture of friends

– Ну куда тебя опять понесло, Марина? На Шри Ланке были террористы и змеи. Даже не знаю, что хуже. На Камчатке чуть медведь не сожрал.

– Мама, ну не начинай. Не сожрал же.

– Чего тебе дома не сидится? Есть же дача и река рядом, летом малина созреет, – не унималась мама.

– Терпеть не могу малину.

– А сейчас-то куда?

– На остров Банда Нейра.

– Банда что? Это вообще где? И что там опять: крокодилы, людоеды?

– Нету, нету там крокодилов. Если будут – у меня появится новая сумочка. Максимум, акулы, но маленькие, не больше трех метров.

– Хоспади, дай ей ума!

– Ну все, мам, пока, у меня самолет сейчас взлетает.

Я отключила телефон и попыталась уснусть. Не скажу, что это путешествие началось для меня легко. Перелет Екатеринбург- Москва, Москва-Ташкент-Джакарта обессиливал, а неприятности начали валиться буквально сразу после посадки. Местные боги гневались на меня, заранее зная, что менталитета и правил здешнего мира я не приму.

Изрядно замученная я выгрузилась из самолета и направилась по коридорам аэропорта «Сукарно Хатта» вместе с толпой пассажиров в сторону пунктов паспортного контроля. Меня остановили на стойке оплаты визы по прибытии. Персонал наотрез отказывался принимать старые доллары, хотя и в новых индонезийцы за кассой, судя по их растерянному виду, мало разбирались и вряд ли смогли бы отличить подделку от оригинала. Критерий был один – наличие блестящей защитной полосы.

Валюта у меня была 2008 года, и попытки убедить принять бесполосные купюры результата не приносили. При этом аэропортовый стафф тут же объяснял, что поменять olds доллары на рупии можно в этом же терминале в отделении банка. Но, чтобы дойти туда, нужна была виза. Сами они мои деньги идти менять в банк отказывались. Круг замыкался, а мне светило застрять тут на неопределенный срок.

Я уже представила себя в роли персонажа Тома Хэнкса из фильма "Терминал", несколько месяцев жившего в аэропорту. Ремонтных работ в здании не было, и подрядиться мастером-отделочником по примеру киногероя не светило. Надо было срочно учиться чистить ботинки белым людям за 2 доллара и при этом широко улыбаться: "Спасибо, добрый господин".

Оплачивать что-либо моей банковской карточкой тут и вовсе не представлялось возможным, а вся полезность ее формулировалась коротким слоганом «Карта «Мир» – идите с миром» с указанием дальнего пункта следования, по которому русские граждане обычно направляют особенно надоедливых собеседников.

Мне попыталась помочь пассажирка из нашего самолета Алина. В незнакомой стране нас крайне быстро сблизил финансово-лингвистический вопрос. У меня не было новых денег, но имелось хоть какое-то количество английских слов, достаточных для заполнения документов по прибытии, а ее английский был практически обнулен, зато наличествовала принимаемая в Индонейзии узбекская виза. Правда, перевести на нее рубли с российской карты не получалось, а от моих купюр Алина воздерживалась.

Не теряя надежды и сделав максимально жалкие глаза, я обратилась к пассажирам у кассы с просьбой поменять старые доллары на новые.

– Простите, не могли бы вы мне помочь? Я имею только старые доллары, – на ломанном английском пыталась объяснить свою проблему.

– Да? – с деланной улыбкой ко мне обернулась американка, но дослушав до конца, менять валюту отказалась, не снимая с лица выражения фальшивой вежливости «мы вам так сочувствуем, так сочувствуем, но идите на фиг, пожалуйста».

Ситуация повторилась с несколькими европейцами, вооруженными, как выяснилось, исключительно кредитными картами. Градус моего отчаяния нарастал. Как же так? Неужели я тут застряну? Очень бы не хотелось. Только не сейчас. Ну, пожалуйста! Комок подступал к горлу.

– Мисс, простите. У меня огромная проблема. Не могли бы вы мне помочь?, – взмолилась я перед очередной туристкой, тоже оказавшейся американкой, и уже ожидала отказа в привычной вежливо-гадкой форме.

– Откуда эти доллары?, – интересовалась она, разглядывая свежую на вид стодолларовую купюру.

– Из русского банка.

Не знаю, насколько американка доверилась этой фразе, но вошла в положение и поменяла 100 долларов. Я была счастлива.

–Ну вот, еще 14  истерик  и можно все оставшиеся старые купюры по 100 долларов на новые поменять, не отходя от кассы. К вечеру управлюсь!, – заключила вслух на русском.

К этому моменту моя спутница Алина из Ташкента успела договориться с сестрой в России о проведении финопераций через несколько карт и конечной оплате моей визы. Ситуация не была такой уж безвыходной, как казалось еще 5 минут назад.

Однако вопрос обмена валюты в условиях дефицита времени до следующего рейса- в Амбон – оставался актуальным. К счастью, про обменники персонал не ошибся. Два из пяти в терминале принимали старые доллары. Выбор был между невыгодным курсом и очень невыгодным – соответственно минус 7 и 17% в сравнении с новыми купюрами. «Из двух зол и выбирать не стоит», – гласила английская пословица, но русская лень и нежелание искать банк в душной Джакарте победили европейскую ментальность. Я сунула 1000 долларов в более выгодную кассу. Получив в взамен пачку купюр разного достоинства, распределила их по множеству карманов штанов цвета хаки, специально купленных для путешествий в российском военторге.

– У меня самолет на Бали через пару часов. Там друзья встретят. А ты, Марина, видимо далеко летишь, – делала выводы из моего внешнего вида Алина.

– Отсюда уже не очень далеко. Часа четыре еще – до Амбона, оттуда – на далекий остров.

– Одна?

– Одна. Уже привыкла. Как же еще? В такие места непросто найти компанию.

– Неужели не страшно?

– Пока не думаешь об этом – не страшно. Главное верить, что вокруг хорошие люди, и они появятся.

Распрощавшись с Алиной, я вышла из здания терминала на улицу, и, следуя заранее прописанной для себя инструкции, направилась к распложенным напротив выхода киоскам операторов сотовой связи.

Местные боги сузили глаза и, хитро поглядывая, ожидали, следующих граблей, на которые мне предстояло наступить. Они нашлись незамедлительно. В ближайшем салоне сотовой связи двухэтапная процедура оформления местной сим-карты встряла на первом же. Менеджеры несколько раз пытались зарегистрировать серийный номер телефона, но попытки не давали результата.

– Мы не можем. Система не принимает данные, – сотрудник за кассой вежливо выражал сожаление. – Тебе надо обратно в терминал, на таможню. Там смогут помочь.

«Нас послали – мы пошли», – мысленно развела руками и с тяжелым рюкзаком за плечами двинулась по уже знакомым коридорам «Сукарно Хатты». К счастью, до места назначения было недалеко, а очередь у отгороженных стеклянными перегородками столов с таможенниками отсутствовала.

– Вы давно купили этот телефон?, – таможенник пристально уставился на мой сотовый. – Номер уже три раза зарегистрирован.

Индонейзийские правила не рекомендовали снова вносить серийник в электронную картотеку.

– Как такое возможно? Номер уникальный, а телефон куплен неделю назад. Наверняка, в вашей системе ошибка, – тыкая пальцем в монитор, пыталась оправдаться я и уже привычно делала максимально жалкие глаза в надежде на то, что это все-таки подействует и убедит таможенников и индонезийских богов.

Скрепя зубами, сотрудник вбил данные телефона в поля компьютерной программы, предупредив, что через два дня все может навернуться.

– Если что – звоните нам вот по этому номеру, – собеседник указал пальцем на приклеенную к стене бумажку с цифрами и текстом на бахаса. Шо, не мовите на бахаса? Дiки людiни.

Через пять минут я вновь стояла в салоне и, широко улыбаясь, протягивала свой телефон. Связь появилась! Боги тяжело вздохнули и впустили меня в страну вулканов, кофе, разноцветных рыб и полудиких племен.

Утром следующего дня я встречала на крыльце аэропорта Амбона, прикидывая наиболее простой вариант трансфера до отеля и офиса паромной компании Pelni – приобретать билет на судно до конечной точки – острова Банда Нейра – требовалось лично. Аэропортовые таксисты, как водится, задирали заоблачные цены. Такой уж это народец, в какую страну ни приедь.

Вызвать дешевый скутер именно в аэропорт интернет-приложения не позволяли. Рыночек был попилен и никакое антимонопольное право, временами пробуждавшееся в России, здесь не работало.

– 300 тысяч руфий, тут же 60 километров ехать, – доказывал мне таксист.

– 30 километров и не больше 150 тысяч, – светила в ответ ему открытыми в телефоне google-картами, прикидывая, что и тут переплачиваю.

– Куда ты едешь из Амбона? – уже за рулем интересовался индонезиец, по каким-то своим неведомым мне приметам понимая, что надолго на острове я не останусь.

– На остров Банда Нейра.

– Тогда тебе нужен офис Pelni, – догадался он.

Я тыкала в карту, показывая, что нам по дороге, хотя таксист знал это явно лучше меня. Офис представлял из себя небольшое здание с высоким крыльцом, прозрачными дверями в потолок и несколькими кассами. Вокруг бродили индонейзийцы, то ли ожидая персонал, то ли просто используя пустующее помещение, чтобы укрыться от жары. Кассы были закрыты, хотя, судя по сайту Pelni, офис находился в рабочем режиме. Я вздохнула в надежде попытать счастье завтра и села в автомобиль.

– I have friend. We will go to my friend, – принялся объяснять что-то таксист.

До меня не доходило, что за friend и почему мне в незнакомой стране с незнакомым мужчиной надо ехать куда-то к еще более незнакомому мужику.

«Ты не знаешь этих папуасов. Они захотят тебя съесть», – предупреждали меня перед отъездом коллеги по работе.

Хотя ели людей на другом острове и последний раз лет 20-30 назад, я оставалась в тревожном недоумении. Таксист тем временем пытался пробить стену непонимания и в самых простых конструкциях объяснял, что тот самый friend поможет мне.

Мы устремились в город по соединявшему две части острова мосту над проливом, нырнули в паутину узких и не очень узких улочек Амбона и через несколько поворотов остановились у какой-то лавки под навесом. Таксист открыл дверь и махнул рукой, приглашая внутрь.

– Hi! – нацепив улыбку, я шагнула под навес.

За столом под ним сидела милая девушка и что-то печатала на компьютере.

– It is my friend. – шагнул за мной таксист, попутно поясняя, что его знакомая продает билеты от Pelni и еще нескольких компаний. Груз недоверия спал с плеч – ехать к незнакомому мужику уже не светило.

Из Амбона на Банда Нейру уходило несколько паромов с разницей от 1 дня до недели. Ехать можно было уже на следующий день, а до этого – спокойно осмотреться на месте.

Бросив вещи в отеле и сменив наряд, я вышла на улицу. Амбон не особо выделялся среди азиатских городков с привычно плотной застройкой и магазинчиками со всякой всячиной на первых этажах. Единственное, что обращало на себя внимание – дорогая цветная дорожная плитка на центральной улице вдоль двух рядом стоящих мечетей: небольшой зеленой постройки и крупного серого здания с золотым куполом, куда легко могло бы уместиться больше тысячи человек. Мечеть Аль-Фатих, как гласили туристические справочники, была главным духовным центром этого, а, возможно, и соседних островов.

Надолго я тут не задерживалась – вряд ли вид белой женщины в короткой юбке мог бы приветствоваться мусульманами, хотя далеко не все местные дамы в городе придерживались традиций ислама и смело рассекали на скутерах в джинсах и футболках. Плечи при этом все же старались прикрывать.

К вопросам веры здесь относились, на первый взгляд, вполне лояльно. В городе помимо мечетей имелись католические и протестантские церкви, как оставленные колонизаторами, так и построенные новоявленными «миссионерами», и, судя по всему, достаточно посещаемые.

–Мисс-мисс, эй, мисс ,– то и дело кричали мне вслед дети на улице, ожидая, что белая мисс бросит им горсть мелочи.

– Брысь!, – словно кошек отгоняла их от себя под смех индонейзийцев.

Интерес к белым людям, несмотря на турпоток, тут не падал. Меня периодически останавливали, чтобы сфотографироваться. С английским у многих было так же, как у меня с бахаса, – никак. Приходилось мило улыбаться и встраиваться в селфи чужих телефонов.

На следующее утро таксист – на этот раз на скутере – вез меня в порт. Дорога должна была занять не больше 15 минут, а до отхода парома была еще пара часов.

– Мне нужен обмен валюты, – попросила я своего водителя.

Прикидывая будущие затраты, поняла, что неплохо бы разменять еще пару сотен долларов – на Банда Нейре курс, скорее всего, будет крайне невыгодным, если вообще представится возможность обмена.

– Да, конечно. Я знаю обменники, – утвердительно кивнул водитель и свернул с дороги.

Попадавшиеся по пути офисы банков по неизвестным причинам были закрыты.

– Это не проблема, – обнадежил меня таксист.

Через пару десятков метров мы затормозили у какого-то гаража с ярко красными металлическими воротами. Зная азиатский сервис – за ними могло оказаться что угодно – от автомастерской до стоматологической клиники, но меньше всего это место походило на банк. Водитель приблизился и постучал в нагретый металл. Из узенькой низкой двери, встроенной в ворота, высунулся мужичок лет сорока, с первого взгляда не вызвавший особого доверия и с прищуром уставился на меня.

– Могу я поменять доллары?

– Да. Сколько? – он протянул руку за деньгами. Меньше всего хотелось деньги в эти руки давать.

– Только у меня доллары старые, – предупредила я.

– А-а, не, старые не меняем.

Диалог закончился быстро, и мы укатили в порт.

У посадочного терминала толпился народ, тут же побросав сумки на землю.

– Как мне найти паром? Я здесь впервые,– вновь обратилась к водителю.

Он тут же нашел в толпе какого-то парня, заявив, что это его friend, и вручил меня ему. Традиция френдов распространялась здесь повсеместно. Новый провожатый провел меня сквозь толпу и усадил на ступени лестницы сбоку от небольшого терминала.

Собравшиеся индонейзийцы, как выяснилось, ожидали совсем другой паром. Время от времени новые пассажиры пребывали и выстаивались в длинную очередь к стоящему у стен терминала столу с компьютером и сидевшей за ним миловидной девушкой. Очередь меняла билеты на посадочные талоны и устремлялась через калитку терминала к суднам. Я ждала свое, friend обещал сообщить о его прибытии, а пока развлекал меня расспросами о России и моей жизни на родине.

– Чем ты занимаешься кроме работы?

– Хожу в походы, ныряю с аквалангом.

– Это летом, а зимой?

– И зимой тоже. Под лед ныряю.

– Как? Холодно же!

В доказательство я продемонстрировала несколько фото, сделанных непосредственно перед зимними погружениями и в процессе плавания. Глаза собеседника, видевшего в обычной жизни лед разве что в кубиках коктейля какого-нибудь бара, округлились. Впечатление производила то ли массивность вытащенных перед нырялкой из майны ледяных глыб, то ли суровость русских мужиков и женщин, погружающихся на страховочных веревках в промороженную воду.

– Ты точно крейзи. Можно умереть – там очень холодно.

– Не очень, у нас специальные непромокающие костюмы, а под ними теплая одежда.

– Ты, наверное, хочешь есть. Пойдем. Это недалеко, – предложил мой собеседник.

Кафе в паре сотен метров от терминала не отличалось особым разнообразием, и было рассчитано, в основном, на быстрый перекус. Меню здесь отсутствовало, а варианты блюд были представлены в тарелках на столе у входа. Рыба и курица, проготовленные с карри и разными острыми соусами, не менее острые овощи и традиционный рис, который насыпали горой вне зависимости от желаний клиента. Я остановилась на курице и рисе, предполагая, что это является минимально рискованной пищей перед поездкой. Спутник выбрал примерно то же, и, отобедав, вручил мне счет. Общий. Пожав плечами, я оплатила, списав его поведение не местный менталитет, но в порту все же заметила.

– Знаешь, в моей стране так не делают. Если ты приглашаешь девушку, то либо ты платишь, либо каждый платит за свой обед сам.

– Но ведь я тебе помогал.

Действительно, помогал – ждать.

Паром подошел минут через тридцать, и я встроилась в очередь обмена «тикетов». Friend честно исполнял обязанности ждуна-помощника – провел меня через калитку терминала, где мой посадочный проверили сотрудники порта, и указал на паром.

Собрав пассажиров, судно отплыло через пару часов, а мне предстояло провести ночь в близком обществе не менее сотни индонезийцев.

Боги видят

Паром Pelni был рассчитан, в основном, на пассажиров эконом-класса. С ними особо не церемонились. Четыре отсека на нижних палубах на 100-120 человек каждый сразу заполнили индонейзийцы и расселись по лежакам, тянувшимся от стены до стены. Широкие, в человеческий рост, деревянные настилы, словно нарезанную булку хлеба, делили тонкие узкие рейки. По сути это была единственная граница приватности между соседями, в компании которых предстояло провести ночь.

За несколько дополнительных сотен тысяч рупий можно было взять место в каюте на несколько человек, но жадность и непредсказуемость будущих расходов советовали приберечь средства. Я отчаянно прикидывала предстоящие траты на проживание и дайвинг, до конца не представляя длительность пребывания на Банда Нейре. Остров с богатой историей взаимоотношений с арабами, португальцами, колонизации голландцами и англичанами, войнами за плантации мускатного ореха, парой пляжей и несколькими дайв-центрами обещал остановку, минимум, на пару недель.

Пройти по следам колонизаторов, оставивших после себя пережившие века древние крепости, нырять в новом незнакомом месте, увидеть редкую психоделическую рыбу-лягушку и других подводных обитателей хотелось больше, чем жизни в комфортном отеле. Я готова была остановиться в бамбуковой хижине, спать на полу и мысленно просила богов о максимальной экономии, прогуливаясь по залитой солнцем палубе парома. В полдень, несмотря на высокую загрузку судна, здесь было немноголюдно. Индонейзицы предпочитали не гулять на жаре, опасаясь получить солнечный удар, для которого, учитывая близость островов к экватору, требовалось совсем немного времени. Последовав их примеру, я вскоре вернулась внутрь.

Моими соседями по лежакам оказалась банданезийская семья: мать – миловидная женщина лет пятидесяти с круглым лицом, одетая в черное по мусульманским традициям, две ее дочери-студентки в джинсах и легких футболках, сын лет тридцати с другом примерно того же возраста. Мной уже привычно интересовались.

– Ты первый раз в Индонейзии? – обратилась ко мне мать семейства Айша.

– Второй. В прошлом году была на Раджа Ампат… (*группа островов вблизи Новой Гвинеи)

– Красивое место, но далеко. Не все о нем знают. Туристы, в основном, останавливаются на Бали. Что тебя туда привело?

– Природа и дайвинг. На острове Мансуар хотела искупаться в озере – кратере потухшего вулкана, там живут маленькие черепахи. Я уже шла туда по тропе через лес, но жители деревни остановили меня и запретили купаться. Черепах я увидела только на поверхности водоема, а на обратном пути встретила группу детей, которые шли купаться на то же самое озеро.

– Странно. Почему тебе тогда запретили?

– «Потому что Pamali», – мне ответили так жители деревни и отказались объяснять, что это такое. Может быть это тропическая болезнь?

После пандемии коронавируса еще оставались опасения подцепить какую-нибудь заразу, от которой у белых людей нет иммунитета. Значение слова Pamali в скачанных на смартфон приложениях-транслейтерах отсутствовало, а на настойчивые расспросы островитяне только пожимали плечами: «Pamali это Pamali. И все тут».

– Мне помог русский друг – переводчик Михаил, несколько месяцев проживший в этом районе Индонейзии. Изложив ему вопрос в ватсап, через пару часов я получила ответ: «Под этим словом подразумевается местное божество, которое лучше не злить и всуе не упоминать. Примерно, как наша Баба Яга». У нас в русских сказках есть такой персонаж, волшебница, живущая в лесу между злым и добрым миром.

Собеседники разразились смехом.

– Мы – люди интеллигентные. В Pamali не верим. Мы – мусульмане, но к другим религиям хорошо относимся. У тебя какая религия?

Вопрос был действительно сложным. В России лучшим ответом на него был: «православный атеизм». Несмотря на наличие освященного крестика, коим по собственному желанию была наделена еще в детстве, в церковь я не ходила, обрядов не соблюдала, а молитв не знала вовсе. Боги не имели в моем сознании какой-либо персонификации, а представлялись скорее неким физическим законом наподобие силы тяжести, работающим вне зависимости от наличия веры в него. Впрочем, возможно, здесь законы и боги работали по-другому и верить надлежало хотя бы из приличия.

– Православие, но я не всегда соблюдаю традиции, – улыбнулась в ответ собеседнице.

– У нас тоже не все соблюдают. Ничего страшного. Главное, что ты веришь.

– На Банда Нейре только мусульмане?

– Не только. Есть протестанты, их немного. Ты увидишь их церковь – старое здание с колоннами и часами. А в духов мы не верим. В них мало кто верит в больших городах. В далеких поселениях на островах – да, верят.

– В каких богов?

– В разных. На Бали – одни, на Сулавеси – другие, на Ражда Ампат – третьи. Ты всех никогда не выучишь, не пытайся. И на Банда они тебе не нужны. Здесь – цивилизация, а не лесная деревня.

При общей численности населения архипелага Банда всего в 15 тысяч человек инфраструктура на островах была действительно развита: имелись собственный аэропорт, университет, работали несколько десятков гостиниц.

– Какие правила тогда мне нужно соблюдать, чтобы никого не обидеть?

– В мечети не ходи, в купальнике можно только на пляже. Ты свинину ешь? Если ешь – не все дома тебя примут.

– Не ем. В такую жару вообще мяса не хочется и на пляж вряд ли у меня будет время, – успокоила я собеседников.

– Ты уже решила, где ты будешь жить на Банда?, – в разговор вмешалась младшая дочь Айши Делима.

– Еще не выбрала. Ищу самое дешевое место.

–Это не проблема. Можешь пожить у нас, это бесплатно, – огорошила меня мать семейства.

Предложение было сделано отнюдь не из вежливости. Собеседники с любопыством изучали меня и готовы была продолжить задавать вопросы.

Боги услышали молитвы, но я не торопилась соглашаться. Бесплатное жилье оказалось на соседнем острове Банда Бесар, откуда до Банда Нейры пришлось бы каждый день добираться на лодке, а жизнь в мусульманской семье, пусть даже такой приветливой, сулила ряд ограничений. Впрочем, и отказывать сразу не стоило, дабы не показаться невежливой. Я перевела разговор на другие темы и, поболтав еще немного, вернулась на палубу, где уже собрался народ, чтобы посмотреть главное зрелище поездки – закат в море.

Солнце уже склонилось к горизонту и слегка зашло за тучу, продолжая отбрасывать оранжевую полосу на воду. Паром ушел достаточно далеко от Амбона, и глазам открывалось только чистое разливающееся в закатных красках водное пространство. Индонейзицы спешили фотографироваться, подыскивая наиболее выгодные ракурсы, и уже отсняли не один десяток кадров, как к действу прибавилось музыкальное сопровождение. Ежевечерняя молитва пронеслась из динамиков над кораблем, но, к счастью, дольше 15 минут не длилась. По ее окончании слушатели удалились во внутренние отсеки парома, оставив меня наедине с тающими отблесками желто-оранжевых красок на волнах.

Я еще раз прогулялась по палубе, в надежде подняться выше – к капитанскому мостику, но была остановлена моряками. Паромные правила запрещали лезть на самый верх. Впрочем, работали они тут примерно так же как в России…

– Hi, – остановил меня на палубе на следующее утро улыбчивый юнга. – Do you want to go in capitain’s cabin?

Я кивнула, спросонья до конца не понимая, куда именно он предлагает направиться. Парень взял меня за руку и повел по застеленным красными ковровыми дорожками коридорам верхней палубы, где еще горело ночное освещение, а в дорогих купе спали пассажиры. Минув несколько отсеков, мы остановились у узкой крутой лестницы, упирающейся наверху в дверь, настолько низкую, что даже не отличавшимся высоким ростом индонезийцам приходилось при входе в нее значительно пригибаться. Юнга поднялся первым и тянул меня за собой. Я медленно вскарабкалась по металлическим ступенькам и, поравнявшись с ним, остановилась, ожидая следующего отрезка пути.

– Мы у цели. Пойдем, – подмигнул мне парень и, толкнув тяжелую дверь, шагнул вперед в залитое утренним солнцем пространство.

Я молча последовала за ним и через пару шагов остановилась, жмурясь от режущего глаза света. Секундное ослепление быстро проходило и, восстановив резкость зрения, поняла, что стою на капитанском мостике в паре шагов от штурвала.