Хохловская волость Смоленского уезда. Интересные разности

–А я тебе расскажу, ты вот с этой водкой корчёмствуешь, ты мой сладкий сахар. Вяжи его, ребята.

Захваченную партию с Федоровым в придачу корчёмная стража привезла в Катынь, где пристав и устроил первый допрос Илье Фёдорову. Тот клялся и божился, что не виновен. Однако отставной капитан уже закусил удила. И способы внушения у него были те ещё. Получив в живот пару раз валенком, насыпанным песком, Илюха впал в уныние и согласился сотрудничать со следствием. А Ловейко уже диктовал его показания волостному писарю. Оказалось, что не за сеном ушёл из родного дома Илья Федоров, а вовсе даже в местечко Падоры в Оршанском уезде Могилёвской губернии в корчму. Купив там у еврея Залмана ведро водки, Федоров присоединился к партии корчемников, которые собрались проехать, торгуя водкой по Краснянскому и Смоленскому уездам. И были в той партии Иван да Захар из деревни Тростянки Смоленского уезда, Никанор Васильев из Ухиньи, здоровенный чернявый человек по имени Василий, бравший сразу 20 вёдер водки у корчмаря. Также к партии присоединились, назвавшиеся дворянами Захар Жабыко и Андрей Путято, да государственный крестьянин Степан Иванов. Тот рыжий и с бельмом на правом глазу. Короче, имел капитан Ловейко о корчемниках все нужные сведения, а вот поймать с поличным не мог. Все были вооружены дубинами, а у Жабыко имелись сабля да небольшой пистоль. А ночевала партия в деревне Корытне, у вдовы Агриппины Архиповой по прозвищу Василиха.

– Ты всё уяснил, или снова тебя валенком попотчевать?

–Уяснил, барин, уяснил.

– Ну так подписывай показания.

–Дык я ж ведь грамоте не обучен. Я на суде всё как велено скажу.

–Унтер-офицер, пошлите за священником. Заверит показания этого корчемника.

Явился священник Павел Колосов. Картина его взору предстала более чем странная. На коленях к нему пытается бежать, что-то голося о покаянии, бородатый мужичок в потрёпанном тулупчике и без шапки, двое солдат его удерживают за руки. В углу за столом волостной писарь, а по комнате с трубкой в зубах разгуливает какой-то чиновник.

– Я, пристав 1 стана Краснянского уезда Ловейко. Вам нужно заверить показания, данные пойманным моей командой корчемником.

–Батюшка, отпусти душу на покаяние, смилуйся! Покаяться хочу, облегчить душу, – вдруг заорал удерживаемый мужик. И тут же получил по шее от одного из солдат, неча тут рот разевать.

Священник попросил оставить его с мужиком наедине. Пристав скривился, но всё же выгнал всех из комнаты. Заикаясь и плача, Илья поведал батюшке свою историю. Тот задумался. Кое-какие мысли у него родились, и Фёдоров был заинструктирован, как себя вести в суде. Показания Ильи Фёдорова отец Павел Колосов заверил собственноручной подписью.

На следующий день корчёмная стража с захваченным вином и преступником выступила в сторону Красного. В тот же вечер Илья оказался в одиночной камере Краснинского тюремного замка. Пристав, потирая руки, написал рапорт для уездного суда, и отправил водку на акцизный склад.

Но вот в суде дело пошло наперекосяк. Илья Фёдоров орал на весь Красный, что показания из него выбили, деньги кровные отобрали, истязали нещадно, что может подтвердить священник Колосов. На следующее заседание вызвали Колосова. Тот объяснил, что не видел, как избивали Фёдорова, но нашёл его в большом расстройстве чувств, исповедовал, и тот поклялся ему на Священном Писании, что ни в чём не виновен. Пристав Ловейко имел бледный вид. Дело было передано в Смоленскую Палату уголовного суда. Там всё повторилось. Фёдоров орал о своей невиновности и причинённых ему побоях. Объяснял, что не знает никаких евреев в Оршанском уезде, Василисих, Жабыко и прочую корчёмную живность. Священник рассказывал о солдатах, крепко державших подозреваемого и отпускавшим ему подзатыльники. Ловейко же докладывал суду, что он полностью уверен в виновности Фёдорова.

Смоленские судьи оставили Илью Фёдорова в «большом подозрении» в деле о партии корчемников в Краснинском и Смоленском уездах, и передали его Василию Ивановичу Рачинскому под подписку. Ловейко же подал рапорт об увольнении с должности, и уехал в своё имение в Рославльском уезде.

Конец 19 века, Хохловская волость разрастается, вбирая в себя всё новые и новые сельские общества. Ну сами посудите где Хохлово, а где Боровая, Алексино и Пелещино. А всё это уже Хохловская волость. В 1886 году Хохловский волостной сход ходатайствует перед Председателем Смоленского уездного по крестьянским делам присутствия о преобразовании Хохловского сельского одноклассного училища в 2-х классное Министерское училище с ремесленным отделением. Нам это училище волость обязуется выделять 575 рублей ежегодно.

Крестьяне, знающие ремесло, большей частью ушли в город, хотя и остаются приписанными к сельским обществам. По возможности они выкупают свои наделы и становятся уже землевладельцами. Государство же издаёт массу законов и предписаний о выкупной земле, что создаёт для крестьянских обществ большие проблемы. Поди разберись в ворохе предписаний и уложений. Ведь сама жизнь земледельца зависит от земельного надела. Вот и завален Хохловский волостной суд жалобами по земельному вопросу. А решения волостного суда можно обжаловать в Смоленском уездном съезде через земского начальника 4-гог земского участка, к которому относилась Хохловская волость. Там уже образованные господа-чиновники утверждали или отменяли решения волостного суда.

Крестьянка деревни Чернушек Евдокия Дмитриевна Доброхотова, швея, проживающая в Москве, обратилась в волостной суд с требованием забрать у Петра Лаврентьева, жителя той же деревни, один надел усадебной земли с постройками. После смерти её отца, лет 30 тому назад, всё имущество его поступило в пользование к бабушке истицы Агафьи Корнеевне. Она и отдала его в аренду, а деньги использовала на своё пропитание. А лет пять назад продала усадьбу и постройки Петру Лаврентьеву за 60 рублей. После смерти бабушки Евдокия заявила свои права на имущество отца своего, так как считала, что после его смерти она являлась его единственной наследницей, а бабушка не имела права продавать её имущество. Волостной суд решил, что бабулька действительно не имела права продать усадьбу, и возвратил дом с постройками и огородом Доброхотовой. В уездном съезде Петр Лаврентьев попытался доказать, что 30 лет Евдокия Дмитриевна не имела ничего против владения и распоряжения усадьбой своей бабушкой, и что за давностью лет, которые он обрабатывал эту землю и платил за неё все подати, усадьба должна принадлежать ему. Однако, уездный съезд оставил его жалобу без рассмотрения, заявив, что он может потребовать назад с Доброхотовой свои 60 рублей, за которые была неправильно продана усадьба.

Дмитрий Андреев, крестьянин деревни Ухинья (Уфиноя), представил в волостной суд иск на один надел полевой и усадебной земли. Этот надел его племянник Зиновий Федоров продал крестьянину той же деревни Даниилу Кузьмину после раздела с дядей. После смерти племянника, осталась только бездетная вдова, а дядюшка Дмитрий Андреев посчитал себя единственным наследником и попытался отжать надел у Кузьмина. Свидетели же на волостном суде показали, что раздел между дядей и племянником случился лет двадцать уж тому как, и Зиновий Федоров жил своим хозяйством независимо от дяди. И по собственной воле 10 лет назад передал свой надел Даниле Кузьмину. Тот же после смерти Зиновия платит за надел все налоги и передаёт ежегодно его вдове 1 четверть ржи. Волостной суд, имея в виду, что владение землёй в Уфинье общее, то есть наследственность не имеет значения, в иске Андрееву отказал. Уездный съезд, приняв во внимание то, что Зиновий Федоров после раздела сам владел своим наделом и вел собственное хозяйство, и передал надел Кузьмину по собственной воле, решение волостного суда утвердил.

А вот крестьянка из Еловки Татьяна Денисова обратилась в волостной суд с претензией на своего соседа Корнея Ермолаева, который арендуя у неё надел полевой земли, не соблюдает якобы условия заключённого меж ними договора. Денисова требовала отобрать арендуемый надел назад. На суде Ермолаев показал, что за арендуемый надел вносит все платежи и передаёт по договору Татьяне ежегодно 1 четверть ржи. А также воспитывает Петра, малолетнего сына Денисовой. Сама же Татьяна надел обрабатывать не собирается, а хочет передать землю своему сожителю. Тоже показали и свидетели. Волостной суд признал иск Татьяны Денисовой несостоятельным. В уездном съезде Татьяна заявила, что Ермолаеву не должно быть дела до того, что она собирается делать со своим наделом, да и сын её 14-летний Пётр живёт у Корнея не без пользы для последнего. И вообще, ей Денисовой 1 четверти ржи не хватает для пропитания её и малолетних детей. Принимая во внимание бездоказательность иска уездный съезд утвердил решение волостного суда.

Держащий булочную Илья Абрамов, крестьянин деревни Лубня, живущий в 1-й части города Смоленска, на Свирской улице в доме Павла Александровича Мачульского, к 1895 году владел шестью наделами выкупной земли, купленной им у своих соседей, жителей деревни Прилеповки. Решив продать их, он обратился к земскому начальнику, который объявил ему, что по закону Абрамов для продажи земли должен получить разрешение от Министра Внутренних Дел Российской Империи. Да и продать эту землю он может только одному из сельских обществ. Общество вскоре нашлось – Соколовское товарищество. Документы два года утверждались в столице, и только в марте 1897 года Абрамов получил разрешение Министерства Внутренних Дел.

Смотрю рапорт Смоленского уездного исправника от 2 апреля 1871 года, в котором он пытается объяснить начальнику губернии почему за крестьянами Смоленского уезда огромные недоимки по выкупным платежам. Чтобы было понятно- господа дворяне в 1861 году землёй крестьянские общества наделяли не за спасибо. В уставных грамотах оговаривалась сумма годового платежа с каждого крестьянского общества. И платежи эти были отменены только после революции 1905-1907 годов. Так что сорок с лишним лет русский крестьянин продолжал кормить своего бывшего помещика. Ну а наш крестьянин сам бы собой не был, ежели б всеми правдами-неправдами не пытался уклониться от всяких тяготящих его платежей. Так вот рапорт исправника – это прям "плач Ярославны". И что он бедолага только не делает, чтобы выбить из сельских обществ установленные платежи, только волостные старшины и сельские старосты исполняют свои обязанности спустя рукава, придумывают всяческие отговорки и оправдания, лишь бы не платить. В рапорте он даёт развёрнутые характеристики некоторым волостным старшинам и волостным писарям, обвиняя их в нерадении и спаивании крестьян. Так, например, в Спасской волости волостной старшина разрешил устроить практически в каждой большой деревне кабак, а в селе Спас-Твердилицы (где проживает всего-то около ста человек) кабаков так целых три. Отдавая должное уму и изворотливости Спасского волостного старшины Ивана Устиновича Оспенкова, исправник обвиняет его в нерадении и нежелании собирать с крестьян волости деньги на выкупной платёж. Ещё так же исправник пишет и о других волостных старшинах, которые отравляют ему жизнь. Ведь за недоимки по выкупным платежам он, исправник, постоянно получает втык от губернатора. А все его начинания волостные власти игнорируют, или исполняют спустя рукава. Короче – этот стон у нас песней зовётся. Не, ну конечно рапортом. Красивым каллиграфическим почерком, аж на 16 листах. Подзабодали лапотники полицейского чиновника. Нам же интересна, в первую очередь, попытка исправника ранжировать волости Смоленского уезда по благосостоянию их населения. И так к зажиточным, или как написано к достаточным он относит Спасскую и Боровскую волости. Это волости так называемых государственных крестьян, то есть до 1861 года земли и крестьяне принадлежали казне (царской семье). Этим всегда жилось неплохо. Ко второму разряду-посредственных волостей – исправник относит Цуриковскую, Прудковскую, Лобковскую, Кощинскую, Белоручскую, Корохоткинскую, Владимирскую, Ольшанскую и Богородицкую волости. Вы спросите – а где же Хохловская? Есть такая волость. В третьем разряде – разряде бедных волостей. Ей компанию составляют Катынская и Бережнянская волости. Хрен ты что с наших предков возьмёшь, и так бедные. А государство старалось любыми способами заставить крестьян платить. Говорят, плохой урожай ржи, продавать нечего, так они ж, сволочи, лен да пеньку продают!!!!! Значит деньги у крестьян имеются. Смоленский губернатор приказывает по всем волостям каждый год собирать сведения о количестве собранного льна и конопли. Также отдельным приказом обязываются все сельские общества приискивать для себя заработки на стороне, преимущественно местные и артельные. А что это значит – а то, что крестьянам предлагается идти к помещикам (владельцам большого количества земли) и наниматься к ним за плату для обработки этой самой земли. Государство как могло пыталось деньги выбить, а крестьяне уклониться от этого геморроя. Вот некоторые цифры на 1870 год по Хохловской волости: Даньковское общество при годовом окладе выкупного платежа 86 рублей 40 копеек должно недоимки 995 рублей, Лубнянское общество при окладе 177 рублей должно 2 225, Арефинское при окладе 204 рубля – 1883, Рязановское, Запрудненское и Вербиловское общества (почему-то посчитаны вместе) при окладе в 1084 рубля недоимок имели 11 712 рублей. То бишь за десять лет с 1861 года так и не разогнались крестьяне что-то платить. Денег нет и баста.