Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX – XX столетий. Книга IV

А раз так, стало быть, полиции следовало повнимательнее присмотреться к этому неординарному во всех отношениях юноше. И никто тогда не мог даже предполагать, сколь удивительные открытия ожидают полицию на этом пути…

Уилльям Хейренс в возрасте 4-х лет с младшим братиком Джереми.

Оказалось, что родившийся 15 ноября 1928 г. Уилльям Джордж Хейренс привлекал к себе внимание «законников» сызмальства. В возрасте 13 лет его задержали за угрозу оружием – мальчик купил горячий бутерброд у уличного продавца и, показав тому револьвер, с издёвкой поинтересовался, не станет ли тот настаивать на оплате? Револьвер оказался похищен из квартиры, хотя причастность юного Уилльяма к этому преступлению доказать не удалось и детективам пришлось удовольствоваться заверением, будто пистолет был найден в канализационном стоке.

Тем не менее, по месту проживания мальчика был проведён полноценный обыск, в результате которого были обнаружены ещё 2 пистолета – один находился в потолочном перекрытии чердака, а второй – за стенкой холодильника. Разумеется, эти пистолеты также оказались случайно найдены Уилльямом на улице. Ни у кого из правоохранителей не вызывало сомнений, что мальчик проблемный и с ним надо что-то делать. Всё-таки, направлять заряженное оружие на взрослого мужчину – это как-то слишком борзо для 13-летнего пацана!

Поэтому юный наглец отправился в школу для слишком энергичных подростков под названием «Гибо-скул» («Gibault School») в городке Терре Хот (Terre Haute). Это был интернат для малолетних правонарушителей, в среду которых Уилльям влился легко и органично, прекрасно поладив с местными «гопарями». Впрочем, с преподавательским составом Уилльям тоже хорошо поладил, проявив себя с наилучшей стороны. Он продемонстрировал отличную успеваемость и спортивные успехи! Вообще, как бы ни оценивать Хейренса, нельзя не признавать его замечательные спортивные задатки, быстрый ум и прекрасную память. Если ему необходимо было очаровать учителей, проблем с этим у него никогда не возникало!

Через полгода Уилльям вышел из «Гибо-скул» закаленным и ещё более уверенным в своих силах, чем ранее. А потому неудивительно, что не прошло и месяца, как подростка прихватили с поличным на краже со взломом.

Теперь закон отреагировал куда строже и Уилльям отправился на 3 года в колонию для несовершеннолетних правонарушителей. Колония эта являлась местом довольно необычным – она называлась Академией Святого Беды (St. Bede’s Academy) и заправлял ею католический орден бенедиктинцев. Недобровольные посетители сей юдоли скорби жили по канонам католического монастыря: молились, работали, постились и… имели возможность учиться у прекрасных учителей-монахов. Уилльям Хейнерс и здесь проявил свои блестящие интеллектуальные задатки. Нет, его не выпустили досрочно, как это случилось ранее в «Гибо-скул», но дали прекрасную характеристику, благодаря которой перспективный юноша с талантом уголовника без затруднений поступил в Чикагский университет!

Ещё одна фотография Хейренса, сделанная в полицейском участке спустя несколько часов после задержания. Предприимчивый молодой человек имитировал шок, забытьё и неадекватность, но полицейские не очень верили в его игру. Хотя и повезли в больничку, где оставили под неусыпным надзором врачей и охраны.

Пока задержанный лежал в больнице, его «пальчики» проверили по картотеке и – бинго! – выпало первое многообещающее совпадение. Отпечатки пальцев и ладоней молодого мастера ключа и отмычки совпали с отпечатками, найденными в квартире 26-летней Эвелин Питерсон (Evelyn Peterson). Женщина, служившая в вооруженных силах в звании лейтенанта медицинской службы, подверглась нападению 5 октября 1945 г. по возвращении домой в свою чикагскую квартиру.

Полицейские быстро поняли, что Уилльям Хейренс несмотря на свою молодость и внешнее обаяние, является человеком очень опасным и притом с весьма немалым криминальным прошлым. Буквально со следующего после его задержания дня в прессу стала выдаваться информация о связанных с Хейренсом следственных действиях. Из этого можно было заключить, что правоохранительные органы ждут многого от проводимого расследования. В частности, журналистам были представлены ворованные вещи, во множестве найденные в комнате Хейренса на территории университетского кампуса. На этой фотографии запечатлен момент этой необычной презентации.

Неизвестный, копавшийся в вещах Эвелин, при её внезапном появлении, набросился на женщину и нанёс несколько сильных ударов кулаком в голову, после чего бежал. 29 июня, на 3-й день с момента задержания Хейренса, женщина, проходившая в то время службу в Форт-Додж в штате Айова, сообщила журналистам, что не запомнила напавшего и потому отказывается приехать в Чикаго на опознание.

Но отказ Эвелин от опознания мало облегчал положение задержанного, ибо его не опознание отнюдь не отменяло совпадения отпечатков пальцев. А это была очень весомая улика!

В полиции Чикаго быстро поняли, что взяли серьёзного преступника и Хейренс, несмотря на свою молодость, отнюдь не наивный простачок, попавший в сложную жизненную ситуацию.

В ночь на 28 июня в больницу к задержанному была допущена его мать – 40-летняя Маргарет Хейренс (Margaret Heirens). Момент этот очень важен, поскольку впоследствии Уилльям начнёт рассказывать на всех углах о том, что полицейские его якобы истязали 6 суток кряду и никого к нему не пускали – ни маму, и любящего папу! Кстати, папа юного преступника – звали его Джордж (George) – никакого интереса к судьбе засранца не демонстрировал вообще. Наверное он знал о нём нечто такое, что не вызывало отеческой симпатии и беспокойства. Во всяком случае, мы увидим из дальнейшего ходя событий, что вся деятельность по защите Уилльяма была вызвана именно материнской активностью, отец же в это дело не лез, хотя летом 1946 г. был жив и здоров.

Нелишне уточнить, что мама не смогла поговорить с сынком с глазу на глаз. Их встреча в ночь на 28 июня проходила в присутствии врачей. Врачи вообще не оставляли Хейренса наедине с кем-либо, в том числе и полицейскими. История Гектора Вербурга, пострадавшего от лишком «энергичных» методов допроса была всем памятна и врачи явно опасались того, что в стенах больницы полицейские устроят нечто подобное.

Кстати, постоянное присутствие в палате больного медперсонала также может служить аргументом против того, что Уилльяма Хейренса на протяжении нескольких суток истязала полиция. Ни о каких издевательствах или пытках в стенах больницы – и тем более в присутствии врачей! – не могло быть и речи. Кстати, никаких серьёзных телесных повреждений у Хейренса не оказалось, полицейские при задержании ему даже челюсть не сломали, хотя, согласитесь, имели на то полное моральное право!

28 июня Ричард Рассел Томас, тот самый педофил из Финикса, что двумя месяцами ранее был арестован за приставания к собственной дочери, неожиданно отказался от собственных признаний в похищении и убийстве Сюзан Дегнан. Признания его рождали серьёзные вопросы и выглядели не вполне достоверными, но если бы Томас продолжал настаивать на справедливости своего заявления, это могло бы создать определенные трудности для следствия в Чикаго. Теперь же ситуация моментально упростилась: мифоман признал лживость своего рассказа и тем самым позволил игнорировать его в будущем.

В ночь с 28 на 29 июня был проведён первый полноценный допрос Хейренса, точнее, предпринята попытка оного. В больницу прибыл окружной прокурор Туохи (Tuohy) с помощником и не менее 3-х детективов полиции Чикаго. Допрос продолжался до 05:30 утра и никакого явного результата не принёс.

Обвиняемый демонстрировал неадекватность, непонимание происходившего вокруг, отвечал невпопад, либо не отвечал вовсе. Прокурор Туохи заявил поутру газетчикам, что прокуратура ничего не получила («got absolutely nothing»), поскольку задержанный «демонстрировал иррациональность» («leigning irrationality»). А сержант полиции Ханрахан, также пытавшийся задавать вопросы арестованному, заявил, что тот отвечал «бессвязными замечаниями» («rambling remarks»). Сотрудники правоохранительных органов усомнились в тяжести состояния больного, посчитав, что тот симулирует неадекватность, причём делает это не очень хорошо.

Родители Уилльяма Хейренса – Маргарет и Джордж – у постели сына в больнице. Это одна из немногих фотографий, на которой можно видеть отца арестованного. Летом и осенью 1946 г. Маргарет весьма активно защищала сына и в те дни с удовольствием общалась с прессой. Она выходила к журналистам при всяком посещении больницы, полиции, тюрьмы, суда и пр., отец же вообще интереса к судьбе Уилльяма не демонстрировал и навещал его редко. Трудно отделаться от ощущения, что папаша с самого начала понимал, что сынок в чём-то сильно виноват и никаких иллюзий относительно того, что невиновного мальчика оговаривает полиция, не испытывал. Отец явно стыдился сыночка и тяготился своей обязанностью демонстрировать поддержку.

В неадекватности Хейренса усомнились и медики, присутствовавшие в палате. Один из врачей через несколько дней, уже после выписки Уилльяма из больницы, рассказал журналистам, что по его мнению, тот лишь симулировал беспамятство, а на самом деле внимательно следил за обстановкой вокруг и, оставаясь наедине с матерью, пытался с нею общаться, но присутствие медперсонала мешало ему… А мамаша не понимала ужимок сына и подыграть ему не могла. В общем, мальчик перехитрил самого себя!

Днём 29 июня окружная прокуратура распространила заявление для прессы, из которого следовало, что ведомство располагает критически важными уликами, доказывающими связь Уилльяма Хейренса с похищением Сюзан Дегнан. Как следовало из оглашенной информации, обнаружены некие важные следы, доказывающие связь арестованного с запиской, содержавшей требование выкупа.

Тут мы сталкиваемся в очень лукавой темой, на которой следует остановиться особо, поскольку в современной литературе, посвященной истории разоблачения Хейренса, о данных деталях либо не сообщается ничего, либо говорится так, что их истинный смысл ускользает.

Речь идёт о двух несвязанных между собой уликах.

Одна из них – это отпечаток пальца, оставленный автором записки с требованием выкупа, частично совпавший с отпечатком пальца Уилльяма Хейренса. В начале этого очерка отмечалось, что на записке имелось множество фрагментированных и частично наложенных отпечатков пальцев, счёт которых шёл на десятки и это не позволяло установить какой же именно из отпечатков связан с автором записки. Теперь же, в конце июня 1946 г., вдруг появилась информация об отпечатке, совпадающем в отпечатком пальца Хейренса. Разумеется, это заявление сразу породило закономерный вопрос: а почему данное совпадение не было выявлено ещё зимой, когда письмо исследовали криминалисты полиции Чикаго и ФБР? Ведь отпечатки Хейренса имелись в базе данных осужденных преступников?

Слева: отпечаток мизинца Уилльяма Хейренса, зафиксированный на его дактокарте в день ареста в июне 1946 г. Справа: отпечаток предположительно того же пальца на листе бумаги с требованием выкупа в 20 тыс.$ за похищенную Сюзан Дегнан.

Очень быстро, буквально в тот же день 29 июня последовало небольшое разъяснение окружной прокуратуры на сей счёт, которое ситуацию не только не разъяснило, а лишь запутало. Из него следовало, что для юридически корректного использования дактилоскопических следов в качестве улик, необходимо наличие 12 и более совпадающих элементов. Однако в случае Уилльяма Хейренса имеется совпадение 9 элементов папиллярного узора, в связи с чем прокуратура будет особо исследовать вопрос допустимости этого доказательства.

Интересно, да?

Совершенно непонятно, можно ли считать обнаруженное частичное совпадение уликой или же это именно допустимое криминалистической практикой совпадение. Ведь по закону больших чисел в большом городе у разных людей вполне могут встречаться схожие по многим деталям отпечатки пальцев (но при этом не идентичные!).

Другая важная улика оказалась ещё более интересной и в каком-то смысле даже более обескураживающей. Она заключалась в том, что на листе с требованием выкупа был обнаружен вдавленный отпечаток, являвшийся фрагментом некоего слова. Это слово было написано на предыдущем листе блокнота. Отпечаток этот представлял собой написанные слитно буквы «eire». Данный набор букв ничего не означал и никто не понимал частью какого слова он являлся… до тех самых пор, пока полиция не задержала Хейренса! А после его задержания всем сразу стало ясно, что «eire» – это фрагмент фамилии задержанного преступника («Heirens»).

Замечательное открытие, потрясающее совпадение, но есть один маленький нюанс. Прям как в известном пошлом анекдоте про Чапаева… Дело заключалось в том, что данное буквосочетание обнаружили почему-то не криминалисты полиции или ФБР, а… ни за что не догадаетесь!… журналист Фрэнк Сэн Хеймел (Frank San Hamel).

Кто он такой, сказать сложно. Вроде бы криминальный фотокорреспондент, но о каких преступлениях и что именно он написал или сфотографировал выяснить не удалось. Ещё о нём известно то, что в 1949 г. [то есть спустя 3 года после описываемых событий] он вместе с супругой поучаствовал в рекламе печенья.

Итак, согласно официальной версии событий, Сэну Хеймелу, фотокорреспонденту газеты «Daily News», его друзья из полиции разрешили поглядеть на подлинник записки с требованием выкупа. Журналист взял в руки листок, покрутил его и так и эдак и… в косых лучах света настольной лампы он увидел вдавленные в бумагу буквы. Стал рассматривать их под лупой и прочёл таинственные буквы «eire». И вот таким именно образом следствие обогатилось ценнейшей уликой!

Фотография из газеты 1949 года: Фрэнк Сэн Хеймел вместе с женой в рекламируют печенье. Почему криминальный фотокор занимается таким непотребным делом понять невозможно…

Давайте называть вещи своими именами – перед нами смешной рассказ, глупый и совершенно недостоверный. Чтобы кто-то из причастных к расследованию лиц, дал в руки какому-то совершенно «левому» журналисту ценнейшую улику и на этой улике этот самый журналист вдруг увидел нечто такое, чего не заметили криминалисты двух различных ведомств… говорить, конечно, можно что угодно, но поверить в такое ни один здравомыслящий человек не сможет! Между тем, окружной прокурор Туохи именно такую историю рассказал журналистам вечером 29 июня.

Совершенно ясно, что это враньё, главная загвоздка заключается в том, что именно это враньё было призвано скрыть. Автор полагает, что знает ответ, хотя, разумеется, доказать правоту спустя более 70 лет совершенно невозможно.

Итак, пойдём с самого начала. В январе 1946 г. никаких вдавленных отпечатков букв «eire» на листе с требованием выкупа не существовало. Криминалисты полиции Чикаго и ФБР разумеется изучили этот вещдок всеми мыслимыми приёмами и способами. И уж точно они догадались рассмотреть его в косых лучах! И ничего не увидели. Что легко объяснимо – никаких вдавленных отпечатков на этом листе бумаги тогда не существовало.

Но 26 июня в руки чикагской полиции попал резкий и дерзкий Уилльям Хейренс, парень из разряда отвязных сорвиголов, не побоявшийся вступить в драку с полицейским в форме, направить на него револьвер и даже дважды нажать на спусковой крючок. До этого Хейренс по крайней мере однажды избил женщину, оказавшуюся в квартире, которую он решил обворовать. Мог такой человек задушить 6-летнюю девочку, чтобы она его не опознала?

Однозначно, мог! Хейренс отлично подходил на роль убийцы и расчленителя Сюзан Дегнан – он был молод, силён, быстр, он совершал кражи в северном Чикаго, дерзко влезал в чужие квартиры, не заботясь о том, находятся ли там люди, легко решался на грубое насилие в отношении женщин [впрочем, полицейского в форме он тоже не испугался!], в его вещах, найденных в кампусе, хранились хирургические инструменты… Давайте посмотрим на ситуацию глазами детективов и признаем – парень отлично подходил по всем статьям! Но как его связать его с похищением и убийством Сюзан Дегнан? Можно ли что-то придумать такое, чтобы комар носа не подточил?

Конечно, можно! Можно сделать – точнее, подделать – вдавленную надпись с буквами, являющимися фрагментом фамилии подозреваемого. Вопрос в том лишь заключается, как после этого «обнаружить» важную улику? Новое криминалистическое исследование заказывать нельзя, ибо сразу возникнет обоснованный вопрос: а что не так с предыдущим?

И вот появляется довольно корявое объяснение: мы, дескать, показали записку журналисту и он – какой молодец! – разглядел необыкновенно важное для нас свидетельство причастности к убийству недавно задержанного преступника! Вах, бывают же чудеса даже в Америке…

Ещё раз повторю, доказать подобную фабрикацию сейчас невозможно, но интуитивно автор уверен, что высказанное предположение не очень-то далеко от истины. Хотя, разумеется, верить или не верить в подобные фокусы американских "следаков" – выбор сугубо читательских симпатий. Гораздо интереснее то, является ли сфабрикованным отпечаток пальца Хейренса на листе бумаги с требованием выкупа?

И ответ на этот вопрос совсем неочевиден, из разряда тех, что обозначаются словосочетанием «fifty – fifty». В принципе, палец, наверное мог присутствовать на листе бумаги ещё в январе, но тогда рождается вопрос, а почему же полиция и ФБР утверждали, будто пригодных для идентификации отпечатков пальцев на письме нет? Скрывать это глупо, поскольку преступник, во-первых, всё равно не будет знать, об отпечатке какого именно пальца идёт речь, а во-вторых, в любом случае палец он себе себе не отрежет.

Но есть одно важное «но». Хотя отпечаток пальца Хейренса довольно хорош, он всё же совпадает с «эталонным» не по 12 позициям, а по 9. В принципе, это тоже очень неплохо. Капитан полиции Чикаго Эммет Эванс (Emmet Evans), возглавлявший в 1946 г. Бюро идентификации и имевший к тому времени 41-летний стаж полицейской работы, заявил 29 июня журналистам, что «убежден, два отпечатка оставлены одним мужчиной» (дословно: «I am convinced that the two prints were made by the same man.»). Тем самым он подкрепил уверенность в том, что данная улика обладает необходимой для суда доказательной силой. Но если улика действительно вполне хороша и весома, то уместно спросить: а почему данное частичное совпадение с отпечатком мизинца Уилльяма Хейренса не было выявлено ещё в январе? Зачем вообще заниматься вознёй с отпечатками пальцев и ладоней, если такие частичные совпадения пропускаются экспертами и не передаются в Бюро идентификации для поиска соответствия в базах данных? Ответ, очевидно, может быть одним из двух: либо схалтурили эксперты, либо… отпечатка не было вообще!

Но могли ли схалтурить эксперты двух ведомств – полиции и ФБР – осведомленные о том, что работают с уликой, связанной с сенсационным делом, о котором говорят и пишут по всей стране?

Автор не навязывает читателю свою точку зрения, тот вправе сделать любой вывод. Почему-то я уверен, что наши украинские небратья посчитают иначе, нежели жители России, ну в этом деле, как говорится, вольному воля, свой ум в чужую голову не вложишь!

Но если отпечатка пальца Хейренса в январе 1946 г. на письме не существовало, то откуда же он там взялся в конце июня? Уилльям лежал в одиночной палате под охраной полиции, с него не сводил глаз медперсонал, к нему приходили сотрудники правоохранительных органов и даже проводили подле него много часов (вспоминаем про допрос продолжительностью более 5 часов!). Могли они воспользоваться моментом и прижать палец Уилльяма к листу бумаги? Ответ автору неизвестен, каждый вправе решить как ему заблагорассудится, но если рассуждать сугубо практически, то ничего сложного в подобной манипуляции нет. И проделать это незаметно для врачей, думаю, можно было без особых затруднений.

Заканчивая разговор об этих 2-х появившихся из ниоткуда уликах, добавим, что прокурор Туохи говорил о них весьма уклончиво и неопределенно. Трудно отделаться от ощущения, что он оставлял за собой возможность быстро отыграть назад и при необходимости дезавуировать собственные же слова. 30 июня, говоря об отпечатке пальца, частично совпавшем с отпечатком пальца Хейренса, Туохи выразился следующим образом: «Я ещё не получил доказательств, достаточных для признания виновности сверх разумных сомнений» (дословно на языке оригинала: «I have not yet deduced sufficient evidence to prove him guilty beyond all reasonable doubt»). Нормально выразился, да? Фразу можно выкрутить в любую сторону по желанию…

После 4-дневного лечения в больнице Уилльяма Хейренса перевели в тюрьму «Брайдвелл» («Bridewell»). Условия содержания были там довольно тяжелы – общее число заключенных достигало 2400 человек, что вдвое превышало расчётную вместимость. Вместе с арестованными на период следствия в тюрьме находились лица, уже осужденные судом – их попросту некуда было переводить ввиду перегруженности тюрем Иллинойса. Уилльям поначалу пытался придуриваться – якобы не узнавал родителей, адвоката, не понимал обращенных к нему вопросов и т. п. Вылечили его очень быстро – пару раз он остался без еды, якобы не поняв поданного сигнала идти в столовую, и никто из персонала не выразил по этому поводу ни малейшей обеспокоенности. Не хочешь идти в столовую – ну не ходи, кому ты нужен! Молодой человек понял, что если продолжать придуриваться подобным образом, то можно умереть с голоду и всем будет на это глубоко наплевать.

В общем, буквально на следующий день, проголодавшись, он стал понимать обращенные к нему реплики и адекватно реагировать на происходящее вокруг. Как видим, тюремная педагогика оказалась вполне целительной, стоило арестанту пропустить пару приёмов пищи и процесс понимания законов окружающего мира быстро наладился, коммуникативные связи моментально восстановились и для достижения этого воистину удивительного эффекта пациента даже бить не пришлось!