Переводчик

– Да так. Утром мне приказали расстрелять чеченца. Разве можно вот так просто взять и убить?

– Можно, – махнул рукой Кириллов. – Запомни, Олег, это – война. Здесь цена человеческой жизни равна цене патрона. С этим нужно просто смириться, и принимать это как должное. Или быстро свихнешься. Ты его расстрелял?

– Ты что? – Олег замахал руками. – Я же не палач!

– Значит, ты еще не перестроил свою психику на боевой лад. Ну, ничего. Это дело вполне поправимое. Скоро будешь убивать пачками, и на завтра уже не будешь об этом помнить…

Саша так скривил лицо, что, было, не понятно говорит он правду, или так жестко шутит. Поэтому Олег не знал, как ответить. Он промолчал.

– Может, дать тебе успокоительного? – спросил Кириллов.

– Давай, если не жалко… – пожал Олег плечами.

Врач вынул из ящика какие-то таблетки, и дал Нартову пару штук. Олег проглотил таблетки и запил их водой.

– На войне, Олег, жизнь и гроша ломанного не стоит. Примирись с этим.

– Но ведь это не правильно! Человеческая жизнь – это самое дорогое, что есть на этом свете. Жизнь надо беречь, а не так лихо пускать её в оборот…

– Запомни, Олег – война, это самое мерзкое, самое кровавое преступление.

– Но ведь все равно, это не правильно!

– Это не совсем так, – покачал головой Саша. – Убивая врага, ты, возможно, спасаешь кому-то жизнь.

– Не нужно было затевать эту войну. Тогда бы не пришлось никого убивать.

– Война уже начата. И не нами. Сейчас наша задача – закончить войну. Закончить мы её сможем только после того, как переломим боевикам хребет. А это мы сможем сделать только тогда, когда отправим к Аллаху большую часть боевиков.

– Тот, кто начал войну – урод, – заключил Олег.

– Согласен, – кивнул Саша. – В семье не без урода.

– Этого урода надо сюда. Пусть он посмотрит, как это выглядит на расстоянии вытянутой руки. Пусть он посмотрит, что есть такое смерть, как она выглядит, как она пахнет. Может, тогда он осознает, на что обрек тысячи человек…

– Уроды, Олег, никогда не спускаются до таких мелочей. Им хорошо и наверху.

– Но я бы все равно хотел бы посмотреть на них здесь. Вон там, на сопке, где погибла десантная рота.

– Я, честно говоря, тоже… но это, как ты понимаешь, не реально. Смотреть на смерть выпало нам и только нам. Ничего уже не изменить. Такое наше призвание…

Саша закрыл ящик с медикаментами и снова повернулся к Олегу:

– Если тебе приказали расстрелять боевика, значит, наши командиры в отношении тебя что-то замышляют.

– Я знаю. Романов приучает меня к виду крови. Он что-то задумал. Говорит, что если эту задумку реализовать, то боевиков можно будет брать голыми руками…

– Романов это может. У него голова светлая… – усмехнулся Саша.

– Голова светлая, а стоит на должности всего лишь командира батальона.

– Это так задумано, – улыбнулся Саша. – Большие командиры специально таких как наш Борисович высоко не поднимают. Только такие, как Романов, умеют учить своих подчиненных воевать. Сейчас Романов командует уже шестым отрядом. Ставят его на самый плохой отряд, смотришь, через полгода не отряд, а конфетка. Романов разведчик экстра-класса…

– Я его еще не очень хорошо знаю…

– Еще узнаешь. А вообще, по-моему, Романов это тот, за кем можно идти с закрытыми глазами. У него сознание не как у нормальных людей. Что-то случилось, еще никто не понял, что именно, а он уже все взвесил, осознал и выработал решение… Он с горцами не воюет. Он с ними просто играет. Они для него не противник. Для другой войны он готовился. В Афганистане он был заместителем командира роты в Асадобаде и там воевал так, что мятежники за него даже миллионное вознаграждение назначили.

– Мне кажется, что на войне самое страшное, это недооценить противника, – сказал Олег.

– Это так. Но Романов себе цену знает. Позже ты увидишь в нем нечто такое, чего нет у многих крутых спецназеров.

– И что же это?

– Как бы тебе объяснить… понимаешь, командиры на войне стараются всегда быть осторожными, постоянно считаются с противником, чего-то опасаются, чего-то боятся. Романов не боится вообще ничего. Ему сам черт не брат. Если он куда-то приходит, пусть даже к незнакомым людям, то все вдруг понимают, что он Хозяин. Он даже может еще ничего не сказать, но все понимают, что он выше всех. Просто Борисович хозяин любого положения. Хозяин любой ситуации. Когда нет выхода, он просто проломит стену, но выход найдет. Это человек огромной силы воли. Воли у него столько, что хватит на сто человек. Или на двести. А может и больше… Он здесь над всеми нами хозяин не только потому, что у него звание и должность, но и больше потому, что все в него верят и все его уважают…

– И боятся, – сказал Олег, вспомнив как Романов нарезал Мишину.

– Да, и боятся, – кивнул Саша.

Олег понял, что исчерпал темы для разговора и повернулся к выходу из палатки.

– Я пойду. Спасибо за таблетки.

– Приходи вечером, посидим, чаю попьем…

Олег кивнул:

– Хорошо, я приду, как смену сдам…

Олег вышел из палатки и направился к штабу. Подумал, что Саша Кириллов хоть и говорил ему немного не то, что он хотел услышать, но мыслит врач в том же русле, что и сам Олег.

– Где ты ходишь? – спросил Шумов, как только Олег вошел в палатку.

– К врачу ходил.

– Душу лечить? – майор криво усмехнулся.

Олег ничего не ответил. Он прошел к печке и вытянул перед ней ноги. Пришел Романов и сунул Нартову под нос топографическую карту.

– Изучай.

Олег взял карту в руки. Это был прилегающий к расположению отряда район. Возле Сельментаузена на высотах были нарисованы крестики в кругах.

– Изучай, – повторил Романов и хлопнул Олега по плечу: – Завтра туда поедем раненных боевиков по подвалам искать…

Нартов смотрел на карту как баран на новые ворота, а сам только и думал о том, что завтра предстоит боевой выход.

Через час случилось знаменательное событие: в отряд прикатила колонна из шести бронированных артиллерийских тягачей МТ-ЛБ и трех боевых машин пехоты БМП-2 – «двушек». Это, наконец-то, по решению командования группировки войск, отряду придали бронированную технику. Конечно, не ахти, но уже можно было формировать бронегруппы мобильного резерва, и более эффективнее прикрывать броней действия разведгрупп.