Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований. Книга VIII

Стивен Шэппард заявил, что Сэмюэль всегда отличался ровным характером и «отменным самообладанием». Даже имея дело с тяжёлым больным, при обращении с которым одно неловкое движение остеопата грозило превратить человека в калеку, Сэм всегда оставался спокоен и уверен в себе. Невозможно представить, утверждал Стивен, чтобы человек, профессионально имеющий дело с человеческими травмами и страданиями, до такой степени потерял самоконтроль, что нанёс смертельные ранения собственной жене, матери своего ребёнка, находившейся к тому же на 16 или 17 неделе беременности.

Допрос Стива Шэппарда явно произвёл сильное впечатление на всех присутствовавших в зале. Свидетель говорил о брате с большой теплотой и искренней верой в его невиновность. Обвинители, сменявшие друг друга в ходе допроса свидетеля, при всём своём желании не смогли бросить тень ни на самого Стива, ни на Сэма. Положительное впечатление, произведённое тёплыми словами свидетеля о брате, пожалуй, только усилилось после допроса Бэтти Шэппард, жены Стива, которая заняла свидетельское место после него.

Она прямо заявила, что Мэрилин и Сэм являлись прекрасной парой, вызывавшей восхищение и прямую зависть окружаюших.

После Бэтти защита пригласила для дачи показаний Ричарда-младшего, ещё одного брата обвиняемого. Тут на голову прокуратуры посыпались обвинения куда более серьёзные, чем упоминание о незамеченном окурке. Ричард, побывавший на месте преступления ещё до появления коронера и детективов "убойного отдела" кливлендской полиции, заявил, что в начале седьмого часа утра труп Мэрилин Шэппард находился в другом положении! Фотографии, представленные суду, демонстрировали тело, передвинутое в нижнюю часть кровати ("в ноги"), из-за чего тазовая область действительно оказалась придвинута к деревянной распорке на спинке кровати. На самом же деле в седьмом часу утра труп лежал на спине гораздо выше, ближе к изголовью, и ноги его не спускались с кровати. При таком положении тела деревянная распорка вовсе не препятствовала половому акту с жертвой…

Таким образом получалось, что некто умышленно изменил положение тела Мэрилин Шэппард. И сделал это не убийца, а кто-то из полицейских. Вопрос «с какой целью это было проделано?» потребует отдельного рассмотрения в дальнейшем, сейчас лишь ограничимся указанием на то, что обвинители на процессе с негодованием отвергли подозрения в изменении сцены убийства. Ричарда Шэппарда они постарались выставить этаким клеветником, готовым ради спасения брата оболгать «честных полицейских, беззаветно преданных делу». Но правда такова, что следует признать: перемещение тела действительно имело место, и мы, живущие в 2023 году, знаем это лучше участников суда 1954 г.

Дело в том, что в 1998 г. находившийся на пенсии «профилёр» ФБР Грег МакКрэри подготовил «поисковый психологический портрет» убийцы Мэрилин Шэппард. Во время работы над ним МакКрэри получил для ознакомления материалы дела и все фотографии с места преступления. Среди них он отыскал и описал фотоснимок следов волочения тела по постельному белью – широкую кровавую полосу, указывавшую на то, что тело передвинули «в ноги» кровати примерно на 40 см или даже больше. О заключении Грега МакКрэри впереди будет разговор особый; сейчас лишь кратко отметим, что «профилёр» посчитал, будто труп двигал убийца. Но, скорее всего, МакКрэри ничего не знал об обвинениях Ричарда Шэппарда. На самом деле тело Мэрилин Шэппард могло быть сдвинуто «в ноги» кровати в 7 часов утра и даже позже, уже после того, как его видел Ричард Шэппард, приехавший на место преступления сразу после четы Хоук и полицейского Дренкхана. Кровь высыхает довольно долго, процесс этот может длиться 10—12 и больше часов, он зависит от температуры и влажности окружающего воздуха, а также наличия сквозняка. Даже если считать, что Мэрилин Шэппард погибла в 3:15 ночи, перемещение её тела около семи часов утра не могло не оставить узнаваемых кровавых следов на постельном белье.

К сожалению, о фотографии, найденной МакКрэри, Ричард Шэппард ничего не знал, никто ведь не допускал его знакомиться с материалами дела! А сами прокурорские работники, даже если и знали о существовании подобного фотоснимка, предпочли на суде об этом не вспоминать (в силу очевидных причин). Так что обвинения свидетеля повисли голословными утверждениями, но даже в таком виде они произвели сильное впечатление: многие сидевшие в зале поняли, что с "делом Сэма Шэппарда" что-то "не совсем чисто".

Кроме того, Ричард категорически отверг заявление Спенсера Хоука, утверждавшего, будто он, Ричард, выйдя из спальни после осмотра тела Мэрилин, осведомился у брата: "Признайся, Сэм, ты это сделал?" Свидетель утверждал, что никогда, ни на одну секунду не мог допустить, будто его брат способен на убийство жены.

После допроса Ричарда Шэппарда эмоциональный накал не только не ослабел, но даже усилился. Защита явно выстроила допрос своих свидетелей таким образом, чтобы впечатление от их показаний шло по нарастающей. После Ричарда защита пригласила для допросов персонал больницы "Бэйвью", куда утром 4 июля 1954 г. был доставлен Сэм Шэппард. Показания дали два медбрата, помогавшие потерпевшему, рентгеновский техник, делавший снимки шеи и черепа, доктора, лечившие Сэмюэля: радиолог, отоларинголог и стоматолог. Они, в частности, рассказали о том, что потерпевший испытывал такую боль, что не мог разжать челюсти, чтобы выпить обезболивающее лекарство. На шее Сэма Шэппарда образовался сильный отёк, угрожавший дыханию. По мнению свидетелей, невозможно было представить, чтобы обвиняемый, будучи медицинским специалистом высокого класса, решился причинить самому себе столь опасную травму просто из желания придать собственной версии событий побольше правдоподобия. Да и невозможно было ударить самого себя по затылку с необходимой силой и притом с нужной точностью. Все врачи отвергли версию о саморанении как совершенно фантастическую.

Удивительный по своей трогательной теплоте снимок: Ричард Шэппард-старший, отец обвиняемого, подошёл к Сэму во время перерыва между заседаниями суда… Сколь красноречиво эта фотография свидетельствует о доверительных отношениях, царивших в этой семье.

Затем последовал допрос доктора Чарльза Элкинса, выступившего в роли независимого медицинского эксперта. В целом он согласился с точкой зрения защиты, доказывавшей, что Сэм Шэппард не симулировал тяжесть ранения и не причинял его сам.

9 декабря 1954 г. последовал допрос Сэма Шэппарда защитой (обвиняемый в американском правосудии может выступать свидетелем по собственному делу). Он категорически отверг все инсинуации относительно возможного развода с женою, назвав разговоры об этом "недобросовестным вымыслом". Шэппард подробно рассказал, как полиция и прокуратура добивались от него признательных показаний, упомянул о вечернем аресте и недопуске к нему адвоката. Безусловно, эта часть речи была тщательно обговорена Корриганом-старшим и Сэмом Шэппардом; думается, она произвела на присяжных необходимое впечатление.

Обвинение, приступив к допросу обвиняемого, постаралось в максимальной степени нейтрализовать мощный разоблачительный эффект, произведённый действиями защиты. Главный обвинитель Джон Мэхон добился от Сэма Шэппарда повторения признания того факта, что тот на протяжении полутора лет изменял жене. Мэхон добился от обвиняемого и другого важного признания, не звучавшего прежде, а именно в том, что Сэм Шэппард, сидя в собственном "ягуаре", припаркованном возле одного из кливлендских парков, целовался с некоей дамой. И дама эта не была Сьюзен Хейс. Таким образом обвинитель сумел создать впечатление того, что обвиняемый изменял жене регулярно и притом с разными женщинами.

Тем не менее в конце допроса Шэппард твёрдо повторил, что не нападал на свою жену, не совершал её убийства и не имитировал собственное ранение.

После допроса Сэма Шэппарда произошёл весьма примечательный эпизод, характеризующий обстановку на процессе и поведение судьи. Уже упоминавшийся радиожурналист Уолтер Винчелли в одном из своих репортажей со ссылкой на «конфиденциальный источник» упомянул о существовании ребёнка, прижитом обвиняемым вне брака. На следующий день адвокат Сэма Шэппарда предложил судье опросить присяжных на предмет того, слушали ли они эту передачу, и если «да», то просить их не принимать во внимание услышанное как не соответствующее действительности.

Обращение адвоката было абсолютно разумно и полностью соответствовало закону. Однако реакция судьи оказалась неожиданно грубой; Эдвард Близин, повысив голос, ответил: «Что ж, я даже и не знаю, мы не можем останавливать людей (то есть присяжных заседателей), делающих это, слушающих это. Это вопрос свободы слова, и суд не может управлять каждым… Мы не собираемся беспокоить жюри каждое утро (подобными вопросами)…» («Well, I don’t know, we can’t stop people, in any event, listening to it. It is a matter of free speech, and the court can’t control everybody… We are not going to harass the jury every morning…"). Судья отклонил запрос защиты и к членам жюри не обратился.

Поведение Близина оказалось совершенно скандально. Через много лет члены Верховного Суда США не могли поверить в подобный ответ судьи и для этого специально сверялись со стенограммой судебного заседания. Оказалось, что именно так Эдвард Близин и ответил.

После допроса обвиняемого защита вызвала для дачи показаний свидетелей, заявлявших, что они видели поздним вечером 3 июля 1954 г. высокого брюнета в белой рубашке, наблюдавшего за домом Шэппарда из кустов. Но тут у Корригана-старшего вышла осечка: обвинение в ходе допроса быстро установило, что свидетели заявили о себе уже после того, как Сэм Шэппард оповестил через газеты о намерении выплатить 10 тыс.$ за информацию о подозрительном мужчине. Таким образом обвинение заронило в души присяжных сомнения в добросовестности свидетелей.

Однако последнюю точку в состязании сторон поставила всё-таки защита. Вызванный ею сержант полиции Бэй-виллидж Джей Хубач признал то, что в туалете второго этажа ранним утром 4 июля действительно был окурок сигареты. Его заявление обвинение оставило без комментариев и допросу свидетеля не подвергло; воистину, это был именно тот случай, когда помощнику окружного прокурора лучше было жевать, чем говорить. Показания сержанта вновь оживили столь неприятные для обвинения воспоминания об огрехах предварительного расследования.

16 декабря 1954 г. начались прения сторон. Судья Эдвард Близин (во время процесса он, кстати, успешно переизбрался на новый срок; собственно, в этом мало кто сомневался, ведь человек, устроивший своим избирателям такое шоу, не мог проиграть выборы!) заявил, что не позволит представителям сторон затягивать свои речи более чем на 5 часов. Надо сказать, что выступления и обвинителя и защитника оказались в равной мере эмоциональны и логичны. Помощник прокурора Паррино, выступавший от стороны обвинения, ёмко и чётко суммировал "тело доказательств". В его формулировках дело действительно выглядело ясным: почему убийца в гневе бьёт Мэрилин 35 раз, а Сэма – всего 1? почему руки обвиняемого оказались чисты, хотя он утверждает, будто дважды ощупывал пульс мёртвой супруги? если он смывал кровь, то почему не признаётся в этом? где его футболка? что он делал более 2 часов после смерти супруги? и так далее и тому подобное. Обвинитель напомнил и о том, что Шэппард отказался пройти проверку на "детекторе лжи", хотя подобный отказ, как уже говорилось выше, не может считаться признанием вины и на него нельзя ссылаться в суде. Тем не менее обвинитель сослался, и судья его не остановил…

Обвиняемый ничего не мог ответить на большинство вопросов обвинителя. И Корриган-старший прямо признал это в своей ответной речи. Но ведь Шэппард и не обязан был это делать! Все доводы обвинения были косвенны и притом получены весьма некорректными с юридической точки зрения способами (вечерний арест, отказ во встрече с адвокатом, продолжительные допросы изо дня в день…). Медицинское заключение по мнению защиты было спорно и как minimum неполно. Сэм Шэппард никогда не признавал себя виновным в инкриминируемом ему преступлении. Повернувшись к детективу Шоттке, Корриган-старший гневно выкрикнул: «Вы провели 2 или 3 минуты в спальне (…) И на этом основании заявили, что обвиняемый виноват, и пожелали забрать его жизнь?»

Пожалуй, день прения сторон явился всей кульминацией процесса. Обе стороны оказались на высоте положения. И самое главное заключалось в том, что все присяжные и зрители, сидевшие в зале, поняли, что даже к 17 декабря вопрос о том, кто же убил Мэрилин Шэппард, так и остался открытым. Каждая из сторон процесса всё также стояла на своих прежних позициях, и никакой ясности в ходе слушания дела так и не возникло.

На следующий день – 17 декабря 1954 г., в пятницу, после напутствия судьи коллегия присяжных заседателей отправилась для вынесения вердикта в гостиницу. Они не были изолированы в зале суда, как того требовали правила, для женщин-членов жюри не нашлось женской обслуги и поэтому… женщины-присяжные в последующие дни спокойно выходили из гостиницы за покупками. И возвращались из города не только с гигиеническими принадлежностями из аптек, но и газетами, которые прочитывались членами жюри и горячо обсуждались. А это было уже грубейшим нарушением процедуры, требующей, чтобы члены жюри присяжных при вынесении вердикта ориентировались только на информацию, полученную в зале суда!

Тем не менее судья Эдвард Близин постарался ничего этого не заметить. На его процессе скандалов не должно было быть, тем более под самый занавес…

Оглашение вердикта произошло вечером 21 декабря. На первый вопрос, поставленный судьёй, относительно умышленности и предварительной подготовленности убийства Мэрилин Шэппард присяжные ответили: "Нет". Такой вердикт гарантировал невынесение обвиняемому смертного приговора. Защита бросилась обниматься – дело казалось выигранным. Но на второй вопрос ("двойное убийство признаётся совершённым умышленно, но без подготовки") присяжные ответили положительно. Присяжные всё же посчитали, что именно Сэм Шэппард убил свою жену, хотя и не готовил это преступление заранее.

Спустя много лет тележурналистка Дороти Килгаллен, присутствовавшая на процессе от начала до конца, назвала этот приговор "неожиданным и неслыханным". По её мнению, защита выглядела в этом суде намного убедительнее обвинения.

Но дальше стало только интереснее! Судье потребовалось узнать, как распределились голоса членов жюри (эта тонкость имела значения при вынесении приговора: чем более единодушным было решение, тем более строгим должен быть приговор). Близин затребовал от старшины присяжных записки с голосованием: каждый из членов жюри подавал старшине неподписанную записку с принятым решением, и все эти записки хранились у него до момента передачи их судье. Старшина, разумеется, отдал записки Эдварду Близину, и тут выяснилось, что записок оказалось не 12, а… 18! То есть 12 членов жюри подали 18 записок. Это был скандал, означавший не просто нарушение регламента, а нечто большее: присяжные не поняли разъяснений судьи относительно процедуры голосования. Между тем процедурный вопрос представлялся очень важным, поскольку существует понятие "тайны совещательной комнаты", и персональное распределение голосов присяжных всегда должно сохраняться в абсолютной тайне (даже от судьи; эта норма действует в интересах безопасности присяжных, дабы исключить месть со стороны обвинённых ими лиц).

В принципе, любой нормальный судья, убедившись в том, что присяжные заседатели напортачили и проголосовали с грубейшим нарушением регламента, должен был остановить процесс. Существует определённая процедура разрешения подобных запутанных ситуаций, связанная с перенесением решения в суд высшей инстанции, но речь сейчас не об этом. Эдвард Близин не только не остановил суд, но простодушно приказал присяжным "повторить, как именно они голосовали". Это было вопиющее нарушение основополагающих принципов американского правосудия, но 70-летний судья даже глазом не моргнул! Присяжные, подчиняясь приказу судьи, поимённо повторили, как именно распределились их голоса (вот она, "тайна" совещательной комнаты!).

И тут вылезла ещё одна скандальная подробность! Оказалось, что помимо 12 членов жюри проголосовали и… 3 запасных. Они тоже заполнили и подали 3 записки. До кучи, так сказать. Раз уж они просидели весь суд от начала до конца, так отчего бы не проголосовать, правда?

Теперь-то уж судье совершенно необходимо было объявить о приостановке суда и передаче рассмотрения дела в Верховный Суд штата. Ведь если присяжные до такой степени не поняли самого главного вопроса – регламентного!– то что же они могли уяснили в остальном? В принципе, обнаружившиеся нарушения не были виной заседателей – это скорее была вина судьи, не сумевшего чётко и внятно объяснить присяжным порядок их действий.

Разумеется, Близин от ведения дела не отказался; он без лишних затей записал, как поимённо распределились голоса присяжных заседателей, и закрыл на этом заседание вплоть до вынесения приговора.

Безусловно, большой интерес представляет распределение голосов членов жюри. Из 7 мужчин и 5 женщин все 12 проголосовали против признания вины Сэма Шэппарда в умышленном, заранее обдуманном и подготовленном двойном убийстве. За признание виновности в умышленном, но спонтанном двойном убийстве проголосовали 6 мужчин и 1 женщина; за полную невиновность – 1 мужчина и 4 женщины. Таким образом, виновность Шэппарда признавалась большинством в 2 голоса, что, безусловно, указывало на большие сомнения членов жюри в доказательной силе обвинения. Важен был и другой аспект: женщины из состава жюри присяжных продемонстрировали неожиданную снисходительность к женоубийце, чего обычно на процессах такого рода не наблюдается (женщины больше мужчин склонны к морализаторству и обычно демонстрируют непримиримость в вопросах защиты семейных ценностей). Даже то, что обвинение доказало неоднократные измены Сэма Шэппарда, не отвратило от него симпатий женской части жюри. Это наблюдение ясно указывало на то, что женщины-заседатели не увидели фатального трагизма в обрисованной им ситуации и не поверили в ту мотивировку преступления, которую представило обвинение. Разумеется, определенную роль в отмеченном результате сыграли респектабельный внешний вид подсудимого, его манеры и обаяние, но эти детали не имели бы значения, если бы аргументация стороны обвинения оказалась по-настоящему убедительной.

Итак, фактически процесс оказался выигран обвинением с превышением в 2 голоса присяжных – прямо скажем, ничтожный результат для дела, казавшегося прокуратуре ясным уже через несколько часов с момента обнаружения тела Мэрилин Шэппард. В принципе, суд не только не разрешил тех неясностей и нестыковок в объяснениях событий трагической ночи, что имелись у обвинения и защиты Сэма Шэппарда, но, напротив, лишь выпукло их подчеркнул.

Суд проходил в обстановке нездорового ажиотажа и прямо-таки несуразного внимания средств массовой информации. О том, как репортёр Уолтер Винчелли вбросил сообщение, будто у Сэма Шэппарда имеется прижитый вне брака ребёнок, уже упоминалось. История эта имела продолжение. Информация о «тайном ребёнке» вызвала всеобщие кривотолки и горячее обсуждение; адвокаты Шэппарда потребовали от репортёра открыть источник информации, которую они назвали «клеветнической». Винчелли, разумеется, сделать это отказался. В конце концов, уже после закрытия процесса под угрозой судебного преследования за диффамацию журналисту пришлось назвать человека, сообщившего ему о ребёнке: источником информации оказалась полусумасшедшая женщина, наблюдавшаяся у психиатра и не имевшая никаких связей с окружением Сэма Шэппарда. Под угрозой судебного разбирательства она от своих слов, разумеется, отказалась, и таким образом выяснилось, что сообщение Винчелли было лживо от начала до конца. Репортёр это признал, принёс извинения, да только время уже было упущено – клеветническая информация сделала своё чёрное дело, повлияв на присяжных заседателей.

Итак, 21 декабря 1954 года присяжные заседатели признали Сэма Шеппарда виновным в убийстве 2-й степени. А 3 января 1955 г. судья Эдвард Близин огласил приговор по делу: пожизненное содержание Сэма Шэппарда в тюрьме.

Через 4 дня – 7 января 1955 г. – мать Сэма застрелилась из револьвера мужа, оставив предсмертное письмо, адресованное сыну Стиву. Письмо это – строго говоря, записка – состояло всего из одной фразы, гласившей, что мать не может жить без сына. В тот же день Сэм обратился из тюрьмы к американской прессе, обвинив в смерти матери сотворённую американским судом несправедливость.

Пресса не осталась в стороне от произошедшего. Газетчики попытались проникнуть на церемонию прощания и похорон, дабы увидеть Сэма Шеппарда, которого для этого должны были привезти из тюрьмы. Почему-то всех интересовал вопрос, связанный с тем, будет ли осужденный закован в наручники или нет. Однако никто из посторонних не был допущен ни в морг, ни на кладбище, а потому вопрос о наручниках некоторое время оставался без ответа. Понимая, что обращаться с расспросами подобного рода к взрослым членам семьи чревато мордобоем, журналисты сумели подловить 7-летнего Сэма-младшего, вышедшего на улицу в одиночестве, и задали беспокоивший их вопрос вопрос мальчику. Тот ответил, что не видел наручников на руках отца… Согласитесь, поразительная история, весьма выпукло демонстрирующая как образ мышления, так и поведения американских журналистов той поры!

Через несколько дней – 18 января 1955 г. – скоропостижно скончался Ричард Шэппард-старший, отец осуждённого Сэмюэля. Ещё 20 декабря 1954 года он слёг с плевритом и по этой причине не смог присутствовать при оглашении вердикта присяжных. Затем состояние его несколько улучшилось, он даже появился на похоронах жены. Но не прошло и 2-х недель, как вполне крепкий и дееспособный 65-летний мужчина ушёл из жизни. Причиной смерти явилось прободение старой язвы желудка. Несмотря на проведённую операцию, возникло так называемое геморрагическое кровотечение, неудержимое просачивание крови во внутренние органы сквозь стенки сосудов, которое не удавалось ничем остановить и которое в конечном итоге повлекло за собою смерть. Врачи не сомневались, что причиной открывшегося у Ричарда кровотечения явились стрессы последнего времени.

На похороны отца Сэм Шеппард также был отпущен из тюрьмы. Со времени самоубийства матери м вплоть до конца января заключенный находился под особым наблюдением с целью исключения попытки самоубийства. На это время его даже поместили в специальную камеру. Но как впоследствии признался Майкл Ацелло (Mike Ucello), тюремщик, отвечавший за содержание Шеппарда, тот никогда не демонстрировал суицидальных наклонностей, хотя и очень скорбел по умершим родителям.

Несмотря на приговор суда, Корриган-старший не считал дело оконченным. Буквально со дня оглашения приговора адвокат стал готовить апелляцию в Апелляционный Суд штата Огайо для пересмотра дела. И тут выяснилась одна немаловажная в контексте последующих событий деталь: Корриган предполагал в своей апелляции сослаться на недопуск независимого эксперта Энтони Казлаускаса на место преступления в августе 1954 г. как на крупное нарушение закона со стороны прокуратуры округа Кайохога. Однако выяснилось, что оснований для такой ссылки нет – адвокат не оформлял официального запроса на допуск независимого эксперта и потому не получал официального отказа (на устный отказ, понятное дело, он ссылаться не мог). Таким образом оказалось, что возможностью привлечь независимого эксперта защита Сэма Шэппарада до сих пор не пользовалась.

А потому этим правом Корриган-старший решил воспользоваться теперь, в январе 1955 г. Как говорится, лучше поздно, чем никогда…

Уже в первых числах января он обратился к прокурору округа Кайохога с заявлением об обеспечении допуска независимого эксперта на место преступления – в дом семьи Шэппард. Прокуратура противиться этому не стала, в конце концов, приговор Сэму уже был вынесен. После получения формального разрешения на осмотр дома Корриган-старший связался с известным калифорнийским криминалистом Полом Лиландом Кирком, 52-летним преподавателем одного из калифорнийских университетов, и попросил его приехать в Огайо, чтобы осмотреть место преступления.

Здесь необходимо сказать несколько слов о Поле Кирке. Это был человек энциклопедических знаний в теоретических вопросах криминалистики и биохимии и при этом с немалым опытом практической работы как преподаватель, обучавший будущих юристов на протяжении почти 30 лет.

Пол Лиланд Кирк. Фамилия этого человека неотделима от «дела Сэма Шэппарда».

Преподавательскую работу он начал ещё в 1924 г. в университете г. Питтсбург, затем переехал в Калифорнию, где был приглашён на работу в тамошний университет. В 1933 г. Кирк стал доцентом, а в 1949 и в 1950 гг.– полным профессором по кафедрам биохимии и криминалистики соответственно. В 1954 г. он отказался от преподавания биохимии и всецело сосредоточился на работе кафедры криминалистики. Красноречивый штрих к портрету: как большой специалист в области биохимии Пол Кирк в 1942-45 гг. работал по программе "Манхэттенский проект" (создание американской атомной бомбы). К 1954 г. он издал 4 научных монографии и 240 статей, а также выступил консультантом по 2 тысячам гражданских и уголовных дел. Его приглашали в суды Ямайки, Великобритании и Канады. Далеко не каждый криминалист из офиса коронера мог бы похвастаться таким опытом практической работы!

22 января 1955 г. Пол Кирк прибыл в Кливленд и сразу же отправился в Бэй-виллидж. В течение дня в сопровождении полицейского наряда он тщательнейшим образом осмотрел дом Шэппардов, изъял некоторые образцы крови, показавшиеся ему интересными, после чего убыл в Калифорнию. Полтора месяца Кирк готовил своё заключение, после чего представил его сначала Корригану-старшему, а позже – редакции журнала "Criminalist", где оно и было опубликовано.

Документ, подготовленный Кирком, оказался весьма большим – 19 машинописных страниц. Независимый криминалист извлёк из осмотра столько новой информации, что имеет смысл остановиться на его исследовании подробнее. Самые существенные наблюдения и выводы Пола Кирка сводились к следующему:

а) подушка в кровати Мэрилин Шэппард использовалась жертвой для защиты головы от ударов. Обильные следы крови были обнаружены на обеих сторонах подушки (в полицейском протоколе осмотра места преступления об этом не сказано ни слова!). Именно тем, что жертва закрывала лицо подушкой, может быть объяснён тот факт, что криков Мэрилин никто не слышал: на самом деле Мэрилин кричала, но её голос заглушался подушкой;

б) странный след на лицевой части наволочки, образовавшийся, по мнению коронера Гербера, в результате того, что преступник положил на подушку "окровавленный медицинский инструмент", на самом деле имел куда более прозаическое происхождение – это был след большого кровавого пятна, зеркально отпечатавшийся в результате сгибания подушки. К загадочному "медицинскому инструменту" пятно это не имело ни малейшего отношения;

в) преступник опасался криков жертвы и для этого зажимал ей рот рукою. Его большой палец был прокушен передними резцами Мэрилин Шэппард – на это указывали по меньшей мере три несвязанных соображения: