Байки и не байки

Байка

Было это в те далёкие времена, когда Смоленск не был приграничным городом. Между западной частью государственной границы и Смоленском лежала целая Белорусская Советская Социалистическая Республика. Дело было в 1981 году. Как пели когда-то новосибирские КВНщики:

Наш Союз, наш общий дом,

Очень дружно мы живём.

Днём и ночью пограничник

Ходит по цепи кругом.

Ну, так вот, пограничники где-то там ходили на границе, а в Белоруссии шли большие учения. Над Хохлово с рёвом летала масса всего военного. Поначалу обыватели, задирая голову, смотрели в небо, пытаясь понять, что это там такое летает. Самые продвинутые, те, которые смотрели «Служу Советскому Союзу», даже пытались определять типы самолётов и вертолётов. Через пару-тройку дней попривыкли, и внимание на проносящиеся в воздухе боевые машины уже не обращали. На дворе у моей бабушки Анны Степановны петух впал в депрессию. Понуро сидел на заборе, устремив очи горе. Ему хотелось туда ввысь. Проноситься среди облаков вместе с теми странными железными птицами, оглашая окрестности боевым кличем и грохотом. А потом спикировать на соседского пса, дворнягу оборзевшую, да и выполнить на бреющем бомбометание из-под хвоста. Но, сил хватало только взлететь на забор.

Обойдённые вниманием петуха куры, бестолково носились по двору. Иногда собирались в кучу и возмущённо кудахтали. Что ж это твориться в небе-то голубом? Летают туда-сюда, воют да ревут. Совсем нашему мужику голову задурили! Нестись куры естественно перестали от слова совсем. Бабушка задумалась о замене петуха, и уже не раз поглядывала на топор. Не можешь выполнять свои обязанности, добро пожаловать в суп. Петух же, сидя на заборе, лишь тяжело вздыхал и высматривал в небе очередной военный самолёт.

У магазина днём стал появляться молодой незнакомый хохловским жителям мужчина в рыжих прокуренных усах. Собирал вокруг себя стайки пацанов, и что-то им рассказывал. Как-то раз и нас с братьями позвал. И что мы узнали? Идут большие учения, и наша воинская точка, пункт связи, что на окраине Утиного болота в лесу у Краснинского большака, тоже в них участвует. И вот ежели в деревне появиться кто-то незнакомый да начнёт расспрашивать, нет ли рядом каких-нибудь воинских частей, то надо этого человечка запомнить и срочно бежать на точку. Найдите, мол, меня, я там за охрану отвечаю, и приведите в деревню показать интересующегося. И если тот окажется действительно шпионом «условного противника», то на ваши мальчишеские головы прольётся дождь всех и всяческих армейских ништяков. И пилотки со звездой, и армейские фляжки и белые парадные ремни обещал. Вот же наивный. В деревне воевал практически каждый второй дед, не считая каждого первого. Только у нас в шкафу лежала и офицерская полевая сумка, и немецкий карманный фонарик с разноцветными линзами, и небольшая финка с наборной рукояткой. Вот пообещал бы штык-нож от «калаша», тогда да. Шпионов бы ему доставили сколько душе угодно.

Как бы там ни было, до конца учений шпиона в Хохлово не ловили. Но вот чем закончились эти самые учения для пункта связи, по деревне байка ходила.

Условный противник выяснил-таки расположение нашей воинской точки. И для её захвата был выброшен небольшой десант. Но не прямо на точку, а на поля за лесом. Всё что и надо было десантуре, это пройти пару километров по заросшему лесом пересохшему болоту и выполнить боевую задачу. Но тут вмешался случай в лице лешего, заведовавшего лесами в Хохловском лесничестве. Был он нечистью, недавно переведённой из глухой тайги под Томском. А там зверья в лесу море, а вот с людьми напряжёнка. А тут под Смоленском по лету в лесу каждый день кто-нибудь да гуляет. Грибы-ягоды, лозу драть. И кружил леший народ по лесу с превеликим удовольствием. А тут такой подарок – два десятка молодых мужиков, с оружием и в непонятной лешему прыжковой форме. Ох, он их и поводил по болоту. А сколько нового наслушался и о себе, и о командирах этих десантников. Даже взялся записывать новые для себя выражения и сравнения на кусочке бересты. Через пару часов надоело и нечисти забавляться. И воины дяди Васи таки вышли к пункту связи. Только вот не к самому, а к берегу небольшого озера, на котором стояла баня для офицеров.

Дорогу десанту преграждал забор из колючей проволоки. Те уже взялись было его резать, как вдруг над чёрной водой озера раздался громкий возмущённый голос со странным акцентом.

– Что творишь, слышишь, да? Зачем хороший проволка рвёшь? Ну, вон же ворота, двадцать метр пройди, да!!!!

На противоположном берегу озера охреневшие десантники увидели какого-то воина с чёрными погонами, возмущённо размахивавшего топором. Им же он указывал направление к вечно распахнутым воротам. Это был содат из Средней Азии, которому было поручено следить за банькой, дрова колоть да воду носить. К чему-то большему по службе его привлекать было офицерам пункта связи было стрёмно. Условно назовём его Турсунбек.

Турсунбек был крайне возмущён. Эти, из леса, сейчас забор порвут, а ему потом ремонтируй. Но, увидев забегавших в ворота вооружённых людей в странной форме, где б он видел прыжковые шлемы и комбезы советской десантуры, дитя азиатских полупустынь задумался. И очень быстро решил, что встречаться с этими товарищами ему не хочется совершенно. Бросив топор, Турсунбек рванул в сторону пункта связи. При этом поминал шайтана и всех демонов пустыни на своём родном наречии. Из дупла вековой липы показалась удивлённая мордочка лешего.

– Красиво излагает, душевно, – заявил хозяин леса спящему на ветке рядом здоровенному филину, – только не понятно ж ни хрена.

Филин приоткрыл левый глаз, поглядел на несущегося по лесу, что твой испуганный сайгак голосящего Турсунбека, и тяжко вздохнул. Приоткрыл правый глаз, увидел топочущих за азиатом десантников, и громко заухал.

– Да какая тебе война, – оборвал его леший, – учения. Что б ты старый понимал.

Если и был когда в мире рекорд в кроссе по пересечённой местности на 300 метров, наш испуганный среднеазиат его побил с большим отрывом. У него как-будто крылья за спиной выросли. Даже подготовленные спецназовцы догнать его не смогли. Подбежав к зданию столовой, из которой только что вышла группа молодых офицеров, Турсунбек истерически заголосил, докладывая о происшествии. Вся беда в том, что от избытка чувств голосил он на родном языке, который в военных училищах не преподавали. Ответом на его феерический доклад были лишь озадаченно-удивлённые выражения на лицах командиров. Рядовой набрал в грудь побольше воздуха, и через слово поминая шайтана и присных его, снова начал объяснять офицерам, что из лесу движется большой кирдык для всех. Для большего эффекта он ещё и руками размахивал в нужную сторону, да так что порывом поднятого ветра с головы командира взвода охраны снесло фуражку. Благо из столовой вышел начальник пункта связи подполковник, когда-то в молодости служивший в Средней Азии. Разобрав в криках солдата пару-тройку знакомых выражений, начальник рявкнул во всю мощь лёгких:

– Тревога. Лейтенант, взвод охраны в ружьё. Занять оборону.

Вот тут уже всё стало понятно. И через пару минут вооружённые бойцы уже заняли позиции. А из лесу показалась цепь десантников, палящих холостыми. Начался захват объекта. Только вот взвод охраны имел на руках автоматы, снаряжённые боевыми патронами. И хорошо, что молодой лейтенант всё-таки задумался, с чего вдруг из лесу какие-то люди просто так нарисовались. И приказал замкомвзвода, сержанту, отличнику боевой и политической подготовки, дать предупредительную очередь по верхушкам деревьев над головами нападавших. Тот с удовольствием и выпустил половину рожка. За толстый еловый ствол с матом спрятался наблюдавший за всей этой катавасией леший, над лесом, громко ухая, взлетел вспугнутый филин. Когда им на головы посыпались срезанные пулями ветки, десантники залегли. И принялись в двадцать лужёных глоток поливать матом в конец охреневших связистов, которые в глухих смоленских лесах в корень озверев от половой жизни только с местными лосями и кабанами, на учениях стреляют боевыми. Досталось и их непосредственным командирам, и высокому начальству в Москве, которое их, элитное подразделение Воздушно-десантных войск из тихой и мирной европейской Прибалтики забросило сюда в глухие смоленские леса, где в корень охреневшие связисты… Ну, и дальше по тексту с упоминанием всё той же извращённой половой жизни оппонентов. Леший, высунув от усердия язык, еле успевал записывать на бересте новые для себя выражения, сравнения и гиперболы.

История умалчивает, засчитали ли десантникам захват пункта связи, или посчитали связистов отбившими атаку. Леший веселился во всю, а громко ухавший в небе филин, сорвал голос, и с неделю по ночам летал над Хохлово безмолвной тенью.

Байка

Было это в те далёкие времена, когда Смоленск не был приграничным городом. Между западной частью государственной границы и Смоленском лежала целая Белорусская Советская Социалистическая Республика. Дело было в 1981 году. Как пели когда-то новосибирские КВНщики:

Наш Союз, наш общий дом,

Очень дружно мы живём.

Днём и ночью пограничник

Ходит по цепи кругом.

Ну, так вот, пограничники где-то там ходили на границе, а в Белоруссии шли большие учения. Над Хохлово с рёвом летала масса всего военного. Поначалу обыватели, задирая голову, смотрели в небо, пытаясь понять, что это там такое летает. Самые продвинутые, те, которые смотрели «Служу Советскому Союзу», даже пытались определять типы самолётов и вертолётов. Через пару-тройку дней попривыкли, и внимание на проносящиеся в воздухе боевые машины уже не обращали. На дворе у моей бабушки Анны Степановны петух впал в депрессию. Понуро сидел на заборе, устремив очи горе. Ему хотелось туда, ввысь. Проноситься среди облаков вместе с теми странными железными птицами, оглашая окрестности боевым кличем и грохотом. А потом спикировать на соседского пса, дворнягу оборзевшую, да и выполнить на бреющим бомбометание из-под хвоста. Но, сил хватало только взлететь на забор.

Обойдённые вниманием петуха куры, бестолково носились по двору. Иногда собирались в кучу и возмущённо кудахтали. Что ж это твориться в небе-то голубом? Летают туда-сюда, воют да ревут. Совсем нашему мужику голову задурили! Нестись куры естественно перестали от слова совсем. Бабушка задумалась о замене петуха, и уже не раз поглядывала на топор. Не можешь выполнять свои обязанности, добро пожаловать в суп. Петух же, сидя на заборе, лишь тяжело вздыхал и высматривал в небе очередной военный самолёт.

У магазина днём стал появляться молодой незнакомый хохловским жителям мужчина в рыжих прокуренных усах. Собирал вокруг себя стайки пацанов, и что-то им рассказывал. Как-то раз и нас с братьями позвал. И что мы узнали? Идут большие учения, и наша воинская точка, пункт связи, что на окраине Утиного болота в лесу у Краснинского большака, тоже в них участвует. И вот ежели в деревне появиться кто-то незнакомый да начнёт расспрашивать, нет ли рядом каких-нибудь воинских частей, то надо этого человечка запомнить и срочно бежать на точку. Найдите, мол, меня, я там за охрану отвечаю, и приведите в деревню показать интересующегося. И если тот окажется действительно шпионом «условного противника», то на ваши мальчишеские головы прольётся дождь всех и всяческих армейских ништяков. И пилотки со звездой, и армейские фляжки и белые парадные ремни обещал. Вот же наивный. В деревне воевал практически каждый второй дед, не считая каждого первого. Только у нас в шкафу лежала и офицерская полевая сумка, и немецкий карманный фонарик с разноцветными линзами, и небольшая финка с наборной рукояткой. Вот пообещал бы штык-нож от «калаша», тогда да. Шпионов бы ему доставили сколько душе угодно.

Как бы там ни было, до конца учений шпиона в Хохлово не словили. Но вот чем закончились эти самые учения для пункта связи, по деревне байка ходила.

Условный противник выяснил-таки расположение нашей воинской точки. И для её захвата был выброшен небольшой десант. Но не прямо на точку, а на поля за лесом. Всё что и надо было десантуре, это пройти пару километров по заросшему лесом пересохшему болоту и выполнить боевую задачу. Но тут вмешался случай в лице лешего, заведовавшего лесами в Хохловском лесничестве. Был он нечистью недавно переведённой из глухой тайги под Томском. А там зверья в лесу море, а вот с людьми напряжёнка. А тут под Смоленском по лету в лесу каждый день кто-нибудь да гуляет. Грибы-ягоды, лозу драть. И кружил леший народ по лесу с превеликим удовольствием. А тут такой подарок – два десятка молодых мужиков, с оружием и в непонятной лешему прыжковой форме. Ох, он их и поводил по болоту. А сколько нового наслушался и о себе, и о командирах этих десантников. Даже взялся записывать новые для себя выражения и сравнения на кусочке бересты. Через пару часов надоело и нечисти забавляться. И воины дяди Васи таки вышли к пункту связи. Только вот не к самому, а к берегу небольшого озера, на котором стояла баня для офицеров.

Дорогу десанту преграждал забор из колючей проволоки. Те уже взялись было его резать, как вдруг над чёрной водой озера раздался громкий возмущённый голос со странным акцентом.

– Что творишь, слышишь, да? Зачем хороший проволка рвёшь? Ну, вон же ворота, двадцать метр пройди, да!!!!

На противоположном берегу озера охреневшие десантники увидели какого-то воина с чёрными погонами, возмущённо размахивавшего топором. Им же он указывал направление к вечно распахнутым воротам. Это был содат из Средней Азии, которому было поручено следить за банькой, дрова колоть да воду носить. К чему-то большему по службе его привлекать офицерам пункта связи было стрёмно. Условно назовём его Турсунбек.

Турсунбек был крайне возмущён. Эти, из леса, сейчас забор порвут, а ему потом ремонтируй. Но, увидев забегавших в ворота вооружённых людей в странной форме, где б он видел прыжковые шлемы и комбезы советской десантуры, дитя азиатских полупустынь задумался. И очень быстро решил, что встречаться с этими товарищами ему не хочется совершенно. Бросив топор, Турсунбек рванул в сторону пункта связи. При этом поминал шайтана и всех демонов пустыни на своём родном наречии. Из дупла вековой липы показалась удивлённая мордочка лешего.

– Красиво излагает, душевно, – заявил хозяин леса спящему на ветке рядом здоровенному филину, – только не понятно ж ни хрена.

Филин приоткрыл левый глаз, поглядел на несущегося по лесу, что твой испуганный сайгак голосящего Турсунбека, и тяжко вздохнул. Приоткрыл правый глаз, увидел топочущих за азиатом десантников, и громко заухал.

– Да какая тебе война, – оборвал его леший, – учения. Что б ты старый понимал.

Если и был когда в мире рекорд в кроссе по пересечённой местности на 300 метров, наш испуганный среднеазиат его побил с большим отрывом. У него как-будто крылья за спиной выросли. Даже подготовленные спецназовцы догнать его не смогли. Подбежав к зданию столовой, из которой только что вышла группа молодых офицеров, Турсунбек истерически заголосил, докладывая о происшествии. Вся беда в том, что от избытка чувств голосил он на родном языке, который в военных училищах не преподавали. Ответом на его феерический доклад были лишь озадаченно-удивлённые выражения на лицах командиров. Рядовой набрал в грудь побольше воздуха, и через слово поминая шайтана и присных его, снова начал объяснять офицерам, что из лесу движется большой кирдык для всех. Для большего эффекта он ещё и руками размахивал в нужную сторону, да так что порывом поднятого ветра с головы командира взвода охраны снесло фуражку. Благо из столовой вышел начальник пункта связи подполковник, когда-то в молодости служивший в Средней Азии. Разобрав в криках солдата пару-тройку знакомых выражений, начальник рявкнул во всю мощь лёгких:

– Тревога. Лейтенант, взвод охраны в ружьё. Занять оборону.

Вот тут уже всё стало понятно. И через пару минут вооружённые бойцы уже заняли позиции. А из лесу показалась цепь десантников, палящих холостыми. Начался захват объекта. Только вот взвод охраны имел на руках автоматы, снаряжённые боевыми патронами. И хорошо, что молодой лейтенант всё-таки задумался, с чего вдруг из лесу какие-то люди просто так нарисовались. И приказал замкомвзвода, сержанту, отличнику боевой и политической подготовки, дать предупредительную очередь по верхушкам деревьев над головами нападавших. Тот с удовольствием и выпустил половину рожка. За толстый еловый ствол с матом спрятался наблюдавший за всей этой катавасией леший, над лесом, громко ухая, взлетел вспугнутый филин. Когда им на головы посыпались срезанные пулями ветки, десантники залегли. И принялись в двадцать лужёных глоток поливать матом в конец охреневших связистов, которые в глухих смоленских лесах в корень озверев от половой жизни только с местными лосями и кабанами, на учениях стреляют боевыми. Досталось и их непосредственным командирам и высокому начальству в Москве, которое их, элитное подразделение Воздушно-десантных войск из тихой и мирной европейской Прибалтики забросило сюда в глухие смоленские леса, где в корень охреневшие связисты… Ну, и дальше по тексту с упоминанием всё той же извращённой половой жизни оппонентов. Леший, высунув от усердия язык, еле успевал записывать на бересте новые для себя выражения, сравнения и гиперболы.

История умалчивает, засчитали ли десантникам захват пункта связи, или посчитали связистов отбившими атаку. Леший веселился во всю, а громко ухавший в небе филин, сорвал голос, и с неделю по ночам летал над Хохлово безмолвной тенью.

Давнишняя находка

Охота пуще неволи. Да. Начало мая выдалось замечательно тёплым, и в поля нас со Слонёнком тянет как магнитом. А тут ещё агентура донесла, что Кисели таки распахали. Тут уже двух мнений быть не может. Зам я генерального, или где? Поутру в фирме была операция «баптисты». Разогнав монтажников по объектам, я с совершенно честными глазами рассказал шефу, что вчера звонил главный «баптист» и призывал на встречу. Это давняя история. Несколько лет назад мы этим самым баптистам несколько объектов в Смоленске и области оборудовали пожарной сигнализацией. И с тех пор повелось, что мол, общаются оне только со Слонёнком. Вроде как он с ними подружился. А для технической стороны дела на встречах я нужен. И достаточно часто мы так вдвоём линяли с фирмы.

Вот и в этот раз прошло всё как надо. Оседлав специально оставленного на базе прораба с «Ларгусом», за полчаса проехались по городу, ну там переодеться и рюкзаки захватить. И вот самарский выкидыш фирмы Рено бодро несётся по краснинскому большаку. Минут пятнадцать-двадцать и можно сворачивать с асфальта. Как любила говаривать бабушка моей жены «Моя селиба!» Тут я знаю каждый закуток, каждый пруд и сажалку, да и по окрестным лесам меня батя таскал с пятилетнего возраста. Вот туда, Санёк, налево и по просёлку. Проезжаем мимо заброшенных колхозных ферм (ох, сколько крупного рогатого скота мой дед отсюда перевозил на Останкинский мясокомбинат), и углубляемся в поля. Эх, в советские времена кукуруза стояла по обеим сторонам дороги, выше человеческого роста. А сейчас? Бяда. Дорога сворачивала к большой берёзовой роще, Киселёвскому кладбищу. Всё, товарищ драйвер, тут мы выходим. А ты, друг дорогой, не забудь вернуться за нами часикам к четырём.

Итак, у нас почти шесть часов свободного и, надеюсь, плодотворного поиска. До места бывшей большой деревни только балочку перейти. Еле видный просёлок уходит в поля, за спиной Киселёвские кусты, небольшие перелески, которые через километр-полтора переходят в густой лиственный лес. А там, где до 1971 года была деревня Кисели, теперича ровное поле. Как же всё изменилось с моего малолетства. В тот первый мой день в киселёвских садах, показалось, что белая дядькина копейка, въехав яркого солнечного августовского дня на единственную деревенскую улицу, погрузилась во мрак. Кроны старых разросшихся яблонь почти не пропускали солнечного света. А там, где тонкий лучик смог пробиться сквозь зелень листвы, он упирался в густую поросль сливовых деревьев, играя бликами на изумрудных листочках. Как же мне тут понравилось, сколько разных сортов яблок, за ними мы собственно и приехали, я перепробовал. Белый и розовый наливы, аркад, коробовка, пепин, да всего и не упомнишь. Но наелся я реально до оскомины. Папка потащил меня в овраг к роднику. Вода была обжигающе холодной и невероятно вкусной. Старый сруб уже практически врос в землю, едва-едва возвышаясь над густой травой. Я глотал вкуснющую воду, а батя объяснял, что здесь вся деревня брала питьевую воду, а чуть ниже по оврагу есть другой ключ, откуда брали воду поить скот. Вода там железистая и совсем не вкусная. Загрузились мы тогда яблока так, что копеечка аж просела на рессорах и чуть не скребла днищем по дороге.

Так я первый раз оказался там, где родился мой отец. В той самой деревне, куда в июле 41 после боя под Хохлово перебрался с семьёй мой дед Андрей Васильевич со всей семьёй. Их дом на окраине старого Рачинского парка сгорел от прямого попадания немецкой мины. Как раз на склоне того самого оврага, где я наслаждался родниковой водой, дед выкопал и, как мог, обустроил землянку. Уже гораздо позже, роясь в пыльных архивных документах, а выяснил, что нам сии Кисели вовсе не чужие. В первую перепись, устроенную Петром Алексеевичем, в этой деревне записан мой самый дальний из известных, надеюсь что пока, предков, Прокопий Григорьев. А вот его сыновей да внуков барское самодурство, а может быть и вовсе хозяйственность да домовитость, помотали по окрестным деревням. И в Верхней Уфинье жили мои предки, а после наполеоновского нашествия единственного оставшегося от семьи шестнадцатилетнего Илью перевели в Запрудье. Это отсюда немного ниже по течению, на другом берегу Серебрянки, ну или кому как нравиться Хохловки. В Запрудье семейство обжилось, разрослось после реформы 1861 года. И только коллективизация разбросала трёх братьев и их многочисленных детей по разным деревням.