Полководцы Петра Великого

Военный совет принял решение встретить неприятеля на укреплениях осадного лагеря, то есть на линии окопов (невысокого вала и мелкого рва) и рогаток. На этом больше всего настаивал наемный фельдмаршал герцог де Крои, которого Петр I неосмотрительно оставил за себя на неопределенное время, уезжая в неблизкий Новгород.

Герцог в ожидании подхода шведов неизвестной численности издал по русской армии приказ, который зачитывался во всех полках под барабанный бой. Малопонятный для войск приказ гласил следующее:

«…Ночью половине войска стоять под ружьем… Перед рассветом раздать солдатам по двадцать четыре патрона с пулями. На восходе солнца всей армии выстроиться и по трем пушечным сигналам – музыке играть, в барабаны бить, все знамена поставить на ретраншаменте. Стрелять не прежде, как в тридцати шагах от неприятеля…»

Уже после Нарвского поражения станет ясно, что разведка русских в те дни преступно никуда не годилась. Вернее, она не просто оплошала, а попросту не велась, иначе царь Петр I знал бы, что на выручку осажденной Нарве идет не просто крупный отряд неприятеля, а главная королевская армия во главе с самим Карлом XII, совсем недавно разбившим Данию, петровского союзника, и заставившим ее выйти из Северного союза. Тогда события под Нарвой развивались бы по сценарию, утвержденному государем, и, вполне возможно, именно по шереметевскому плану. Но это, увы, только историческая гипотеза, которая под собой ничего действительного не имеет.

В той битве 19 ноября 1700 года поместное ополчение занимало согласно диспозиции (которая после военного совета не изменилась) крайний левый фланг осадной линии в 7 километров, рядом с дивизией генерала А.А. Вейде. Сюда и пришелся один из двух главных ударов атакующих шведов. Король счел, что здесь у русских самые слабые позиции. В начале сражения Карл XII решил не трогать более сильный центр лагеря противника.

В таком построении атакующих колонн король-полководец опасно ошибся. На правом фланге стояли петровские гвардейцы – Преображенский и Семеновский полки, которые успешно отразили все атаки шведов, даже те, которые лично возглавлял Карл XII.

На русском левом фланге, где стояло поместное ополчение, шведы имели полный успех. Разыгравшаяся сильная метель била им в спины и слепила русских. Видимость составляла всего лишь с десяток шагов. Пехотные батальоны лучшей на то время регулярной европейской армии появились перед засыпанным снегом неглубоким рвом в пелене метели внезапно. Их встретил недружный и, самое главное, запоздавший ружейный залп, после чего началась рукопашная схватка – свалка на линии вала.

Дворянская конница после измены большей части наемных офицеров-иноземцев вместе с командующим петровской армией саксонским фельдмаршалом герцогом К.Е. де Крои первой оставила поле боя. Поместное ополчение начало без приказа переправляться вплавь через реку Нарову на противоположный берег. Шереметев уходил на противоположный берег в числе последних. Ему в тот день повезло: иноходец его не подвел, справившись с холодными водами Наровы.

Во время этого беспорядочного бегства в холодных речных водах утонуло множество поместных воинов вместе со своими конями! Историк П.О. Бобровский писал: «…Вся кавалерия Шереметева… бросилась вплавь через Нарову, близ порогов, и успела переплыть, оставив в ее волнах более тысячи всадников».

Однако ради справедливости следует заметить, что русская позиция под натиском атакующих шведов рухнула не сразу. Она начала рушиться только тогда, когда конное дворянское ополчение боярина-воеводы Шереметева, отличавшееся тогда крайне низкой дисциплиной, в самый разгар сражения вдруг стало переправляться вброд на правый берег Наровы, собираясь там опять воедино и не думая бежать дальше.

«Первая Нарва» 1700 года прославила короля Карла XII победой над армией «московитов». Да и побежденные им, в том числе царь Петр I, преувеличивали масштабы «Нарвской конфузии». На время как-то забыли стойкость и мужество «потешных» Преображенского и Семеновского полков, Лефортова полка, дивизии генерала Адама Адамовича Вейде, вчерашнего майора-преображенца. Забыли, а зря. Лейб-гвардия (преображенцы и семеновцы) билась, не имея в своих рядах ни одного штаб-офицера, то есть старшего офицера.

В тот злосчастный для русского оружия морозный ноябрьский день они не дрогнули, отражая атаки шведов до самого позднего вечера. И показали именитому противнику, на что способны хорошо обученные и организованные солдаты и офицеры молодой петровской армии. Их боевой «нарвский» опыт пригодится уже в ближайшие годы.

Интересно, что сами шведы из королевского окружения довольно скептически отнеслись к «великой победе» своего монарха-полководца. То есть они выглядят в своих мемуарах реалистами, которым «первая Нарва» не вскружила голову: русская армия полному разгрому не подверглась. Один из очевидцев сражения, королевский камергер граф Вреде, признательно писал следующее:

«Если бы русский генерал (речь идет об А.А. Вейде. – А.Ш.), имевший до 6 тысяч под ружьем, решился на нас ударить, мы были бы разбиты непременно: мы были крайне утомлены, не имея ни пищи, ни покоя несколько дней; притом же наши солдаты так упились вином, которое нашли в русском лагере, что невозможно было немногим оставшимся у нас офицерам привести их в порядок».

Боярину-воеводе Б.П. Шереметеву пришлось оправдываться перед царем за бегство с поля брани подчиненной ему поместной конницы, дисциплинированность которой оставляла желать много лучшего. Признавал, что и он лично повинен в поражении под Нарвой. Он писал со всей откровенностью и прямотой:

«Бог видит мое намерение сердечное, сколько есть во мне ума и силы, с великою охотою хочу служить, а себя я не жалел и не жалею…»

Петр Великий, как известно, верил в Бориса Петровича Шереметева, который доказал ему верность еще в годы борьбы с правительницей и сестрой по отцу царевной Софьей. Поэтому он не подвергся хотя бы даже малой опале за нарвское поражение и заслуженным упрекам, оставаясь одним из главных военачальников русской армии.

Уже через две недели после «Нарвской конфузии» боярин-воевода получил петровский указ: «…Итить вдаль для лучшего вреда неприятелю». Это звучало так: пора заглаживать свою вину делами, а не правдивыми отписками верноподданного вельможи.

Боярину Б.П. Шереметеву приказывалось вместе с московским и новгородским поместным ополчением, прибывшими украинскими казаками гетмана Обидовского держать границу у Пскова, южнее Чудского озера. Шереметеву предписывалось совершать «по его уразумению» конные набеги на соседнюю Лифляндию, которая стала в те дни главной продовольственной базой для королевской армии. То есть вести «малую войну» и защищать приграничье.

Но перед этим Шереметеву пришлось приводить в должный порядок армейские полки, отступившие из-под Нарвы к Новгороду. Пришлось заниматься и поместной конницей, которой пришло время «уходить в историю». А пока Борис Петрович по царскому повелению приводил в порядок конное дворянское ополчение, сосредотачивая его в Новгороде и его окрестностях, Петр I привычно наставлял боярина-воеводу:

«…Не лепо при несчастье всего лишиться… Того ради повелеваю, – тебе при взятом и начатом деле быть и впредь, то есть – над конницей, с которой ближние места беречь для последующего времени, и идтить вдаль для лучшего вреда неприятелю. Да и отговариваться нечем: понеже людей довольно, так же реки и болота замерзли…

Еще напоминаю: не чини отговорки ничем, ниже болезнью… Получили болезнь многие меж беглецов, которых товарищ, майор Лобанов, повешен за такую болезнь…»

Одновременно с приведением в порядок поместной дворянской конницы шел набор в драгуны, в конные солдаты. Предстояло набрать десять драгунских полков. В верхоконную службу, с жалованьем в 15 рублей годовых с кормами, набирали людей охочих. Обученные драгунские сотни собирались в Новгороде, где генерал от пехоты князь Аникита Иванович Репнин приводил в порядок войска, отступившие из-под Нарвы, будучи в том деле правой рукой Б.П. Шереметева, который непререкаемым царским словом имел над ним старшинство.

Историк-белоэмигрант А.А. Керсновский писал так: «Велика заслуга перед русской армией и Шереметева, на долю которого выпала труднейшая из всех задач – перевоспитание «нарвских беглецов» и постепенное их закаливание – ковка молодой армии под стенами ливонских замков».

Карл XII, известный своей полководческой самоуверенностью, решил, что под Нарвой с русской армией, которая лишилась почти всей своей полевой и осадной артиллерии, покончено. Он никак не ожидал, что она по воле Петра Великого так быстро встанет из-под «нарвского пепла». Монарх «свеев» даже не допускал в себе такой мысли.

Поэтому воинственный король повел свою победоносную армию из прибалтийских земель (из Эстляндии) в пределы Речи Посполитой, чтобы там после победы над Данией нанести полное поражение третьему участнику Северного союза – польскому королю Августу II Саксонскому. Но шведы оставляли в Эстляндии и Лифляндии сильные крепостные гарнизоны и крупные отряды под начальством опытных генералов.

Идея продолжения Северной войны была следующая: Петр I спешно переформировывал русскую армию, давая ей большее «регулярство». Теперь главным театром войны становилась территория Речи Посполитой: союзник – саксонский курфюрст, он же польский король Август II, – просил о скорой помощи. Она была обещана ему Петром I еще при заключении Северного союза против Швеции. Ингрия с ее окрестностями становилась вторым по значимости, как ее назвали бы сегодня, фронтом. Возглавить здесь войска поручалось Б.П. Шереметеву. Другой кандидатуры на такой пост царем, скажем прямо, не виделось.

Тому было доверено вести «малую войну» против Эстляндии и Лифляндии, составных частей Шведского королевства. То есть предстояло локальными ударами, действуя небольшими отрядами (обычно не только конными), но превосходящими числом шведские «партии» и гарнизоны. Но так «малая война» велась Б.П. Шереметевым только первое время: он быстро набирался опыта войны со шведами.

Однако воеводская осторожность Бориса Петровича серьезно заботила государя. Наделяя его самостоятельностью в ведении боевых действий, он с угрозой опалы и наказания предупреждал человека, которому суждено было стать большим полководцем России в Северной войне:

«Если ты еще болен лихорадкою, полученной под Нарвою, знай, что я умею лечить от нее…»

Это были не пустые слова монарха-самодержца. Он самовластно карал и жаловал. Главный военачальник русских войск в приграничье с Эстляндией и Лифляндией, частью Шведского королевства с июня 1701 года в официальных документах стал именоваться генерал-фельдмаршалом. Первым российским, не наемным. Получил же Борис Петрович этот высочайший чин за истинные боевые заслуги.

Петр I в начавшейся войне близ побережья Балтики решил не отсиживаться за крепостными стенами Пскова и Новгорода. Царь избрал наступательную тактику, что позволяло обеспечить безопасность собственных пределов от шведов, которые тоже повели «малую войну» против российских рубежей, но с гораздо меньшим успехом. Петр I вновь приказывал Б.П. Шереметеву, новоиспеченному генерал-фельдмаршалу, повторяясь в требованиях и словах:

«Вам повелеваем при взятом и начатом деле быть, то есть над конницею новгородскою и черкасскою, с которыми, как мы и прежде наказывали… и итить вдаль для лутчего вреда неприятелю. Да и отговариваться нечем, понеже людей довольно, такоже реки и болота замерзли».

Неторопливый государь 20 января 1701 года повторил свой указ полководцу Б.П. Шереметеву о начале «малой войны» на сопредельной стороне: выступать не медля, «дабы по крайней мере должность отечества и честь чина исправити подщились».

Надо сказать, что сам Борис Петрович стремился порадовать своего государя вполне искренне, но без нужной в те дни торопливости. Он отписывал Петру I: «Сколько есть во мне ума и силы, с великою охотою хочу служить, а себя я не жалел и не жалею». Государь таким чистосердечным словам своего сподвижника охотно верил, но сурово напоминать о порученном деле никогда не забывал. Война со шведами должна была вестись, а не только тлеть, отбиваясь от «диверсий» соседа-«ворога».

Первая военная зима прошла в затишье. Свое веское слово сказало снежное бездорожье, опасное для лошадей, и частое отсутствие крыши над головой для людей. Ночлеги в зимних лесах и в поле у дорог приводили к массовым простудным заболеваниям. Поэтому конные партии сторон в набегах далеко не заходили: наносили удар и уходили домой. Военные действия возобновились с весны 1701 года, когда дороги немного подсохли и появился зеленый подножный корм для лошадей. Об их характере в «Гистории Свейской войны» сказано так:

«В сем 1701 году партиями неприятелю горазда докучали и землю разоряли (понеже более опасались наступления от неприятеля, неже сами наступали), междо которыми партиями и сия нарочитая учинена».

Небольшие конные партии стали тревожить порубежье Эстляндии и Лифляндии. Все лето на путях-дорогах шли стычки передовых отрядов сторон. Пока еще полковник граф Вольмар Антон фон Шлиппенбах решил совершить карательный рейд на ту сторону границы с Московским царством. Шведы в немалых силах ходили под городок Гдов на Псковщине и Печерский, уже хорошо укрепленный монастырь, но взять их не смогли. Вокруг Гдова русские деревни были сожжены.

Небольшой гарнизон Печер отразил нападение с успехом, но генерал Шлиппенбах успел разорить окрестные села и с военной добычей уйти восвояси. В документах той поры писалось, что шведов от укрепленного Печерского монастыря «отбросили» с потерями. Эти два набега в ходе «малой войны» случились в конце 1700 года и в начале следующего года.

Граф фон Шлиппенбах, человек в военном деле опытный, едва ли не первый в Швеции забил тревогу после первых поражений от войск Шереметева. Он не раз писал Карлу XII о том, что русские поразительно оправились от Нарвского разгрома и просил прислать ему еще тысяч восемь войска. То есть речь шла о том, чтобы вдвое увеличить численно 8-тысячный корпус графа Шлиппенбаха, немалая часть которого стояла гарнизонами в крепостях и для боя в поле не годилась.

Но самонадеянный король оказался глух к настоятельным просьбам своего генерала. Да и к тому же у него таких многочисленных подготовленных резервов или наемных батальонов и эскадронов не имелось. Резервы из Швеции и Финляндии уходили на пополнение главной королевской армии, воевавшей на польской земле и в Саксонии. Туда же уходили вербованные на немецкой земле наемники. Графу Шлиппенбаху приходилось довольствоваться только местными рекрутами, набираемыми в Лифляндии и Эстляндии, и отчасти горожанами-ополченцами.

К большой «диверсии» генерал-фельдмаршал готовился тщательно, стараясь предусмотреть все до мелочи. В декабре 1700 года он попытался взять укрепленный город Мариенбург (ныне Алыст), но потерпел неудачу. Его полкам пришлось отступить в свои пределы. Так что, как говорится, «первый блин оказался комом». Но это не смутило Бориса Петровича, который верил в свою воеводскую звезду. Он знал, что боевой опыт – это дело наживное, верил, что победы будут.

Первая большая операция провалилась, хотя дело обошлось без больших потерь в людях. Зато более удачно действовали небольшие конные отряды: они опустошали селения, создавали ощутимые помехи шведским войскам в снабжении провиантом и фуражом. И сами возвращались в места расквартирования с военной добычей. Так для Б.П. Шереметева прошло лето 1701 года, лето второй военной кампании.

В сентябре того же года генерал-фельдмаршал решил провести в «малой войне» крупную операцию. Тогда на вражескую территорию вторглись почти одновременно три русских отряда общей численностью в 21 тысячу человек, состоя большей частью из конницы. Самым крупным, 11-тысячным отрядом, выступившим из Пскова, командовал сын петровского полководца – полковник (и будущий генерал-майор) Михаил Борисович Шереметев. У Репниной мызы близ Псковского озера он умело разбил отряд шведов – те потеряли в бою до трехсот человек только убитыми, две пушки и более ста фузей. Отряд Шереметева-младшего потерял всего девять человек. Тем самым была снята угроза Печерскому монастырю, стоявшему в 56 верстах от Пскова.

Первая победа, пусть небольшая и добытая больше численным превосходством атаковавших, имела в тот год немалое значение для подъема духа русских войск и весьма порадовала царя Петра I. Это постарался подчеркнуть и использовать Шереметев-старший, организовав торжественную встречу победителей в Печерском монастыре.

«Наперед везли полон, – описывает торжество русский дипломат И.А. Желябужский, – за полоном везли знамена, за знаменами пушки, за пушками ехали полки ратных людей, за полками ехал он, Михайла Борисович. А в то время у Печерского монастыря на всех раскатах и башнях распущены были знамена, также и во всех полках около Печерского монастыря. И на радости была стрельба пушечная по раскатам и по всем полкам, также из мелкого ружья».

В «Гистории Свейской войны» о том удачном бое у Репниной мызе записано так: «Сентября в 4 день фельтмаршал посылал сына своего Михайлу, которой, переправясь через реку Выбовку, у Ряпиной мызы нашел неприятелей 600 человек под командою маэора Розена и иных побил и вышеписанного маеора до 80 человек салдат, три штандарта и две пушки с аммунициею и мелкого ружья и обоз взял. И никто из неприятелей не ушел, кроме одного прапорщика».

Другой русский отряд, которым начальствовал Корсаков, потерпел неудачу у мызы Рауге. Полковник граф Шлиппенбах, имея в несколько раз меньше сил, отбросил от мызы неудачно атаковавших русских, которые потеряли несколько десятков человек и больше нападать не стали. Король Карл XII произвел за викторию у мызы Рауге графа в чин генерал-майора и «возложил» на него надежды в будущем.

Этот рядовой бой кампании 1701 года шведы выдали как за большую победу над русскими, о чем оповестили европейские столицы через своих дипломатов. В силу этого одна из голландских газет сообщала своим читателям, что против двухсот солдат Шлиппенбаха действовало… сто тысяч русских, потерпев поражение, они оставили на поле боя шесть тысяч солдат! Это было лишь одно из многих свидетельств того, насколько высок был полководческий гений короля Карла XII в умах европейцев эпохи Северной войны, еще только начавшей свой путь в два десятка лет.

В черновых материалах «Гистории Свейской войны», не вошедших в нее после первой редакции (зачеркнуто царской рукой), о бое у мызы Рауге записано одним предложением так: «Вторая партия у Ревги-мызы неприятелских людей и с приводцом многих побила».