Фант

Почти год верзила безбожно кутил, предаваясь блуду и нагло списывая продовольствие на якобы разбитые беляками обозы, сбывая налево излишки. Там, на Дону, и женился, хамски обрюхатив дочь раскулаченных им же зажиточных казаков Дыкиных. Но, сколько веревочке не вейся…

Бурная деятельность идейного борца внезапно оборвалась в осеннее утро 20-го. Победителей, конечно, не судят, но случается их казнят.

Белоказачий разъезд услышал в степи нестройное пение.   На трёх подводах красноармейцы везли провиант одному из кавалерийских эскадронов, что был расквартирован на брошенном хуторе. На первой телеге расположилось четверо в новехоньких буденовках и при оружии. На двух других сидели три бабы и маленькая девочка. Один из бойцов, по всему главный, безмятежно дрых, хорошо уработавшись с очередной селянкой на сеновале, а трое тянули пьяными голосами заунывную песню. Когда казаки окружили обоз, один из пьяных певунов, увидев беляков, попытался выхватить маузер. Этого казаки тут же зарубили. Двух других они стащили с телеги, отвели в балку и застрелили. А разбуженного шумом и ничего не понимающего Дыкиного прадеда, спустя минут пять после расправы над сослуживцами, повесили на ближайшей подходящей акации. О том, кто спящий, разьезду пожалилась одна из баб, не избежавшая грязных лап нахального ленинца. Когда непроспавшуюся скотину волокли к петле, тот только мычал и страшно таращил глаза на импровизированную виселицу. Зарвавшегося вояку казаки вздернули, громко поржав напоследок. Обоз реквизировали, а баб отпустили с миром.

По всему получалось, что заслуженный прадед Дыки никакой не герой, а напротив – приспособленец и негодяй. Некоторое время Дыка не верил злопамятной старухе с противным взглядом. Но, умение сопоставлять редкие сведения и эпизоды, вникая в краткие обрывки белой эмиграции, которые, несмотря на запреты, всё-таки ходили в народе, внимательное слушание станичных баек о лихом времени, подвигло его сделать неутешительный вывод и тут же сменить фамилию из стыда за предка. Дыка очень сильно переживал. – Ну, ладно, этого подлеца повесили. А кто ухитрился выжить? Такие же лжекоммунисты, которые заняли теплые места и умудрились передать их по наследству? – размышлял он, – чему верить-то в этой стране?

От предка-большевика Дыка унаследовал приступы неконтролируемой ярости, а по материнской линии – упрямство и долготерпение. Второй раз зона встретила уже Дыкина и вскоре, упростив, переработала в Дыку.

Были ли у Дыки в крови руки? А Бог его знает. В доступных протоколах этого не засвидетельствовано. Дать же отрицательный ответ я тоже не могу, ибо полагаю, что сыскать настоящего вора без этой малости представляется определенно трудным. Да и не быть жестоким и без свирепого нрава вору высокого полета просто невозможно. Ведь если тебя желают убить, то неловко защищаясь можно запросто и зарезать страждущего. А Дыку убить хотели, и не раз.

Кому-то он мешал, скорее не он сам, а его мировоззрение, внутреннее устройство.  И мешало оно кому-то настолько сильно, что как только Дыка слег, тут же набрали силу ранее едва приметные слухи, будто он ссученный. И заинтересованная в этом сторона так расстаралась, словно желала заживо вычеркнуть авторитета, будто того и не было. Тем не менее, это не помешало Дыке отомстить, виртуозно обтяпав последнее свое посмертное дело.

6. Все эти дни Фант размышлял: – Что же, пинаясь коленом, имел в виду Дыка, на что хотел обратить его мысли, указать? Зачем подмигнул?

И как ни ломал голову, ничего толкового не приходило.

– Сволота, – злился он, – вся эта уголовщина сволота. Я его подлюку выручил, а он вон как со мною. Смертничек. Это я-то смертничек? А за что же? Или им в падлу помощь от простолюдина? Хамло, рожи каторжные! Урки! Ты ему раз помощь на блюде,  два, а он за оказанную услугу ухлопать тебя готов? Собака! У них, видать, принято платить смертью за добро? Черт свел меня с этим «привилегированным». Но хера вам от меня не снилось? Как я спроворю, так оно и будет. Все ваши блатные задумки – порожнее… Посмотри-ка на них, выбрали себе инструмент. Еще посмотрим, кто место мастера займет, кто кем «бревна» тесать станет.

Позлившись таким образом, Фант снова и снова обращался к беседе с Дыкой и принимался раскидывать умом. До головной боли иной раз мучил себя думками, а ответа не находил. В бессилии он принимался выуживать нечто доброе в образе Дыки. Не получалось, старался извлечь из темноты хитрость какую или глупость. Но все безрезультатно. В конце концов, он перестал морочить себе голову. Бродя по подвалу в поисках материала и пиная щебень, его взору подвернулся ржавый обрезок двадцатимиллиметровой арматуры.

– Ха, сгодится! Не хилая находочка. Если что, череп любому влёт проломит, – определил он возможности железяки, на том и успокоился, найдя ей укромную щель в кладке и под рукой.

7. Несмотря на обилие травяных сборов, Богу оказалось угодным принять самое невыгодное для Дыки решение, и вор медленно отдавал концы. После очередного осмотра лекарь дал не более пары суток умирающему, прося по возможности утаить это от больного. Но Дыка, видимо, и так всё понял, потому наступившей ночью велел «шестеркам» обеспечить условия и позвать к себе на разговор Маклера, чем немало удивил рыжего громилу.

Маклер вынашивал тайную претензию к Дыке и на трон. И при случае не преминул бы высадить тому под ребро финку, о чем Дыка хорошо знал. По жизни этот маститый мордоворот был глуп. Делая ставку на силу, которую, впрочем, характеризовать, как недюжинную было нескромно, он никогда не искал причин, считая, что "катать вату" занятие никчемное. Если он не был уверен, то всегда хитроумно переводил стрелки на других или же подключал к сваре поддувал. Камнем преткновения между арестантами стала неожиданная смерть Баритона, которому Маклер был другом детства.

В противность габаритам, дебелый верзила обладал кошачьей походкой. Дыка придремал и не слышал, как подошел Маклер, потому и вздрогнул, когда открыл глаза и увидел силуэт верзилы.

– А-а-а… Всё пугаешь? Репертуар не устарел, не пора ли сменить напев? – просипел Дыка.

– Каждому своё. Не могу отказать в удовольствии понаблюдать испуг, вот в чем дело-то – осклабившись, съёрничал урка, высказывая тем своё превосходство.

– По «бабушке» тасуешь? – вопросил вор и подумал, – Ишь ты, в башке солома, а ерепенится, что тот ёрш. Ну-ну, герой, поглядим, кто из нас в роли дамы будет, – и после недолгой паузы: – Что, в горло готов вцепиться? случай подходящий – в лоб резанул обреченный Дыка и добавил – Угомонись, я смерти не боюсь. Видишь, вон в том углу «косая» дожидается? Недолго мне осталось. Присядь-ка, пошебуршим напослед. Стараясь скрыть боль, Дыка сдвинулся к стене.

– Разговор или так? – легкомысленно обронил Маклер, но присел на край койки и невольно правой ладонью коснулся ловко упрятанной заточки.

Это движение не ускользнуло от острого взора Дыки. Ухмыльнувшись, вор изрёк: – Не мацай пера, когда плохо разбираешь собеседника. А то ить ответ недалёк, на сходе объяснять придется прореху.

И вдруг внезапно вскинулся и, к немалому удивлению Маклера, вор метнул заточку, которая с глухим звуком воткнулась в дверцу тумбочки. Маклер покраснел от злости. Как это ему удалось много лет таить такое умение? Надо же! – понеслось в голове Маклера, и на лбу выступила испарина, а между лопаток пробежал неприятный холодок. Он понял, что Дыка пас его и, заблажься тому расправиться, Маклер давно бы примерил деревянный макинтош. Это вконец запутало и расстроило бандита.

– Не забывайся и успокойся, ты мне нужен живым. Это мне теперь стоит поволноваться. Я без оружия, а не ты – оборвал вор нехорошие мысли, и Маклер понял, что он очень мало знал Дыку и вызван им неспроста. Хорошо бы чего лишнего не ляпнуть, – подумал Маклер.

– Знаешь за мою крайнюю ходку? – тихо начал вор.

– Много наслышан, не «стиры катаю» – последовал ответ гостя, немо намекая на шныряющие по углам камер слухи об обстоятельствах последнего дела. Вину в гибели Баритона во время налета на кассу приписывали Дыку, а от этого и считалось, что авторитет ссучился и репутацию подмочил.

– Наслышан, это хорошо. Да не по теме. Слышал звон да не знаешь где он…  Или ты тоже принимаешь меня за гниду? – повысил тон беседы Дыка, уверенный, что это так.

– Нет, что ты! Успокойся, но ты проясни мне весь этот замут.

– Ладно, скажу, да не песенку. Баритон сам виноват, и меня сильно подвел. Не владел собою стервец,  через край горяч был. Не к месту пушкой большой любитель был размахивать. А надо бы холодным разумом ему жить…

Я в тот раз лишь по случайности пулю не схлопотал. Вовремя понял, что дело провалено. Доведись мне не задрать лапы, а дернуться сгнил бы уже. В зоне говорят, что ты вот умный; знать обязан раз так – ни один вор авторитет из интереса так ронять не станет. Не клоуна корчим, когда "мыло варим". Это для закона и молокососов расклад, что я совесть потерял. Ну и пусть им. Думаешь, не знаю, что бают? Знаю. А разве кто взял смелости на себя приписать мне эту плюху в самом деле? Не слыхал за такое из мира?

– Да не-ет, – невнятно протянул Маклер.

– И не услышишь. Кто знает Дыку, глупое нести не станет. А менты пусть дурку хавают, с них станется.

При наступившей паузе размышляющий Маклер в темноте рассмотрел, что лицо собеседника усеяно крупными каплями пота и понял, что Дыке должно быть очень плохо.

– Ладно, хорош о пустом, – снова начал Дыка, – задуманное надо бы завершить. Не терплю недоделок. Мой дембельский аккорд так сказать, хе-хе-хе. Вот давай и перетрем мучицу. Или это не интересно?

– Да как же, – спохватился Маклер, в голове которого промелькнуло, что умирающий на воле оставил тайник и думает ему довериться, – интерес к хорошему делу всегда имею, серьезный интерес.

– Я скажу, а ты думай. Ту кассу, на которой погорел Баритон надо брать.

– Как! – аж подскочил Маклер.

– Ты это, потише. Неинтеллигентно орать-то. О деле шепчем, а ты горло дерёшь. Разве так можно? Нехорошо. Знал я, что непоседлив ты, да не брал в толк, что через край заранее кипятишься. Нехорошо…

Маклер почувствовал тревогу и легкий озноб. Из-за сволочного своего характера он мог лишиться доверия вора. А если заговорил Дыка, то стоило бы послушать. Этот так молоть языком не станет. Верно, старый хитрован что-то весомое замышлял, стоящее. Да не судьба. Вот и решил передать драгоценное наследие.

8. Занятому монотонной работой Фанту пришло в голову снова разобрать по полочкам членов бригады. Не тут ли закавыка? – мелькнуло у него. Начал он с Маклера. – Тут надо все до мелочей учесть, ни крохи не упустить – внушал он самому себе.

Что Маклер подонок ясно, как солнечный день. Каков же «вес» этого Дыкиного товариша, что он за птица? – вернуло Фанта назад во времени. На зоне ничего скрыть невозможно. Какая странная дружба – думал Фант – авторитет и претендент. Маклер открыто ненавидел Дыку. Дыка явно презирал и даже брезговал Маклера. Но оба старательно держали марку, будто из них друзья – не разлей вода. Зачем шутовство, если каждый ждал случая всадить финку оппоненту? Кто же из них, кто? Вот политика, похлеще международной. К Дыке относились неоднозначно. Что уважали за справедливость – факт. Что некоторые откровенно считали ссученным, тоже, однако, факт. Но за глаза шакалом, как Маклера, не называли. Маклера же только боялись. Если Дыка открыто конфликтовал и не ввязывал в разборки поддувал, то Маклер поступал подло. Он старался любое действо обтяпать чужими руками, когда приходилось давать задний ход. А это случалось, и тогда Маклер трясся за свою шкуру, зачастую вместо себя под нож подставлял других. Здесь плюсов больше на стороне Дыки. К тому Маклер был замешан в слухах, что Дыка ссученный. А Дыка подобного о противнике себе никогда не позволял. Из всего напросился вывод – Дыка вправе вынашивать обиду на Маклера, обиду серьезную. Маклер же желал исчезновения Дыки, чтобы подмять под себя место авторитета. Да уж, попался пасьянсик, ничего не скажешь.

Рейсфедя – бестолковый бугай. Ему только бы пожрать, баб, да в пьяном угаре изувечить кого. Этот просто живет. Не думая живет. Ему покалечить человека раз плюнуть. Что в зоне и произошло. В недобрый час оказался перед ним худосочный малец. Амбал был под торчем и давай беднягу ни за что мутузить. И забил. Насмерть забил. Сход по этому поводу собирался. Но с дурака, как с гуся вода. Правда, шептали, будто Дыка очень переживал за погибшего. Мать у мальчишки одна осталась. Но в пику Дыке, за Рейсфедю сказал слово Маклер, и тому сошло. Нарваться на такого идиота, конечно, риск, но подобные всё-таки менее опасны, в отличие от умеющих шевелить мозгами. Да уж… Значит, Дыка обижался на Рейсфедю за то, что тот увильнул от ответа.

Теперь, наконец, очередь Занозы. С этим намного хуже. Заноза психически ненормален. Садист на генном уровне. Выносливости позавидовать можно. Кажется, жертву неделю гнать способен, что матерый волк. Ну и на этого управа есть. С таким сюсюкаться опасно. Сразу хребет сломал и делов-то. Главное паузы нельзя допускать. А без Занозы всей этой компашке грош цена. Так, пестуны без мамки. Потому Занозу вперед всего нужно будет нейтрализовать.

9. Каждому предписано споткнуться душою, ранить её.  Кто о любовь искалечится, кого смерть близкого надломит. И Дыка не оказался исключением. Не избежал этой участи отщепенец. Произошло это на Енисее. Вторую ходку молодой выжига начал с побега. Дело случая. Завели конвойные его в кабинет на пересылке и пока туда-сюда носились с докладами и горланили оформители, надзор ослабился. Тут осужденный и юркни в щель, да тикать. И так зашелся кругами, что оторвался от довольно усердной погони. А к ночи шустрый ловкач выбрел на огонек. Небольшое село расположилось у дремлющей реки. Постучал в окно глянувшегося дома. Отворил дверь хозяин. Кряжистый мужичок; поздоровкался; нараспев спросил, чего гостю потребно. Вслед выглянула и маленькая женщина. Платком выцветшим убрана. Впустили нежданного посетителя. Чистота, уютные занавесочки, белые скатерки плетеные узелками. Вкусный запах доброго дома.

Хозяева как раз ужинать собрались ну, и "путешественника" за стол усадили.

– Мать, плесни-ка нам малость – скомандовал глава семьи.

Та молнию, было, метнула, но тут же погасила недовольство и вынесла прохладную бутыль.

Выпили. Дыка сразу понял, что гостеприимные супруги «распаковали» в нем беглеца. Но молча терпел незаконник буравящие взгляды. Как поели, вышел с хозяином на крыльцо. Раскурились. Тут сам и затеял беседу. О жене рассказал, какая ему баба добрая подобралась Богом, о сыновьях хороших малых, что в тайге промышляют зверя. О себе говорил мало, но так, что выжимал слезу, слезу зависти к этому простому человеку. И такая Дыку охватила тоска, хоть бери и вешайся.

– Молод ты, ох молод. Что скажу, не прими за обиду. Нехорошее ты, парень, затеял. Вертайся-ка обратно, – закончил разговор хозяин, – не дело от себя бегать. Как ни крутись, а выше головы не прыгнешь. Оно хоть зло и имеет право на жисть, а себя под него равнять не нужно. Положенное смиренно прими, неча Божьей воли противиться – и, помолчав, добавил – Преночуешь и мотай под надзор. Так оно лучше подумать о причине тому, что случилось с тобою.

Впоследствии Дыка не раз отсылал посыльных к хозяевам со скромными подарками и наказом вручить хозяину безо всяких объяснений. А когда однажды узнал, что хозяин помер, а хозяйку забрали к себе дети, долго рыдал, уткнувшись в подушку.

10. Уже полмесяца Фант томился в подвале. От делать нечего он несколько раз обращался к грядущему ограблению. Перепроверял, всё ли точно сделал. Даже однажды снова разобрал «быка», чтобы лишний раз убедиться в правильности расчетов. Придраться было не к чему. Несколько раз он проникал в потайной лаз и приподняв люк наслаждался шумом жизни и подолгу таращился на одинокий фонарь и пару окон. Хоть и одолевала бессонница, Фант частенько впадал в полузабытьё. И однажды в таком состоянии он вспомнил о Торпеде. Торпеда попал на зону по хулиганке и был пронырлив, что матерый лис.  Как-то зона торчала. Через «кордон» в руки заключенных попала весомая партия «дури». Естественно урки по тяжелой загудели. Торпеда, как и большинство, принял дозу. Сначала его прошибло дурачиться и, страшно выпучивая глаза, беспричинно хохотать. А спустя часа три он прицепился с разговором к Фанту. Благо рядом никого не было.

– Серый, я чёт знаю такое, за что меня прибьют.