Друг степей

– Может быть, не знаю, – отвечал старый Кирсан. – У нас такой народ – ему все враги…

Чеченцев в лицо Буурал вообще не различал – от страха. Они все почти были одинаково черные и пугали его, каждый был готов убить бедного Буурала в любую минуту. Только Джохар выделялся среди прочих.

Этот Джохар был хуже всех, кого ни возьми. Рыжий, заросший колючей щетиной и такой маленький, что жутко было на него смотреть. Буурал, встречая его взгляд, пламенеющий темным огнем, всякий раз вздрагивал. Все боялся, что ударит. Подпрыгнет и ударит головой прямо в подбородок.

Джохар мучил его все время. Настоящий был живодер. Жестокий, как турникет в метро. С другими было проще – ударит ногой в пах, автоматом добавит по голове: лежи потихоньку, кровь сплевывай. А этот не такой. Как начнет говорить – остановиться не может. Говорит-говорит, пока сознание от ужаса не потеряешь.

– Ты, – говорит, – не раб, не скотина… Ты должен мне в глаза смотреть. Ты человек, понимаешь? Смотри мне в глаза!

Знаем мы твои глаза, думал Буурал. Посмотришь, а он тебе промеж этих самых глаз – прикладом.

– Не надо, дяденька, – тонким голосом говорил Буурал. – Не надо в глаза… Я же не десант. Я в свою часть добирался.

Но Джохар даже не слушал его оправдания. Он чего-то все от него хотел, чего-то добивался.

– Мы, – говорил, – не враги с тобой. Мы оба – русские люди. Хоть я чеченец, а ты – чучмек обыкновенный. Но оба – русские. Понимаешь, почему?

– Понимаешь, – кивал головой Буурал, хотя ни черта не понимал. Он – чучмек, тот – чеченец, где русские?

– Ничего ты не понимаешь, – злился Джохар и Буурал сжимался судорожно: ударит башкой в живот – все грибы назад полезут. – Мы с тобой в советской школе учились, оба одну литературу читали. Русская поэзия, понимаешь?

Буурал кивал, боясь, что врежут сапогом промеж ног. Как же, русская поэзия, помню! А тот, скотина, пристал, как банный лист, все свое долдонит.

– Какие, – говорит, – стихи любишь?

– Разные, – Буурал прятал взгляд. – Разные люблю.

– Ну, какие разные? – Джохар не отставал.

– Ну, вот это… – Буурал мучительно морщился, вспоминал. – Снесла курочка яичко. Не простое, а золотое…

Джохар останавливал его жестом крепкой ладони.

– Это не стихи, дурак. Это фольклор. Вековая мудрость русского народа. Понимаешь? А ты стихи давай…

Как же Буурал его в этот миг ненавидел. Стихи ему подавай, черножопому! Говорила ему в школе русичка Татьяна Пална, добрая женщина: учи стихи, козел малолетний, в жизни пригодится. Он не верил: где ж там пригодится, на заборе их что ли, заместо мата писать? А вон оно как обернулось – и правда, пригодились бы стихи. А теперь что ответишь? А Джохар все пытает, не отстает.

– Какую, – говорит, – великую русскую поэзию помнишь?

Буурал второй заход делает, мало на что надеясь:

– Колобок, колобок, я тебя съем…

Но этот стих Джохар даже слушать не стал, весь затрясся, глаза кровью налились – вылитый патиссон из вампирского фильма «Сумерки»:

– Издеваешься надо мной, да?!

Буурал не ушами – спиной, кожей, третьим глазом услышал, как передергивается затвор на его автомате.

Третий глаз – это его ламы научили уму-разуму. Эти ламы жили в монастыре недалеко от их юрты, жирные все, толстые как директор комбината. Все время ходят, четки перебирают, Будде молятся: гыр-гыр-гыр, Амитабха, гыр-гыр-гыр, Майтрейя.

Но несмотря на это, очень были душевные люди.

– Третий глаз, – говорят, – у тебя во лбу находится, все чувствует, все знает заранее. Только его открыть надо.